– Хочешь поговорить?
– Все равно ты скажешь «а я что говорил?».
– А что я говорил?
Мэран вздохнула:
– Не прикидывайся. Как ты тогда сказал? «Глазная трудность обучения детей в том, что приходится терпеть их родителей». Что-то в этом роде.
Сирин подошел и опустился на диванчик в оконной нише, где сидела, глядя на улицу, его жена. Помолчал, любуясь высокими старыми дубами, что росли вокруг дома. Даже в убывающем свете дня ему были хорошо видны маленькие коричневые человечки, которые сновали среди палой листвы, точно шустрые обезьянки.
– Но дети того стоят, – промолвил он, наконец.
– То-то я вижу, ты их учишь.
– Не многие родители в состоянии раскошелиться на арфу для своих вундеркиндов.
– И все равно...
– Все равно, – согласился он. – Ты совершенно права. Ненавижу иметь дело с родителями, и всегда ненавидел. Стоит мне увидеть, как детей загоняют в рамки, как будто по ящикам деревянным распихивают, убивают в них всякий энтузиазм... Навыдумывали правил – так положено, этак не положено, зубрежка, экзамены... – нет, чтобы просто играть. – И он сорвался на злой, раздражительный тон, явно в подражание учительскому. – Меня не волнует, в какой рок-группе ты собираешься играть, здесь ты будешь делать то, что я тебе говорю...
Он умолк. Глаза вспыхнули мрачным пламенем – не гнева, скорее досады.
– Так и хочется взять их да отшлепать, – закончила за него Мэран.
– Вот именно. А что, ты так и сделала?
Мэран покачала головой:
– Нет, до этого я не дошла. Хотя, может быть, стоило.
И она рассказала мужу о визите миссис Баттербери и ее просьбе, а потом дала ему почитать сочинение девочки.
– Хорошо написано, правда? – сказал он, когда дошел до конца.
Мэран кивнула:
– А теперь скажи, как я могу объяснять Лесли, что она ошибается, когда я знаю, что все так на самом деле и есть?
– Никак.
Сирин отложил сочинение и снова уставился на деревья за окном. Пока они разговаривали, сумерки прокрались в парк. В плотных мантиях теней стояли дубы – неравноценная замена роскошных зеленых плащей, которые украла осень. У подножия самого мощного дуба маленькие человечки развели костерок и теперь жарили на нем грибы и желуди, нанизав их на прутики.
– А что сама Анна Баттербери? – спросил Сирин. – Помнит что-нибудь?
Мэран качнула головой:
– Не думаю, она даже не понимает, что мы уже встречались и что это она изменилась, а мы остались прежними. Она такая же, как и все люди: если с ней происходит что-то такое, чего она не может объяснить, она убеждает себя, что ей просто показалось.
Сирин перевел взгляд на жену.
– Так, может быть, стоит ей напомнить, как все было? – предложил он.
– По-моему, это не лучший выход. Навредить боюсь. Неподходящий она человек...
Мэран снова вздохнула.
– А ведь у нее были все шансы, – ответил Сирин.
– Да, – согласилась Мэран, припоминая. – Шансы у нее были. Но теперь поздно, время ушло.
Сирин тряхнул головой:
– Никогда не поздно.
Из дневника Лесли,
добавочная запись от 12 октября:
Ненавижу этот дом! Просто ненавижу! Как она могла поступить так со мной? Как будто мало того, что она следит за каждым моим вздохом, – а то еще, чего доброго, осрамлюсь как-нибудь ненароком, – но это уже вообще.
Дневничок, ты, наверное, удивляешься, о чем это я. Помнишь то сочинение о национальных меньшинствах, которое задавал мистер Аллен? Так вот мама его прочитала и забрала себе в голову, что я попала в секту сатанистов и пристрастилась к наркотикам. Но хуже всего то, что она показала его Мэран и в следующий четверг та должна «поговорить со мной и помочь мне исправиться».
Меня просто тошнит от всего этого. Она не имела права. И с какими глазами я теперь на урок пойду, спрашивается? Такой позор. Я уже не говорю о разочаровании. Я-то думала, что Мэран меня поймет. Мне и в голову не приходило, что она может быть заодно с моей матерью – по крайней мере, не в чем-то по-настоящему важном.
Мэран всегда казалась мне особенной. И не только из-за ее прикольной одежды, и не потому, что она никогда не говорит со мной снисходительно, как взрослая, и даже не потому, что у нее вид в точности как у мадонны прерафаэлитов, только с такими классными зелеными прядками в волосах. Просто она человек необыкновенный. Когда она играет, музыка течет легко, как по волшебству, и она знает столько интересных историй про то, как появились разные мелодии. Вот когда она рассказывала про то, как феи подарили волынщику песню «Золотое кольцо» в обмен на настоящее кольцо, которое они потеряли, а он им вернул, мне показалось, она и сама верит, что так все и было. Голос у нее был такой, как будто она своими глазами это видела.
У меня такое чувство, точно я всю жизнь ее знаю. Стоило мне только ее увидеть, как показалось, будто я старого друга встретила. Иногда я даже думаю, что она сама и есть магия – принцесса-дриада из волшебной дубовой рощи, которая пришла пожить в Страну смертных, но скоро вернется назад, на свою истинную родину.
И чтобы такой человек, как она, ввязался в крестовый поход моей матери против фей?
Наверное, я просто слишком наивна. А она такая же, как моя мать, мистер Аллен и все те, кто не верит. Ну и ладно, не буду больше на ее дурацкие уроки ходить, только и всего.
Как я устала здесь жить. Бежать бы отсюда, куда глаза глядят.
Ну почему феи не похитили меня, когда я была совсем маленькой? Тогда я была бы там, а здесь, на моем месте, оказался бы какой-нибудь подкидыш. И пусть бы мама превращала его в маленького послушного робота. Ей ведь только того и надо. Она не хочет, чтобы ее дочь думала по-своему, ей нужна скучная копия самой себя, только помоложе. Завела бы лучше собаку вместо ребенка. Их легко дрессировать, и на поводке ходить они любят.
Жаль, что бабушка Нелл умерла. Она никогда бы не сказала, что мне пора повзрослеть и перестать выдумывать всякие небылицы. Пока она была жива, все вокруг казалось волшебным. Словно она сама была волшебной, как Мэран. Иногда, когда Мэран играет на флейте, мне кажется, что вот сейчас я обернусь и увижу бабушку Нелл, как она сидит, слушает музыку и улыбается мудро и печально.
Когда она умерла, мне было всего пять, но я до сих пор помню ее лучше, чем многих родственников, которые еще здесь. Будь она жива, я переехала бы к ней и все было бы отлично.
Господи, как мне без нее плохо.
Когда Анна Баттербери остановила свою машину у дома Келледи на МакКенит-стрит, она волновалась. Достала бумажку с торопливо нацарапанным адресом, сравнила его с табличкой на кованых воротах, которые отделяли тротуар от парковой дорожки. Убедившись, что все совпадает, она выскользнула из машины и подошла к воротам.
Она шагала к дому, а каменные плиты дорожки звенели под ее каблуками. При виде палой листвы, которая толстым ковром устилала землю под деревьями, Анна нахмурилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
– Все равно ты скажешь «а я что говорил?».
– А что я говорил?
Мэран вздохнула:
– Не прикидывайся. Как ты тогда сказал? «Глазная трудность обучения детей в том, что приходится терпеть их родителей». Что-то в этом роде.
Сирин подошел и опустился на диванчик в оконной нише, где сидела, глядя на улицу, его жена. Помолчал, любуясь высокими старыми дубами, что росли вокруг дома. Даже в убывающем свете дня ему были хорошо видны маленькие коричневые человечки, которые сновали среди палой листвы, точно шустрые обезьянки.
– Но дети того стоят, – промолвил он, наконец.
– То-то я вижу, ты их учишь.
– Не многие родители в состоянии раскошелиться на арфу для своих вундеркиндов.
– И все равно...
– Все равно, – согласился он. – Ты совершенно права. Ненавижу иметь дело с родителями, и всегда ненавидел. Стоит мне увидеть, как детей загоняют в рамки, как будто по ящикам деревянным распихивают, убивают в них всякий энтузиазм... Навыдумывали правил – так положено, этак не положено, зубрежка, экзамены... – нет, чтобы просто играть. – И он сорвался на злой, раздражительный тон, явно в подражание учительскому. – Меня не волнует, в какой рок-группе ты собираешься играть, здесь ты будешь делать то, что я тебе говорю...
Он умолк. Глаза вспыхнули мрачным пламенем – не гнева, скорее досады.
– Так и хочется взять их да отшлепать, – закончила за него Мэран.
– Вот именно. А что, ты так и сделала?
Мэран покачала головой:
– Нет, до этого я не дошла. Хотя, может быть, стоило.
И она рассказала мужу о визите миссис Баттербери и ее просьбе, а потом дала ему почитать сочинение девочки.
– Хорошо написано, правда? – сказал он, когда дошел до конца.
Мэран кивнула:
– А теперь скажи, как я могу объяснять Лесли, что она ошибается, когда я знаю, что все так на самом деле и есть?
– Никак.
Сирин отложил сочинение и снова уставился на деревья за окном. Пока они разговаривали, сумерки прокрались в парк. В плотных мантиях теней стояли дубы – неравноценная замена роскошных зеленых плащей, которые украла осень. У подножия самого мощного дуба маленькие человечки развели костерок и теперь жарили на нем грибы и желуди, нанизав их на прутики.
– А что сама Анна Баттербери? – спросил Сирин. – Помнит что-нибудь?
Мэран качнула головой:
– Не думаю, она даже не понимает, что мы уже встречались и что это она изменилась, а мы остались прежними. Она такая же, как и все люди: если с ней происходит что-то такое, чего она не может объяснить, она убеждает себя, что ей просто показалось.
Сирин перевел взгляд на жену.
– Так, может быть, стоит ей напомнить, как все было? – предложил он.
– По-моему, это не лучший выход. Навредить боюсь. Неподходящий она человек...
Мэран снова вздохнула.
– А ведь у нее были все шансы, – ответил Сирин.
– Да, – согласилась Мэран, припоминая. – Шансы у нее были. Но теперь поздно, время ушло.
Сирин тряхнул головой:
– Никогда не поздно.
Из дневника Лесли,
добавочная запись от 12 октября:
Ненавижу этот дом! Просто ненавижу! Как она могла поступить так со мной? Как будто мало того, что она следит за каждым моим вздохом, – а то еще, чего доброго, осрамлюсь как-нибудь ненароком, – но это уже вообще.
Дневничок, ты, наверное, удивляешься, о чем это я. Помнишь то сочинение о национальных меньшинствах, которое задавал мистер Аллен? Так вот мама его прочитала и забрала себе в голову, что я попала в секту сатанистов и пристрастилась к наркотикам. Но хуже всего то, что она показала его Мэран и в следующий четверг та должна «поговорить со мной и помочь мне исправиться».
Меня просто тошнит от всего этого. Она не имела права. И с какими глазами я теперь на урок пойду, спрашивается? Такой позор. Я уже не говорю о разочаровании. Я-то думала, что Мэран меня поймет. Мне и в голову не приходило, что она может быть заодно с моей матерью – по крайней мере, не в чем-то по-настоящему важном.
Мэран всегда казалась мне особенной. И не только из-за ее прикольной одежды, и не потому, что она никогда не говорит со мной снисходительно, как взрослая, и даже не потому, что у нее вид в точности как у мадонны прерафаэлитов, только с такими классными зелеными прядками в волосах. Просто она человек необыкновенный. Когда она играет, музыка течет легко, как по волшебству, и она знает столько интересных историй про то, как появились разные мелодии. Вот когда она рассказывала про то, как феи подарили волынщику песню «Золотое кольцо» в обмен на настоящее кольцо, которое они потеряли, а он им вернул, мне показалось, она и сама верит, что так все и было. Голос у нее был такой, как будто она своими глазами это видела.
У меня такое чувство, точно я всю жизнь ее знаю. Стоило мне только ее увидеть, как показалось, будто я старого друга встретила. Иногда я даже думаю, что она сама и есть магия – принцесса-дриада из волшебной дубовой рощи, которая пришла пожить в Страну смертных, но скоро вернется назад, на свою истинную родину.
И чтобы такой человек, как она, ввязался в крестовый поход моей матери против фей?
Наверное, я просто слишком наивна. А она такая же, как моя мать, мистер Аллен и все те, кто не верит. Ну и ладно, не буду больше на ее дурацкие уроки ходить, только и всего.
Как я устала здесь жить. Бежать бы отсюда, куда глаза глядят.
Ну почему феи не похитили меня, когда я была совсем маленькой? Тогда я была бы там, а здесь, на моем месте, оказался бы какой-нибудь подкидыш. И пусть бы мама превращала его в маленького послушного робота. Ей ведь только того и надо. Она не хочет, чтобы ее дочь думала по-своему, ей нужна скучная копия самой себя, только помоложе. Завела бы лучше собаку вместо ребенка. Их легко дрессировать, и на поводке ходить они любят.
Жаль, что бабушка Нелл умерла. Она никогда бы не сказала, что мне пора повзрослеть и перестать выдумывать всякие небылицы. Пока она была жива, все вокруг казалось волшебным. Словно она сама была волшебной, как Мэран. Иногда, когда Мэран играет на флейте, мне кажется, что вот сейчас я обернусь и увижу бабушку Нелл, как она сидит, слушает музыку и улыбается мудро и печально.
Когда она умерла, мне было всего пять, но я до сих пор помню ее лучше, чем многих родственников, которые еще здесь. Будь она жива, я переехала бы к ней и все было бы отлично.
Господи, как мне без нее плохо.
Когда Анна Баттербери остановила свою машину у дома Келледи на МакКенит-стрит, она волновалась. Достала бумажку с торопливо нацарапанным адресом, сравнила его с табличкой на кованых воротах, которые отделяли тротуар от парковой дорожки. Убедившись, что все совпадает, она выскользнула из машины и подошла к воротам.
Она шагала к дому, а каменные плиты дорожки звенели под ее каблуками. При виде палой листвы, которая толстым ковром устилала землю под деревьями, Анна нахмурилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124