Она по-прежнему на месте, хотя и не видна из-за того, что Земля встала между ней и Солнцем.
А может быть, она все-таки ушла в другой мир, чтобы снова наполнить свою лампаду, прежде чем продолжать еженощное странствие по небу.
У меня такое чувство, будто я узнала что-то новое, правда сама еще пока не пойму что. Не знаю, какой во всем этом смысл.
11
– Как ты можешь так говорить? – восклицает Джилли. – Господи, Софи, это же так очевидно. Она и в самом деле была твоей матерью, и ты насамом деле ее спасла. А Джэк был той птицей, которую ты высвободила из силков в самом первом сне. Джэк Ворон – разве непонятно? Вообще-то он опасный парень, но добрым поступком ты завоевала его доверие. Видишь, все сходится.
Софи медленно качает головой:
– Хотелось бы и мне в это верить, – говорит она, – но то, чего нам хочется, и то, что есть на самом деле, не всегда совпадает.
– А как же Джэк? Он ведь будет тебя ждать. И матушка Погода? Они оба все время знали, что ты – дочь Луны. А это что-то да значит.
Софи вздохнула. Погладила кота, прикорнувшего у нее на коленях, представила, будто касается темных мягких кудрей ворона, который может оборачиваться человеком в стране, существующей лишь в ее снах.
– Наверное, – сказала она, – это значит, что мне просто нужен новый парень.
12
Джилли ужасно милая, я очень ее люблю, но она во многом наивна. Или, может, ей просто нравится изображать простушку. Она готова верить всем и каждому, лишь бы речь шла о волшебстве.
Конечно, я тоже верю в волшебство, в то, которое превращает гусеницу в бабочку, я верю в чудо и красоту окружающего мира. Но я не могу поверить в реальность сна. Я не верю в то, на чем настаивает Джилли: будто во мне есть волшебная кровь, потому что я – дочь Луны.
Хотя, должна признать, хотелось бы.
В ту ночь я больше не ложусь. Брожу по квартире, пью кофе, чтобы не заснуть. Я боюсь засыпать, боюсь снова увидеть сон, который может оказаться явью.
А может, наоборот.
Когда начинает светать, я включаю душ и долго стою под ледяной струей, потому что перед этим мне опять вспомнился Джэк. Если допустить, что последствия неправильного выбора, сделанного мною во сне, сказались бы в реальности, то нет ничего странного в том, что пробужденное во сне либидо продолжает бесноваться наяву.
В надежде вернуться во времена невинности, я надеваю одежду, которую не носила лет сто. Белая блузка, линялые джинсы, сапоги и вытертый пиджак, который принадлежал еще моему отцу. Он из бордового бархата, с черными бархатными лацканами. Черная шляпа с плоской тульей и слегка изогнутыми полями завершает картину.
Я гляжу в зеркало и вижу девицу, которая словно на собеседование по поводу должности помощника иллюзиониста собралась, но мне плевать.
Как только час становится более или менее приличным, я направляюсь к дому Кристи Риделла. Я стучу в его дверь в девять, но он выходит растрепанный, с заспанными глазами, и я догадываюсь, что надо было дать ему еще пару часов. Но теперь уже поздно.
Я выкладываю все сразу. Передаю ему слова Джилли о том, что он все знает о просветленных снах, и говорю, что я хочу знать, есть ли в них хоть сколько-нибудь правды: существует ли то место, которое тебе снится, или люди, которых встречаешь там?
Сначала он просто стоит на пороге и мигает, как сова на свету, но, наверное, к странностям ему не привыкать, потому что он тут же приваливается к косяку и спрашивает, слышала пи я что-нибудь об условной реальности.
– Это место, где все, что мы видим вокруг, существует, потому что мы условились так считать, – отвечаю я.
– Ну вот, может, и во сне так же, – отвечает он. – Если все участники сна договорятся считать, что все окружающее их реально, то почему бы и нет?
Еще я хочу спросить его о снах, которые, как говорил мой отец, хотят пробраться в реальный мир, но решаю не искушать судьбу больше.
– Спасибо, – говорю я вместо этого.
Он бросает на меня изумленный взгляд. Спрашивает:
– И это все?
– Как-нибудь в другой раз объясню, – отвечаю я.
– Да уж, пожалуйста, – без особого энтузиазма говорит он, закрывая дверь.
Вернувшись домой, я выхожу на балкон и ложусь на старый диван. Закрываю глаза. Я не совсем уверена, но мне кажется, не будет никакого вреда, если я попытаюсь выяснить, не получится ли у нас с Джэком жить «долго и счастливо», как обычно в сказках.
Кто знает? Быть может, я и вправду дочь Луны. Не здесь, так в другом месте.
В доме врага моего
Мы не наследуем землю от отцов, а берем ее взаймы у детей.
Индейская пословица
1
Прошлое приходит в настоящее непрошеным, как бродячий кот, оставляя цветочки следов-воспоминаний: тут пролились на страницу чернила, там лежит старая фотография с измочаленным уголком, в другом месте ком пожелтевших газет поражает прихотливо перепутанными заголовками. Воспоминания приходят на ум беспорядочно, колесо памяти у нас в голове никогда не катится торными путями. На темном чердаке, который мы именуем головой, времена путаются, иногда в буквальном смысле.
Это сбивает с толку. Я побывала столькими людьми; не все они были мне по душе. Сомневаюсь, чтобы кому-нибудь другому они понравились тоже. Жертва, проститутка, наркоманка, лгунья, воровка. Но без них я не стала бы тем, кто я есть сегодня. Ничего особенного я собой не представляю, но себе я нравлюсь, вместе с нелегким детством и всем прочим.
Надо ли было становиться всеми ими по очереди, чтобы стать такой, какая я сейчас? И где они теперь, прячутся ли еще в темных уголках моего сознания, поджидая, пока я оступлюсь, упаду и снова выпущу их на свободу?
Я говорю себе, что надо их забыть, но это тоже неправильно. Когда их забываешь, они становятся сильнее.
2
Утреннее солнышко заглядывало в окно мансарды Джилли, играло на лице ее гостьи. Девочка на раскладной кровати еще спала, простыня закрутилась вокруг ее тонких рук и ног, обтянула вздутый живот. Сон смягчил ее черты. Волосы разметались по подушке, облаком окружив голову. Мягкий утренний свет придавал ей сходство с Мадонной, рисуя боттичелливский нимб, который сотрет беспощадное дневное солнце, едва она проснется.
Ей было пятнадцать лет. И она была на восьмом месяце беременности.
Джилли сидела у окна, ноги на подоконнике, на коленях блокнот. Она набросала сцену углем, потом слегка размазала контуры пальцем, чтобы смягчить их. Снаружи бродячая кошка одолела последние ступеньки пожарной лестницы и теперь стояла вровень с окном, жалобно мяукая.
Джилли ждала появления черно-белой кошки. Она сунула руку себе под колени, вытащила пластмассовую коробочку из-под маргарина, в которой был сухой корм, и выставила ее на лестницу перед кошкой. Пока та довольно хрустела своим завтраком, Джилли вернулась к портрету.
– Меня зовут Энни, – сказала ее гостья вчера вечером, когда остановила Джилли на Йор-стрит несколькими кварталами южнее ее дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
А может быть, она все-таки ушла в другой мир, чтобы снова наполнить свою лампаду, прежде чем продолжать еженощное странствие по небу.
У меня такое чувство, будто я узнала что-то новое, правда сама еще пока не пойму что. Не знаю, какой во всем этом смысл.
11
– Как ты можешь так говорить? – восклицает Джилли. – Господи, Софи, это же так очевидно. Она и в самом деле была твоей матерью, и ты насамом деле ее спасла. А Джэк был той птицей, которую ты высвободила из силков в самом первом сне. Джэк Ворон – разве непонятно? Вообще-то он опасный парень, но добрым поступком ты завоевала его доверие. Видишь, все сходится.
Софи медленно качает головой:
– Хотелось бы и мне в это верить, – говорит она, – но то, чего нам хочется, и то, что есть на самом деле, не всегда совпадает.
– А как же Джэк? Он ведь будет тебя ждать. И матушка Погода? Они оба все время знали, что ты – дочь Луны. А это что-то да значит.
Софи вздохнула. Погладила кота, прикорнувшего у нее на коленях, представила, будто касается темных мягких кудрей ворона, который может оборачиваться человеком в стране, существующей лишь в ее снах.
– Наверное, – сказала она, – это значит, что мне просто нужен новый парень.
12
Джилли ужасно милая, я очень ее люблю, но она во многом наивна. Или, может, ей просто нравится изображать простушку. Она готова верить всем и каждому, лишь бы речь шла о волшебстве.
Конечно, я тоже верю в волшебство, в то, которое превращает гусеницу в бабочку, я верю в чудо и красоту окружающего мира. Но я не могу поверить в реальность сна. Я не верю в то, на чем настаивает Джилли: будто во мне есть волшебная кровь, потому что я – дочь Луны.
Хотя, должна признать, хотелось бы.
В ту ночь я больше не ложусь. Брожу по квартире, пью кофе, чтобы не заснуть. Я боюсь засыпать, боюсь снова увидеть сон, который может оказаться явью.
А может, наоборот.
Когда начинает светать, я включаю душ и долго стою под ледяной струей, потому что перед этим мне опять вспомнился Джэк. Если допустить, что последствия неправильного выбора, сделанного мною во сне, сказались бы в реальности, то нет ничего странного в том, что пробужденное во сне либидо продолжает бесноваться наяву.
В надежде вернуться во времена невинности, я надеваю одежду, которую не носила лет сто. Белая блузка, линялые джинсы, сапоги и вытертый пиджак, который принадлежал еще моему отцу. Он из бордового бархата, с черными бархатными лацканами. Черная шляпа с плоской тульей и слегка изогнутыми полями завершает картину.
Я гляжу в зеркало и вижу девицу, которая словно на собеседование по поводу должности помощника иллюзиониста собралась, но мне плевать.
Как только час становится более или менее приличным, я направляюсь к дому Кристи Риделла. Я стучу в его дверь в девять, но он выходит растрепанный, с заспанными глазами, и я догадываюсь, что надо было дать ему еще пару часов. Но теперь уже поздно.
Я выкладываю все сразу. Передаю ему слова Джилли о том, что он все знает о просветленных снах, и говорю, что я хочу знать, есть ли в них хоть сколько-нибудь правды: существует ли то место, которое тебе снится, или люди, которых встречаешь там?
Сначала он просто стоит на пороге и мигает, как сова на свету, но, наверное, к странностям ему не привыкать, потому что он тут же приваливается к косяку и спрашивает, слышала пи я что-нибудь об условной реальности.
– Это место, где все, что мы видим вокруг, существует, потому что мы условились так считать, – отвечаю я.
– Ну вот, может, и во сне так же, – отвечает он. – Если все участники сна договорятся считать, что все окружающее их реально, то почему бы и нет?
Еще я хочу спросить его о снах, которые, как говорил мой отец, хотят пробраться в реальный мир, но решаю не искушать судьбу больше.
– Спасибо, – говорю я вместо этого.
Он бросает на меня изумленный взгляд. Спрашивает:
– И это все?
– Как-нибудь в другой раз объясню, – отвечаю я.
– Да уж, пожалуйста, – без особого энтузиазма говорит он, закрывая дверь.
Вернувшись домой, я выхожу на балкон и ложусь на старый диван. Закрываю глаза. Я не совсем уверена, но мне кажется, не будет никакого вреда, если я попытаюсь выяснить, не получится ли у нас с Джэком жить «долго и счастливо», как обычно в сказках.
Кто знает? Быть может, я и вправду дочь Луны. Не здесь, так в другом месте.
В доме врага моего
Мы не наследуем землю от отцов, а берем ее взаймы у детей.
Индейская пословица
1
Прошлое приходит в настоящее непрошеным, как бродячий кот, оставляя цветочки следов-воспоминаний: тут пролились на страницу чернила, там лежит старая фотография с измочаленным уголком, в другом месте ком пожелтевших газет поражает прихотливо перепутанными заголовками. Воспоминания приходят на ум беспорядочно, колесо памяти у нас в голове никогда не катится торными путями. На темном чердаке, который мы именуем головой, времена путаются, иногда в буквальном смысле.
Это сбивает с толку. Я побывала столькими людьми; не все они были мне по душе. Сомневаюсь, чтобы кому-нибудь другому они понравились тоже. Жертва, проститутка, наркоманка, лгунья, воровка. Но без них я не стала бы тем, кто я есть сегодня. Ничего особенного я собой не представляю, но себе я нравлюсь, вместе с нелегким детством и всем прочим.
Надо ли было становиться всеми ими по очереди, чтобы стать такой, какая я сейчас? И где они теперь, прячутся ли еще в темных уголках моего сознания, поджидая, пока я оступлюсь, упаду и снова выпущу их на свободу?
Я говорю себе, что надо их забыть, но это тоже неправильно. Когда их забываешь, они становятся сильнее.
2
Утреннее солнышко заглядывало в окно мансарды Джилли, играло на лице ее гостьи. Девочка на раскладной кровати еще спала, простыня закрутилась вокруг ее тонких рук и ног, обтянула вздутый живот. Сон смягчил ее черты. Волосы разметались по подушке, облаком окружив голову. Мягкий утренний свет придавал ей сходство с Мадонной, рисуя боттичелливский нимб, который сотрет беспощадное дневное солнце, едва она проснется.
Ей было пятнадцать лет. И она была на восьмом месяце беременности.
Джилли сидела у окна, ноги на подоконнике, на коленях блокнот. Она набросала сцену углем, потом слегка размазала контуры пальцем, чтобы смягчить их. Снаружи бродячая кошка одолела последние ступеньки пожарной лестницы и теперь стояла вровень с окном, жалобно мяукая.
Джилли ждала появления черно-белой кошки. Она сунула руку себе под колени, вытащила пластмассовую коробочку из-под маргарина, в которой был сухой корм, и выставила ее на лестницу перед кошкой. Пока та довольно хрустела своим завтраком, Джилли вернулась к портрету.
– Меня зовут Энни, – сказала ее гостья вчера вечером, когда остановила Джилли на Йор-стрит несколькими кварталами южнее ее дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124