Не в том суть…
Я не сердился, когда вы и Терри сомневались. У каждого, считал я всегда, может быть свое мнение. Но меня радует… Я очень люблю вас, мои мальчики, только вы двое и были для меня настоящими сыновьями!.. (Готлиб положил свою увядшую руку на плечо Мартина.) И меня радует, что вы теперь видите, как я начинаю создавать настоящий научный институт. Однако у меня есть враги. Да, Мартин, если бы я рассказал вам, какие тут ведутся против меня подкопы, вы решили бы, что я шучу…
Даже Йио. Я его считал своим другом. Считал его настоящим биологом. И вот как раз сегодня он приходит ко мне и говорит, что не может получить в достаточном количестве морских ежей для опытов. Точно я могу сделать ему морских ежей из воздуха! Он сказал, что я скуплюсь ему на материалы. Я! Я, который всегда отстаивал… Мне не важно, сколько платят ученому, но я всегда воевал с этим болваном Сильвой и со всеми, со всеми моими врагами…
Вы не знаете, Мартин, сколько у меня врагов! Они не смеют выйти с открытым лицом. Они улыбаются мне, а сами перешептываются… Я покажу Холаберду… он вечно подкапывается под меня и старается склонить на свою сторону Перл Робинс, но она хорошая девочка, она понимает, что я делаю, но только…
С растерянным видом Готлиб пристально поглядел на Мартина, точно не совсем его узнавая, и продолжал просительно:
— Мартин, я старею… не годами, нет… это ложь, будто мне за семьдесят… но у меня заботы. Вы не обидитесь, если я дам вам совет, как я не раз давал их вам за эти годы. Хоть вы уже не школьник в Куин-Сити… нет, это было в Уиннемаке. Вы — взрослый человек и прирожденный бактериолог. Однако…
Будьте тверды и не давайте ничему, ни даже собственному доброму сердцу, испортить ваш опыт на Сент-Губерте. Я теперь не высмеиваю гуманность, как раньше; мне теперь думается иногда, что у пошлого и самовлюбленного человечества, пожалуй, не меньше грации и вкуса, чем у кошек. А раз это так, то нужны знания… На свете, Мартин, очень много добрых, сердечных людей, но очень мало таких, кто прибавил что-то к нашим знаниям. Вам представляется случай! Вы можете оказаться человеком, который положит конец чуме, и, может быть, старый Макс Готлиб помог вам кое-чем, а? Не так ли?
На Сент-Губерте вам нельзя быть только хорошим врачом. Вы должны проникнуться жалостью к ряду грядущих поколений, такою жалостью, чтоб она дала вам силу не поддаваться жалости к людям, которые будут умирать у вас на глазах.
Умереть… Это значит — найти покой.
Пусть ничто — ни прекрасная жалость, ни страх перед собственной смертью — не помешает вам довести до конца ваш опыт с чумой. И вы, как мой друг… Если вы это исполните, то, значит, мое директорство все-таки что-то дало. Если бы я хоть чем-нибудь мог оправдать…
Когда Мартин с болью в сердце вернулся в свою лабораторию, там поджидал его Терри Уикет.
— Слушай, Худыш, — выпалил Терри, — я забрел сюда сказать тебе одно: ради святого Готлиба, веди свои записи о фаге как можно полней, изо дня в день — и непременно чернилами!
— Терри, ты, кажется, хочешь сказать, что у меня изрядные шансы не вернуться самому с моими записями?
— Еще чего! — сказал неуверенно Терри.
Эпидемия на Сент-Губерте, видимо, усилилась, так как накануне отбытия Мак-Герковской Комиссии доктор Инчкеп Джонс объявил остров под карантином. Приезжать разрешалось, но никто не мог уезжать. Он сделал это, невзирая на все сомнения губернатора сэра Роберта Фэрлемба и на протесты содержателей гостиниц, которые наживались на туристах, уволенного крысолова, который возил их на «форде», Келлета-Красной Ноги, который продавал им билеты, и всех остальных представителей здоровой коммерции на Сент-Губерте.
Кроме заготовки ампул с фагом и люеровских шприцев, Мартин в связи с отъездом в тропики заготовил кое-что и лично для себя. Он в семнадцать минут купил белый костюм, две новых рубашки и, — так как Сент-Губерт принадлежит Англии, а Мартин слышал, что все англичане ходят с тростью, — палку из бамбука, ничуть не уступавшего, по словам продавца, настоящему малайскому.
Итак, зимним утром Мартин, Леора и Густав Сонделиус пустились в путь на мак-герковском пароходе «Сент-Бариан» в шесть тысяч тонн водоизмещения, который вез на Малые Антильские острова машины, муку, треску и автомобили, чтобы забрать оттуда патоку, какао, авокадо, тринидадский асфальт. Человек двадцать туристов, не больше, отправлялись в круговую поездку, провожающих почти не было.
Пристань Мак-Герковского Пароходства находилась в Южном Бруклине, в районе бурых безличных домов. Над грязным снегом нависло бесцветное небо. У Сонделиуса был очень довольный вид. Когда они подкатили к пристани, запруженной кожами, и ящиками, и грустными пассажирами третьего класса, он выглянул из набитого багажом такси и объявил, что нос «Сент-Бариана» — все, что было видно от судна, — напоминает ему испанский пароход, на котором он когда-то посетил острова Зеленого Мыса. Но Мартину и Леоре, начитавшимся о трагических расставаниях на пристани, о стюардах, проносящихся с охапками цветов, о герцогах и разведенных баронессах, настигнутых репортерами, и об оркестрах, играющих «Звездное знамя», — им «Сент Бариан» показался неромантичным, и его обыденность — какой-то паром! — навела на них уныние.
Один только Терри приехал их проводить — с коробкой конфет для Леоры.
Мартин никогда не плавал на судне больше моторной лодки. Он смотрел большими глазами вверх на черную стену борта. Когда поднимались по сходням, у него возникло чувство, точно он отрезает себя от надежной, знакомой земли, и его смутило равнодушие более бывалых пассажиров, спокойно глядевших на него сверху. На борту ему показалось, что полубак похож на склад торговца старым железом, что «Сент-Бариан» слишком кренится на один бок и что даже у пристани судно неприятно покачивает.
Презрительно фыркнул гудок; отдали концы. Терри стоял на молу, пока пароход с Мартином, Леорой и огромным Сонделиусом, свесившимся через борт, не проскользнул мимо него; потом он резко повернулся и побрел прочь.
Мартин четко осознал, что плывет опасным морем к опасной чуме; что нет возможности сойти с парохода, пока не достигнут они какого-нибудь далекого острова. Эта узкая палуба с черными смолеными швами между досок — его единственный дом. И зверски холодно на ветру, гуляющем по широкой гавани, и вообще — да поможет им бог!
Когда «Сент-Бариан» отбуксировали к середине реки, когда Мартин предложил своей Комиссии: «Пойдем, что ли, вниз, посмотрим, нельзя ли чего-нибудь выпить?» — с пристани донесся шум запыхавшегося такси, и показалась худая, высокая фигура, бегущая, но так медленно, так нетвердо, — и они поняли, что это Макс Готлиб; он ищет их глазами, на пробу поднимает для приветствия тонкую руку, не находит их в ряду людей у поручней и печально отворачивается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147
Я не сердился, когда вы и Терри сомневались. У каждого, считал я всегда, может быть свое мнение. Но меня радует… Я очень люблю вас, мои мальчики, только вы двое и были для меня настоящими сыновьями!.. (Готлиб положил свою увядшую руку на плечо Мартина.) И меня радует, что вы теперь видите, как я начинаю создавать настоящий научный институт. Однако у меня есть враги. Да, Мартин, если бы я рассказал вам, какие тут ведутся против меня подкопы, вы решили бы, что я шучу…
Даже Йио. Я его считал своим другом. Считал его настоящим биологом. И вот как раз сегодня он приходит ко мне и говорит, что не может получить в достаточном количестве морских ежей для опытов. Точно я могу сделать ему морских ежей из воздуха! Он сказал, что я скуплюсь ему на материалы. Я! Я, который всегда отстаивал… Мне не важно, сколько платят ученому, но я всегда воевал с этим болваном Сильвой и со всеми, со всеми моими врагами…
Вы не знаете, Мартин, сколько у меня врагов! Они не смеют выйти с открытым лицом. Они улыбаются мне, а сами перешептываются… Я покажу Холаберду… он вечно подкапывается под меня и старается склонить на свою сторону Перл Робинс, но она хорошая девочка, она понимает, что я делаю, но только…
С растерянным видом Готлиб пристально поглядел на Мартина, точно не совсем его узнавая, и продолжал просительно:
— Мартин, я старею… не годами, нет… это ложь, будто мне за семьдесят… но у меня заботы. Вы не обидитесь, если я дам вам совет, как я не раз давал их вам за эти годы. Хоть вы уже не школьник в Куин-Сити… нет, это было в Уиннемаке. Вы — взрослый человек и прирожденный бактериолог. Однако…
Будьте тверды и не давайте ничему, ни даже собственному доброму сердцу, испортить ваш опыт на Сент-Губерте. Я теперь не высмеиваю гуманность, как раньше; мне теперь думается иногда, что у пошлого и самовлюбленного человечества, пожалуй, не меньше грации и вкуса, чем у кошек. А раз это так, то нужны знания… На свете, Мартин, очень много добрых, сердечных людей, но очень мало таких, кто прибавил что-то к нашим знаниям. Вам представляется случай! Вы можете оказаться человеком, который положит конец чуме, и, может быть, старый Макс Готлиб помог вам кое-чем, а? Не так ли?
На Сент-Губерте вам нельзя быть только хорошим врачом. Вы должны проникнуться жалостью к ряду грядущих поколений, такою жалостью, чтоб она дала вам силу не поддаваться жалости к людям, которые будут умирать у вас на глазах.
Умереть… Это значит — найти покой.
Пусть ничто — ни прекрасная жалость, ни страх перед собственной смертью — не помешает вам довести до конца ваш опыт с чумой. И вы, как мой друг… Если вы это исполните, то, значит, мое директорство все-таки что-то дало. Если бы я хоть чем-нибудь мог оправдать…
Когда Мартин с болью в сердце вернулся в свою лабораторию, там поджидал его Терри Уикет.
— Слушай, Худыш, — выпалил Терри, — я забрел сюда сказать тебе одно: ради святого Готлиба, веди свои записи о фаге как можно полней, изо дня в день — и непременно чернилами!
— Терри, ты, кажется, хочешь сказать, что у меня изрядные шансы не вернуться самому с моими записями?
— Еще чего! — сказал неуверенно Терри.
Эпидемия на Сент-Губерте, видимо, усилилась, так как накануне отбытия Мак-Герковской Комиссии доктор Инчкеп Джонс объявил остров под карантином. Приезжать разрешалось, но никто не мог уезжать. Он сделал это, невзирая на все сомнения губернатора сэра Роберта Фэрлемба и на протесты содержателей гостиниц, которые наживались на туристах, уволенного крысолова, который возил их на «форде», Келлета-Красной Ноги, который продавал им билеты, и всех остальных представителей здоровой коммерции на Сент-Губерте.
Кроме заготовки ампул с фагом и люеровских шприцев, Мартин в связи с отъездом в тропики заготовил кое-что и лично для себя. Он в семнадцать минут купил белый костюм, две новых рубашки и, — так как Сент-Губерт принадлежит Англии, а Мартин слышал, что все англичане ходят с тростью, — палку из бамбука, ничуть не уступавшего, по словам продавца, настоящему малайскому.
Итак, зимним утром Мартин, Леора и Густав Сонделиус пустились в путь на мак-герковском пароходе «Сент-Бариан» в шесть тысяч тонн водоизмещения, который вез на Малые Антильские острова машины, муку, треску и автомобили, чтобы забрать оттуда патоку, какао, авокадо, тринидадский асфальт. Человек двадцать туристов, не больше, отправлялись в круговую поездку, провожающих почти не было.
Пристань Мак-Герковского Пароходства находилась в Южном Бруклине, в районе бурых безличных домов. Над грязным снегом нависло бесцветное небо. У Сонделиуса был очень довольный вид. Когда они подкатили к пристани, запруженной кожами, и ящиками, и грустными пассажирами третьего класса, он выглянул из набитого багажом такси и объявил, что нос «Сент-Бариана» — все, что было видно от судна, — напоминает ему испанский пароход, на котором он когда-то посетил острова Зеленого Мыса. Но Мартину и Леоре, начитавшимся о трагических расставаниях на пристани, о стюардах, проносящихся с охапками цветов, о герцогах и разведенных баронессах, настигнутых репортерами, и об оркестрах, играющих «Звездное знамя», — им «Сент Бариан» показался неромантичным, и его обыденность — какой-то паром! — навела на них уныние.
Один только Терри приехал их проводить — с коробкой конфет для Леоры.
Мартин никогда не плавал на судне больше моторной лодки. Он смотрел большими глазами вверх на черную стену борта. Когда поднимались по сходням, у него возникло чувство, точно он отрезает себя от надежной, знакомой земли, и его смутило равнодушие более бывалых пассажиров, спокойно глядевших на него сверху. На борту ему показалось, что полубак похож на склад торговца старым железом, что «Сент-Бариан» слишком кренится на один бок и что даже у пристани судно неприятно покачивает.
Презрительно фыркнул гудок; отдали концы. Терри стоял на молу, пока пароход с Мартином, Леорой и огромным Сонделиусом, свесившимся через борт, не проскользнул мимо него; потом он резко повернулся и побрел прочь.
Мартин четко осознал, что плывет опасным морем к опасной чуме; что нет возможности сойти с парохода, пока не достигнут они какого-нибудь далекого острова. Эта узкая палуба с черными смолеными швами между досок — его единственный дом. И зверски холодно на ветру, гуляющем по широкой гавани, и вообще — да поможет им бог!
Когда «Сент-Бариан» отбуксировали к середине реки, когда Мартин предложил своей Комиссии: «Пойдем, что ли, вниз, посмотрим, нельзя ли чего-нибудь выпить?» — с пристани донесся шум запыхавшегося такси, и показалась худая, высокая фигура, бегущая, но так медленно, так нетвердо, — и они поняли, что это Макс Готлиб; он ищет их глазами, на пробу поднимает для приветствия тонкую руку, не находит их в ряду людей у поручней и печально отворачивается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147