J'ay… j'aye. Тьфу, черт, как сложно!
— Ли, дорогая, — сказал он, — если ты хочешь во Францию… слушай! В один прекрасный день мы отправимся в путь с рюкзаком за плечами и пройдем твою старую Францию из конца в конец.
Благодарно и недоверчиво Леора отвечала:
— И знаешь, если тебе станет скучно, Рыжик, ты поедешь ознакомиться с работой Пастеровского института. Ах, хоть раз бы в жизни!.. Идти между высоких беленых заборов, набрести на нелепое маленькое кафе и смотреть, как проходят мимо люди в забавных красных шарфах и широких синих штанах. Нет, ты в самом деле думаешь, что мы могли бы съездить?
Леора пользовалась в Ашфорд-Грове странной популярностью, хотя была совершенно лишена того, что Мартин называл «шиком». На платье у нее всегда недоставало хотя бы одной пуговицы. Миссис Тредголд, самая добрая и наименее набожная женщина в мире, взяла ее под свое крыло.
Наутилус всегда подозрительно косился на Клару Тредголд. Миссис Альмус Пиккербо говорила, что она «не принимает никакого участия в Движении по усовершенствованию города». Годами она жила, казалось, в полном удовлетворении, выращивая розы, заказывая умопомрачительные шляпы, втирая миндальные кремы в свои прелестные руки да слушая непристойные рассказы мужа, — и годами была одинока. В Леоре она распознала ту же приветливую отчужденность, какая была и в ней. Они проводили вдвоем целые дни, сидя на веранде, читая, делая маникюр, куря папиросы, ни слова не говоря и вполне доверяя друг другу.
С другими женщинами Группы Леора не сходилась так близко, как с Кларой Тредголд, но она им нравилась, потому что была еретичкой, которая своими пороками — курением, ленью, пристрастием к крепкому словцу — повергала в смятение миссис Пиккербо и миссис Эрвинг Уотерс. Группа одобряла всяческие нарушения условностей, кроме нарушения условностей экономических, угрожающего ее покою и богатству. Леора пивала чай или коктейль вдвоем с молодой издерганной миссис Монти Магфорд, которая четыре года тому назад была самой легконогой начинающей балериной в Де-Мойне, а теперь с отвращением ждала второго ребенка; а миссис Шлемиль, в обществе всегда спокойно шаловливая со своим поросенком-мужем, изливалась перед Леорой:
— Ах, если б только этот человек перестал меня лапать… лезть ко мне… слюнявить! Мне здесь все опротивело! Нет, уеду на зиму в Нью-Йорк! Одна!
Мартин Эроусмит, младенец, столь недостойный Леориной древней и спокойной мудрости, был неудовлетворен отношением к ней в Группе. Когда она появлялась с расстегнутым крючком или растрепанными, как воронье гнездо, волосами, он приходил в беспокойство и делал ей упреки в неряшестве, о которых потом сожалел.
— Почему ты не можешь уделить часок тому, чтобы сделать себя привлекательной? Свободного времени у тебя хоть отбавляй! Ох, боже милостивый, неужто ты не можешь даже пришить пуговицу!
Но Клара Тредголд только смеялась:
— Леора, я искренне считаю, что у вас прелестнейшая спина, но вы не обидитесь, если я заколю вам сзади платье, пока не пришли остальные?
После одной вечеринки, затянувшейся до двух часов, когда на миссис Шлемиль было новое платье от мадам Люсиль, а Джек Брандидж (в дневное время — заместитель председателя и коммерческий директор компании «Маисовый порошок») отплясывал танец, который он гордо называл финской полькой, — Мартин возвращался с Леорой домой в автомобиле, взятом в Отделе Здравоохранения, и рычал:
— Ли, почему ты не можешь позаботиться о своем туалете? Ведь нынче утром и вчера утром ты собиралась переделать свое синее платье, и, как я понимаю, ты весь день палец о палец не ударила — только сидела и читала, а потом являешься с этой жалкой вышивкой…
— Изволь остановить машину! — закричала она.
В изумлении он резко затормозил. Фары придавали нелепую значительность изгороди из колючей проволоки, кусту репейника, уныло бегущему вдаль гравию дороги.
Леора спросила:
— Ты хочешь, чтобы я стала гаремной красавицей? Я могла бы. Могла бы стать модницей. Но я никогда не давала себе труда. Ах, Рыжик, не хочу я больше с тобой пререкаться. Или я то, что я есть, твоя сумасбродная неряха жена, или я ничто. Кого тебе надо: настоящую герцогиню, вроде Клары Тредголд, или меня, которой плевать, куда мы отправляемся и что делаем, лишь бы идти нам рука об руку? Вечно все не по тебе. Мне это надоело. Выбирай. Кого тебе надо?
— Никого мне не надо, кроме тебя. Но неужели ты не можешь понять… Я не карьерист, однако я хочу, чтобы мы, куда бы ни попали, всюду были бы на высоте. Я не вижу, почему мы должны хоть в чем-нибудь уступать этим господам. Дорогая моя, все они, кроме разве Клары, только разбогатевшие счетоводы! А мы — настоящие кондотьеры. Твоя Франция… Когда-нибудь мы поедем туда, и французский президент встретит нас на пристани! Зачем нам позволять кому бы то ни было делать что-нибудь лучше нас? Во всем своя техника!
Они разговаривали битый час на этом скучном месте между ржавых рядов колючей проволоки.
На другой день, когда Орхидея зашла к нему в лабораторию и с девическим недоумением спросила: «Ах, доктор Мартин, неужели вы больше никогда не придете к нам?» — он поцеловал ее так весело, так бойко, что даже полувзрослая девчонка должна была понять, что она для него ничего не значит.
Мартин видел, что, по всей вероятности, станет вскоре директором Отдела. Пиккербо сказал ему: «Ваша работа вполне удовлетворительна. Вам не хватает только одного, мой мальчик: истинного энтузиазма в стремлении ладить с людьми и дружно с ними вместе налегать на лямку. Но это, пожалуй, еще придет, когда на вас ляжет более высокая ответственность».
Мартин старался «с энтузиазмом налегать на лямку», но чувствовал себя, как человек, которого принудили явиться на торжественный банкет в желтом балетном трико.
— Черт, что же будет, когда я сделаюсь директором? — терзался он. — Интересно, бывает ли так с людьми, что они, что называется, достигают успеха, а их от него тошнит? Ладно, пока меня не прижали, заведу в Отделе хотя бы приличную систему статистики рождаемости, смертности, заболеваний. Не сдамся! Буду драться! Добьюсь успеха!
23
Было ли то вызвано желанием дать гражданам Наутилуса ощутительную дозу воодушевления, столь мощного, чтобы ни один из них уже никогда не осмелился заболеть, или доктор Пиккербо стремился несколько освежить свою популярность в связи с предвыборной кампанией, — но организованная милым доктором Ярмарка Здоровья превзошла все ожидания.
Он получил от Городского Самоуправления сверхсметное ассигнование; он привлек к сотрудничеству все церкви и ассоциации; добился от газет обещания печатать ежедневно по три столбца славословий.
Он снял обветшалую деревянную «Скинию», в которой преподобный мистер Билли Санди, евангелист, незадолго до того искупил молебствием все прегрешения общины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147
— Ли, дорогая, — сказал он, — если ты хочешь во Францию… слушай! В один прекрасный день мы отправимся в путь с рюкзаком за плечами и пройдем твою старую Францию из конца в конец.
Благодарно и недоверчиво Леора отвечала:
— И знаешь, если тебе станет скучно, Рыжик, ты поедешь ознакомиться с работой Пастеровского института. Ах, хоть раз бы в жизни!.. Идти между высоких беленых заборов, набрести на нелепое маленькое кафе и смотреть, как проходят мимо люди в забавных красных шарфах и широких синих штанах. Нет, ты в самом деле думаешь, что мы могли бы съездить?
Леора пользовалась в Ашфорд-Грове странной популярностью, хотя была совершенно лишена того, что Мартин называл «шиком». На платье у нее всегда недоставало хотя бы одной пуговицы. Миссис Тредголд, самая добрая и наименее набожная женщина в мире, взяла ее под свое крыло.
Наутилус всегда подозрительно косился на Клару Тредголд. Миссис Альмус Пиккербо говорила, что она «не принимает никакого участия в Движении по усовершенствованию города». Годами она жила, казалось, в полном удовлетворении, выращивая розы, заказывая умопомрачительные шляпы, втирая миндальные кремы в свои прелестные руки да слушая непристойные рассказы мужа, — и годами была одинока. В Леоре она распознала ту же приветливую отчужденность, какая была и в ней. Они проводили вдвоем целые дни, сидя на веранде, читая, делая маникюр, куря папиросы, ни слова не говоря и вполне доверяя друг другу.
С другими женщинами Группы Леора не сходилась так близко, как с Кларой Тредголд, но она им нравилась, потому что была еретичкой, которая своими пороками — курением, ленью, пристрастием к крепкому словцу — повергала в смятение миссис Пиккербо и миссис Эрвинг Уотерс. Группа одобряла всяческие нарушения условностей, кроме нарушения условностей экономических, угрожающего ее покою и богатству. Леора пивала чай или коктейль вдвоем с молодой издерганной миссис Монти Магфорд, которая четыре года тому назад была самой легконогой начинающей балериной в Де-Мойне, а теперь с отвращением ждала второго ребенка; а миссис Шлемиль, в обществе всегда спокойно шаловливая со своим поросенком-мужем, изливалась перед Леорой:
— Ах, если б только этот человек перестал меня лапать… лезть ко мне… слюнявить! Мне здесь все опротивело! Нет, уеду на зиму в Нью-Йорк! Одна!
Мартин Эроусмит, младенец, столь недостойный Леориной древней и спокойной мудрости, был неудовлетворен отношением к ней в Группе. Когда она появлялась с расстегнутым крючком или растрепанными, как воронье гнездо, волосами, он приходил в беспокойство и делал ей упреки в неряшестве, о которых потом сожалел.
— Почему ты не можешь уделить часок тому, чтобы сделать себя привлекательной? Свободного времени у тебя хоть отбавляй! Ох, боже милостивый, неужто ты не можешь даже пришить пуговицу!
Но Клара Тредголд только смеялась:
— Леора, я искренне считаю, что у вас прелестнейшая спина, но вы не обидитесь, если я заколю вам сзади платье, пока не пришли остальные?
После одной вечеринки, затянувшейся до двух часов, когда на миссис Шлемиль было новое платье от мадам Люсиль, а Джек Брандидж (в дневное время — заместитель председателя и коммерческий директор компании «Маисовый порошок») отплясывал танец, который он гордо называл финской полькой, — Мартин возвращался с Леорой домой в автомобиле, взятом в Отделе Здравоохранения, и рычал:
— Ли, почему ты не можешь позаботиться о своем туалете? Ведь нынче утром и вчера утром ты собиралась переделать свое синее платье, и, как я понимаю, ты весь день палец о палец не ударила — только сидела и читала, а потом являешься с этой жалкой вышивкой…
— Изволь остановить машину! — закричала она.
В изумлении он резко затормозил. Фары придавали нелепую значительность изгороди из колючей проволоки, кусту репейника, уныло бегущему вдаль гравию дороги.
Леора спросила:
— Ты хочешь, чтобы я стала гаремной красавицей? Я могла бы. Могла бы стать модницей. Но я никогда не давала себе труда. Ах, Рыжик, не хочу я больше с тобой пререкаться. Или я то, что я есть, твоя сумасбродная неряха жена, или я ничто. Кого тебе надо: настоящую герцогиню, вроде Клары Тредголд, или меня, которой плевать, куда мы отправляемся и что делаем, лишь бы идти нам рука об руку? Вечно все не по тебе. Мне это надоело. Выбирай. Кого тебе надо?
— Никого мне не надо, кроме тебя. Но неужели ты не можешь понять… Я не карьерист, однако я хочу, чтобы мы, куда бы ни попали, всюду были бы на высоте. Я не вижу, почему мы должны хоть в чем-нибудь уступать этим господам. Дорогая моя, все они, кроме разве Клары, только разбогатевшие счетоводы! А мы — настоящие кондотьеры. Твоя Франция… Когда-нибудь мы поедем туда, и французский президент встретит нас на пристани! Зачем нам позволять кому бы то ни было делать что-нибудь лучше нас? Во всем своя техника!
Они разговаривали битый час на этом скучном месте между ржавых рядов колючей проволоки.
На другой день, когда Орхидея зашла к нему в лабораторию и с девическим недоумением спросила: «Ах, доктор Мартин, неужели вы больше никогда не придете к нам?» — он поцеловал ее так весело, так бойко, что даже полувзрослая девчонка должна была понять, что она для него ничего не значит.
Мартин видел, что, по всей вероятности, станет вскоре директором Отдела. Пиккербо сказал ему: «Ваша работа вполне удовлетворительна. Вам не хватает только одного, мой мальчик: истинного энтузиазма в стремлении ладить с людьми и дружно с ними вместе налегать на лямку. Но это, пожалуй, еще придет, когда на вас ляжет более высокая ответственность».
Мартин старался «с энтузиазмом налегать на лямку», но чувствовал себя, как человек, которого принудили явиться на торжественный банкет в желтом балетном трико.
— Черт, что же будет, когда я сделаюсь директором? — терзался он. — Интересно, бывает ли так с людьми, что они, что называется, достигают успеха, а их от него тошнит? Ладно, пока меня не прижали, заведу в Отделе хотя бы приличную систему статистики рождаемости, смертности, заболеваний. Не сдамся! Буду драться! Добьюсь успеха!
23
Было ли то вызвано желанием дать гражданам Наутилуса ощутительную дозу воодушевления, столь мощного, чтобы ни один из них уже никогда не осмелился заболеть, или доктор Пиккербо стремился несколько освежить свою популярность в связи с предвыборной кампанией, — но организованная милым доктором Ярмарка Здоровья превзошла все ожидания.
Он получил от Городского Самоуправления сверхсметное ассигнование; он привлек к сотрудничеству все церкви и ассоциации; добился от газет обещания печатать ежедневно по три столбца славословий.
Он снял обветшалую деревянную «Скинию», в которой преподобный мистер Билли Санди, евангелист, незадолго до того искупил молебствием все прегрешения общины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147