«Пусть, Виктор Григорьевич, благодарят, что такие рамы по­ставили, при полной-то вентиляции хуже было бы». Эх!
Меня поразила та злоба, я бы сказал – ненависть, с кото­рой этот человек говорит о людях, которые, с его точки зрения, не хотят, чтобы «было лучше». Я почувствовал, что дело здесь не в оконных рамах и в краске, а в чём-то другом, более важном.
И тогда я спросил, потому что уже вспомнил, где встречал этого человека:
– Значит, всё уладилось?
Он посмотрел на меня в упор и спросил!
– Это вы про что?
– Про поезд Рига – Верхнегорск. Помните?
– Ну, это вы зря, – недовольно ответил прораб и отвернул­ся. – Нечего про то вспоминать. Было и прошло.
Видимо, и он вспомнил меня.
– Ну, я пошёл, дела ждут.
У двери он обернулся и сказал, усмехнувшись:
– С возвращением!
И ушёл. Я стал восстанавливать в памяти подробности моей встречи с этим человеком.
…В конце 1943 года меня вызвал редактор фронтовой газеты и сказал:
– Мы вам интересную командировочку придумали: поез­жайте-ка в тыл, в Верхнегорск, туда два ленинградских завода эвакуированы. Вы ведь специалист по Ленинграду. Вот и да­дитё нам несколько подборочек на тему «Тыл и фронт неде­лимы».
Ночью редакторский «виллис» повёз меня к вокзалу. В го­роде было темно. Мы медленно ехали по городскому бульвару. Была поздняя осень, и пахло пряным запахом увядающих де­ревьев. Впрочем, преобладающим запахом был запах гари, ка­менной пыли и извёстки – запах недавних боёв.
Шофёр подвёз меня к вокзалу. Я с трудом достал билет до Верхнегорска. Мне предстояло ехать почти пятеро суток. Билет мне достался жёсткий, но плацкартный. Вагоны брали с боя. Когда я уже был у входа в вагон, какой-то офицер резко от­теснил меня и пробился в вагон первым.
Я устроился на третьей полке. В вагоне было душно и тем­но. Я смотрел вниз, но людей не различал и только слышал, как шумели, толкались и грохотали вещами в темноте.
– В атаку пошли! – раздался возле меня чей-то сдавлен­ный, едкий голос.
Внизу что-то прогрохотало. Должно быть, упали чьи-то вещи.
– Так его! – снова прозвучало возле меня.
Я напряжённо вглядывался в темноту, чтобы рассмотрев говорящего. Человек этот, очевидно, был моим соседом и рас­полагался где-то рядом, на второй или на третьей полке, но гла­за мои ещё не привыкли к темноте.
Наконец шум в вагоне постепенно начал стихать, стали слышны отдельные голоса, грохот прекратился, люди посте­пенно рассаживались.
– Утихомирились, – произнёс, как бы подводя итог, мой сосед.
Он сказал одно только слово, но в голосе его было столько злого пренебрежения, что мне стало просто неприятно от этого соседства.
Проводник со свечой в руке пробирался по узкому проходу вагона. Совсем возле меня он остановился, кряхтя влез на ниж­нюю полку и стал устанавливать свечу в висящий под потол­ком фонарь. Потом он захлопнул дверцу фонаря, и сразу все вокруг осветилось неярким, мутным светом.
Верхняя, соседняя со мной полка была сплошь уставлена вещами, а на второй полке, пониже, лежал офицер. Он лежал на спине, положив одну руку под голову, а другую откинув в сторону, в неестественном положении.
Я сразу узнал его. Это был тот самый офицер, что так грубо толкнул меня при посадке. Без сомнения, голос принадлежал ему. Я повернулся к нему спиной и вскоре заснул.
В нашем составе был вагон-ресторан. Я увидел этот вагон, выйдя на одном из полустанков и прогуливаясь вдоль поезда.
По краям замаскированных окон пробивался свет. Мне очень захотелось зайти и выпить чего-нибудь. Я ухватился за поручни и, подтянувшись, взобрался на высокую ступеньку.
В ресторане было пусто. Я прошёл вдоль вагона и увидел, что в дальнем отделении, за стеклянной дверью, сидит офи­цер. Он сидел спиной ко мне, но едва я сделал несколько ша­гов вперёд, как офицер резко повернул голову в мою сторону, и я узнал моего соседа по вагону.
На столе перед ним стоял большой графин водки, а на та­релке лежал маленький кусочек чёрного хлеба.
– А-а-а, – протянул капитан, смотря на меня тяжёлым, пристальным взглядом, – сосед-попутчик! Прошу к моему ша­лашу. – Он сделал широкий полукруглый жест правой рукой.
Этот человек был мне неприятен, и я сказал:
– Спасибо, я зашёл просто так. Пора спать.
– Нет, вы присядьте, – с пьяной настойчивостью продол­жал, чуть приподнимаясь и повышая голос, капитан. – Может, вы трезвенник и водки не пьёте? Так мы вам н-нарзану или ес-сентуков семнадцатый номер… Официант! – И капитан за­стучал кулаком по столу.
Мне надо было повернуться и уйти, не обращая внимания на пьяного, но я подошёл к столику и сел против капитана.
– Так-то лучше, – повеселел он. Я промолчал.
– Так я вам в мою стопку налью, – предложил капитан, – а то ресторан уже того, закрыт, все спать ушли, меня од-дного оставили.
Рот его искривился. Ударяя графином о край стопки, капи­тан налил мне полную.
– По-фронтовому. Ну, за здоровье всех страждущих! – провозгласил капитан и, подняв предназначенную мне стопку, медленно выпил. Затем, все так же не спеша, он взял хлеб, по­нюхал его и бросил обратно в тарелку. – Я знаю, капитан, ты непьющий, – сказал он, глядя на меня из-подь покрасневших, полуопущенных век. – Такие все непьющие.
Я молчал.
– А я непьющих не люблю, – продолжал он. – Не верю я им. Они боятся, как бы в пьяном виде душу не рас­крыть.
– Послушайте, капитан, – начал я, – а ведь вы все притво­ряетесь. По-моему, вы и пьёте оттого, что боитесь в трезвом виде душу открыть.
Я говорил искренне. Все это мне внезапно пришло в голову. Толстые, опухшие веки капитана дрогнули.
– Ну, ты брось эту психологию, – грубо вставил он. – Вот водка, пей. Я угощаю. А насчёт прошлого не касайся. Тоже по­литрук нашёлся.
Он схватил графин и резко, переливая через край, налил водку.
– Что ж, пожалуй, выпью, – согласился я.
Я выпил. Водка сразу ударила мне в голову. И, как это всегда случалось раньше, на фронте, всё стало казаться мне гораздо проще.
– На восток, значит, едешь, капитан? – спросил я, также переходя на «ты».
– Да что ты меня выпытываешь! – по-пьяному злобно за-кричал вдруг капитан. – Пригласили тебя – пей и молчи, а молчать не можешь, ну и чёрт с тобой!
– Брось истерику, – прервал я. – Я тебя не первый день вижу. На истерике не проживёшь.
Он снова потянулся к графину.
– Довольно тебе пить! – крикнул я и отодвинул графин. Капитан взглянул на меня, и мне показалось, что в мутных глазах его промелькнул испуг.
– На восток еду, – громко и вызывающе заявил вдруг капитан, – отвоевался. – Он кивнул на свою неподвижно висящую левую руку.
– Куда же? – спросил я.
– В Верхнегорск, – ответил он.
– Сам-то оттуда?
– Никогда не был, ленинградский, – сказал капитан. Mне показалось, что его хмель стал проходить, но что он искусственно поддерживает состояние опьянения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41