– Ну, Лидуша, отнеси всё это куда-нибудь с глаз долой. Так сказать, «до новых боев»!..
Прошло ещё какое-то время – полчаса, час, не больше. И вдруг мне захотелось отправиться с Лидой в город. Дело было не только в желании посмотреть Ленинград. Я хотел испытать ощущение полной свободы, возможности делать всё, что мне хочется. Мне захотелось поехать с Лидой в город, побродить по улицам, зайти в магазины и накупить кучу вещей для неё и для нашего дома.
– А ты не устал с дороги? – спросила Лида, когда я ей сказал о своём желании.
– Совсем нет, – ответил я, – ведь я ехал в мягком. Когда мы вышли на лестничную площадку, я сказал:
– Дай мне ключ. Я сам запру дверь.
Лида улыбнулась и, покопавшись в сумочке, протянула ключ.
Я с особенным чувством, не спеша, вложил ключ в замочную скважину, повернул его и опустил в карман. Было приятно ощущать ключ от собственного дома.
Стоя на площадке, я почувствовал, как откуда-то сверху пахнуло сыростью.
– Что там, наверху? – спросил я.
– Ничего, – ответила Лида. – Там ещё не начинали ремонт.
– И все так, как было во время войны?
– Наверно. Я там никогда не бываю.
– Посмотрим, – сказал я, увлекая Лиду наверх.
Мне было приятно осмотреть всё, что делается вокруг, знать, что в моём доме всё в порядке и ключ лежит в кармане.
Наша квартира оказалась просто оазисом в пустыне. Лестничные площадки ещё не были огорожены, и по обе стороны от них темнели ущелья обвалившихся коридоров. Я увидел подвешенную на ржавой проволоке секцию отопительной батареи и рядом полустёртую надпись на стене: «Сигнал химической…» Мне пришла в голову озорная мысль. Я схватил валявшуюся среди мусора железку и ударил по подвешенной батарее. Раздался глухой, короткий звон.
– Да ну тебя, – рассмеялась Лида, отнимая железку, – накаркаешь ещё.
– Значит, не только чёрные кошки? – улыбнулся я. Мы спустились вниз.
На улице я держал Лиду под руку и украдкой всё время поглядывал на неё. Я был счастлив.
Иногда Лида, смотря мне в лицо, говорила что-нибудь совсем незначительное, но для меня это было самым важным в мире, потому что это говорила она. В каждом движении её губ, глаз, рук было заключено для меня так много.
Мы проехали по проспекту Декабристов, миновали крутой, как холм, Поцелуев мост, сошли и направились пешком по улице Дзержинского. Перед нами открылась площадь и на ней под лучами яркого солнца, искрясь тысячами мелких кристаллов, Исаакиевский собор.
Величественные портики, обложенные красным мрамором, поддерживались огромными монолитными колоннами, а ещё выше другие колонны окружали башню большого купола, и над всем этим возвышался гигантский, точно половина земного шара, главный купол собора. Маскировочная краска, покрывавшая купол, была смыта, и он, как в довоенные времена, казался сплошь золотым. Глазам было нестерпимо больно смотреть на этот грандиозный рефлектор.
– Это когда же? – воскликнула Лида, удивлённо глядя на купол.
Я рассмеялся.
– Кто из нас приехал в Ленинград? – спросил я. – Насколько я понимаю, ты должна быть моим проводником.
– Я не была в этих местах очень давно, – ответила Лида, не спуская глаз с купола. – Я вижу только ту часть города, через которую езжу на завод. Как красиво!
Мы долго стояли и смотрели на собор.
Пересекая площадь, мы пошли к «Астории». И как только массивное здание из серого неровного гранита выросло перед нашими глазами, мы оба затихли и теснее прижались друг к другу.
Пятиэтажное здание гостиницы казалось вымытым. К подъезду то и дело подкатывали автомашины, оттуда выходили люди с чемоданами, и дверь поминутно раскрывалась.
Мы подошли к подъезду и остановились в молчании, а затем вдруг, обернувшись друг к другу, улыбнулись.
– Что ты, на улице! – с явно преувеличенным ужасом воскликнула Лида, слегка отклоняясь. Но я уже успел поцеловать её. Она робко осмотрелась. На нас никто не обращал внимания.
– Вот что, – предложил я, – давай-ка зайдём.
Я взял её под руку и повёл к двери. У самой двери она замедлила шаги.
– Может быть, в другой раз? Мне как-то не по себе. Швейцар в расшитой золотом одежде уже распахнул перед нами дверь.
– Что ж, уйдём, – согласился я. – Теперь нам не нужна гостиница, у нас есть свой дом. Мне просто хотелось вспомнить ту, блокадную «Асторию».
Мы свернули на улицу Гоголя, а затем вышли на Невский. Широкий проспект оглушил меня людским гомоном, трамвайными звонками, шуршанием шин и ещё какими-то звуками. Я смотрел, и странное чувство овладевало мною. Тогда, в ту зиму, казалось, что город заколдован, что под пеленой мрака, под сугробами, подо льдом скрывается прежний, неумирающий Ленинград и нужно только растопить снега и льды и чудесной силой рассеять мрак, чтобы Ленинград явился во всей своей красе.
Теперь все это наконец свершилось.
Я глубоко вдохнул воздух и вдруг ощутил какой-то необычный, пряный, дразнящий запах незастывшей извести и свежего тёса – запах новостройки.
…Прошёл день. Сумасшедший, праздничный, быстрый день. Наступил вечер.
И вот мы сидим у окна, у того самого окна, где проводили целые часы до войны, там, где три года назад сидел артиллерийский наблюдатель Каирбеков.
Перед нами синела узкая полоса Финского залива. Надвигалась белая ночь, и казалось, что на все вокруг опускается прозрачный туман, постепенно окрашивая в неестественно белый цвет дома, землю, воздух.
Мы сидели на кушетке, придвинув её к окну. Теперь я чувствовал себя совсем по-иному, не так, как все эти часы, точно я уже сделал все самое необходимое, везде побывал, всюду заглянул, будто мы с Лидой встретились уже давно и теперь наслаждаемся спокойной близостью друг к другу.
– Ты знаешь, – сказал я Лиде, – сейчас мне кажется, что ничего больше не надо. Как часто я представлял себе, как всё это будет после войны, и знал, что всё будет не так, а иначе, потому что этого нельзя предугадать. Но произошло всё именно так, как я мечтал. Все сбылось. Все мои мечты исполнились. Я знаю, конечно, жизнь идёт, будут новые мечты, но сейчас я счастлив. Ты знаешь, когда это дошло до меня окончательно? На лестничной площадке.
– На площадке? – спросила Лида.
– Да. Когда ты вынимала ключ из сумочки. В этом было что-то окончательно мирное и убедительное.
Лида улыбнулась и положила голову мне на колени.
– Вот мы и вместе, – прошептала она.
Я положил руки на её голову, и мне было хорошо от сознания, что мы вместе и уже никто не сможет разлучить нас, никто не постучит в дверь и не позовёт меня.
Я посмотрел в окно и увидел, что по узкой полоске залива движется что-то белое, похожее на развёрнутый платок. «Парус, – подумал я, – очевидно, яхта».
Парус все скользил и скользил, уходя вдаль, и скоро стал едва заметным в белом, прозрачном тумане…
Наступила ночь, белая, весенняя ночь, и всё, что я видел в окне:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41