Одна стена ком­наты была занята книжными шкафами. У другой стояла кро­вать, и над ней висел большой портрет Ирины. То, что здесь был портрет Ирины, ободрило меня.
– Я не разбудил вас? Или вы читали? – спросил я, ука­зывая на книгу.
– Да, – ответил Каргин и кивнул мне на кресло. – Ну, как дела в газете?
Он спросил это таким тоном, точно мой визит был самым обыкновенным посещением секретаря парткома в обычное, ра­бочее время.
– В газете? – переспросил я. – С газетой ничего. Вот толь­ко с закалкой тогда мы сели. И с центральной прессой разо­шлись.
– А по существу? – поинтересовался Каргин, смотря на меня своими спокойными глазами.
– Что «по существу»? – не понял я.
– Кто был прав по существу? – повторил Каргин.
– Ну, очевидно, не Абросимов, – сказал я. – Ведь кольцо-то закалили.
– Вот я об этом и говорю, – с чуть заметной улыбкой про­говорил Каргин, – и это куда важнее, чем самый факт расхож­дения с центральной прессой. Кстати, есть приказ министер­ства о внедрении ТВЧ в производство на нашем заводе. Прибы­вает новая аппаратура… Теперь вот что, – добавил Каргин после паузы, – Хорошо, что вы зашли. Целесообразно было бы поднять вопрос в нашей газете о помощи сибирскому филиалу. Вы ведь знаете об этом заводе?
Я ничего не ответил, и Каргин продолжал:
– Это наш питомец, он родился во время войны от нашего завода. Однако в течение этой пятилетки перерастёт нас на две головы. Это будет огромный завод. Вот посмотрите.
Каргин подошёл к одной из книжных полок и взял большую папку. Он раскрыл её и, кладя на стол, сказал:
– Вот посмотрите… Это общий вид завода. Такой, каким он будет в тысяча девятьсот пятидесятом году. Может быть, целе­сообразно поместить в газете снимок с этого рисунка?
Я посмотрел на рисунок. На большом листе плотной бумаги был изображён в красках огромный завод. Я увидел заводские корпуса, цехи, двор, похожий на городской бульвар, и вдали чуть приметную синеву реки. Всё это выглядело очень заман­чиво и радостно, как обычно выглядят художественно испол­ненные проекты городов.
– Как Ирина Григорьевна? – спросил я после короткого молчания.
– Ничего, – ответил Каргин. – Работает. Пишет, что к кон­цу года всюду введут высокочастотную закалку.
– У нас был спор с вашей женой перед отъездом, – ска­зал я.
– О чём?
– Да вот об отъезде. Мне было непонятно: как это так уехать из Ленинграда? Всю блокаду провести здесь, а теперь взять и уехать.
Каргин ничего не ответил. Он прошёлся по комнате, береж­но закрыл папку с рисунком завода, потом спросил:
– Так что же? Плохо у вас получается, товарищ Савин?
– Да, плохо, – ответил я, выдерживая его взгляд. – Я сам не понимаю, в чём дело. Я работал честно…
– Хотите, расскажу вам, что произошло? – предложил Каргин и, не дождавшись моего ответа, продолжал: – В редак­цию заводской многотиражки приходит опытный, побывавший на фронте, способный журналист. Сотрудники смотрят с вос­хищением, как быстро и умело делает он то, что им приходится добывать ценой больших усилий. Они радуются, потому что свойственно советским людям радоваться при виде умелого ра­ботника. Но одного они тогда ещё не знали.
– Чего же? – прервал его я.
– Что вы не воин, не борец. Не обижайтесь, Савин, я го­ворю правду. Вы честный и преданный родине человек. Слу­чись новая война – вы пойдёте на фронт в первый же день, верю. Но сейчас, в дни мира, вы неверно смотрите на нашу жизнь…
– В чём, в чём?!
– Сейчас скажу. Вы не видите острых углов в нашей жиз­ни. Не видите противоречий…
– Противоречия?! – воскликнул я. – Вы ищете противоре­чия в народе, который был так един во время войны? В народе, который никогда ещё не был так сплочён, как теперь?! Про какие противоречия вы говорите? Ведь есть же разница между двадцатыми, тридцатыми годами и нынешним днём…
– Разница есть, и очень большая, – спокойно заявил Каргин. – Но и противоречия есть. Есть, Савин. И не придуманные, а реальные, в жизни нашей существующие противоре­чия, – ведь мы идём вперёд, боремся с рутиной, боремся с про­никновением чуждых влияний… Ведь не в консервной же банке существуем мы, товарищ Савин!
Я молчал.
– А вы стоите на других позициях, – продолжал Каргин. – Вы не видите противоречий. Вам кажется, что острые углы, они… мягкие! Пригладил рукой – и нет угла, ровная поверх­ность! Вот спорят товарищи из лаборатории с Абросимовым. Вам кажется: нет базы для большого, резкого, принципиаль­ного спора. Разве Абросимов враг? Разве он не прошёл через испытания блокады? Вам бы занять позицию, вступить в борь­бу на той или иной стороне, понять, что столкнулись не просто разные взгляды на технику, нет, – разные взгляды на жизнь! А вы становитесь «над схваткой», полагаете, что все разъяс­нится само собой… Вот вы и пытаетесь примирить непримири­моё, бежите с ведром заливать пожар. А его не надо тушить, Савин. Тут борьба идёт, острая, принципиальная! И большевик обязан решить, с кем он, на чьей стороне, и драться, драться! Вас демобилизовали из армии, но из рядов борцов за новое, против старого, вас никто не демобилизовывал! Вот и всё, что я хотел вам сказать. Скажите: какие острые вопросы вы под­няли в газете, что нового открыли, против чего – пусть с опас­ностью для собственной репутации – дрались? Тысячи серьёз­нейших недостатков на нашем заводе и тысячи примеров но­вого, советского, социалистического.
Я молчал.
– И вот, – продолжал Каргин, – ваши сотрудники, соседи по работе, заметили это, заметили раньше меня. И в них под­нялось недовольство против вас. Ведь завод-то их родное дело!
Я уже давно перестал следить за ходом мыслей Каргина. Его слова прижимали меня к земле. Я ощущал их как что-то очень жёсткое, обрушивающееся на меня и не дающее пере­вести дыхание.
– Нет, нет, – заспешил я, боясь, что Каргин сейчас прекра­тит разговор и мы расстанемся, – я не только за этим к вам пришёл. Я хочу, должен рассказать вам… Лида… Лида ушла от меня, и мальчик… воспитанник – тоже. Я ничего не могу понять… У нас были неприятности, мелкие размолвки, но я ни­когда не думал, что из этого может вырасти такое… Вот её письмо, прочтите.
Я вытащил из кармана смятое Лидино письмо и протянул его Каргину.
– Так, – сказал Каргин, возвращая мне письмо, и доба­вил: – Вы видите, я был прав. – Потом он улыбнулся необыч­но доброй улыбкой. – Какая хорошая, настоящая женщина ваша жена.
– Но теперь она презирает меня! – воскликнул я. Некоторое время мы молчали.
Потом Каргин подошёл ко мне.
– Только не ставь заплаты там, где прорвалось, – этим не поправишь, не иди на компромисс. Продумай все заново. Займи правильное место в жизни, и всё вернётся. – Он хотел, видимо, что-то сказать, но передумал. – Иди-ка теперь домой, – посове­товал Каргин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41