Какой дом строю, в том и живу. Как-то ин­тересно мне вместе с домом жить… А потом, как построю, в новый перееду. И нет мне смысла задерживаться.
– Вот уж этого я не понимаю, капитан, – удивился Саша. – Так и летаешь, значит, всё время?
– Так и летаю, – ответил капитан.
Опять наступило молчание. Капитан обернулся, и тут я заметила, что Коля, который лежал в кровати, не спал, а, приподнявшись на локтях, внимательно смотрел на Крайнева.
– Ваш парень? Я кивнула.
Крайнов повернулся вместе со стулом к Коле и спросил:
– Сколько тебе лет-то, герой?
– Одиннадцать, – ответил Коля.
– Велик, – пошутил Крайнов. – Чего ж я тебя на стройке не вижу? Мы ведь и днём и при фонарях ночью работаем. Все ребята с нашего дома помогают.
Он говорил с ним совершенно серьёзно, как с равным по возрасту человеком. И я заметила, что Коля смотрит на него восхищённым взглядом.
– У нас тут целая бригада из ребятишек есть, – продол­жал Крайнов, и я не могла понять, играет он своей нарочитой серьёзностью или он и впрямь говорит с Колей, как с рав­ным. – Только там ребята бывалые, блокаду пережили.
– Я тоже блокаду пережил, – отозвался Коля.
– А, ну тем более. Нечего, друг, прохлаждаться. Дома, дома надо строить! Строителем надо быть! Понял? Ну, спи давай.
Крайнов встал.
– Ну, я пойду. Пора. Спасибо за угощение. – Он пожал мне руку. – А с тем делом я, видать, проспорил, – обратился он к Саше. – Ну и поздравляю. – Крайнов посмотрел на меня, потом на Сашу, и я впервые увидела его улыбку.
– Странный парень, – сказал Саша, когда мы остались одни.
– Это кто был? – спросил вдруг Коля.
– Это строитель, дома строит, – ответила я. – Он и нашу комнату построил.
Коля не сказал ни слова и вскоре заснул. Я посмотрела на его спящее, улыбающееся во сне лицо и проговорила:
– Как бы мне хотелось знать, что выйдет из Коли через много-много лет. Мне хочется, чтобы он получил в жизни очень много счастья, чтобы он открыл или изобрёл что-нибудь… Что­бы он был не простым человеком.
– Не загадывай для него славу, – прервал меня Саша. – Пусть он вырастет простым, честным человеком. И это уже не так мало.
– Нет, – сказала я так громко, что испугалась, не разбу­дила ли Колю, – нет, вот ты всегда хочешь подрезать крылья.
– Чепуха, – возразил Саша. – Я просто не загадываю так далеко. Я хочу, чтобы у этого мальчика было хорошее детство. Чтобы он имел всё то, что отнял у него враг в годы блокады. Чтобы был дом, люди, которые заменили ему родителей, иг­рушки, чтобы он не знал забот…
– Но как же можно жить без мечты?! – воскликнула я. – Когда я сказала, что хочу, чтобы он вырос другим, не таким, как мы, я думала не о славе, как ты это понимаешь, и не о ка­ких-то почестях… Я просто хочу, чтобы он был лучше, ну, про­сто лучше нас. Чтобы не было в нём ни эгоизма, ни самодо­вольства, ни дешёвого честолюбия. Вот я смотрю на Колю, и мне хочется, чтобы всё то, что не в силах была сделать я, всё, на что размахивалась, но не смогла осилить, – чтобы всё это сделал он. Разве я не могу хотеть этого? Мы говорим о новом человеке. Вот он перед нами, будущий человек. Давай воспитаем его не тепличным, не просто беззаботным, а таким, каким дол­жён быть человек будущего. Ради одного этого стоит жить!
Саша встал и, подойдя к окну, тихо проговорил, не глядя на меня:
– На войне, Лидуша, люди жили в нечеловеческом напря­жении, и каждую минуту над ними висела смерть. А ты хочешь мирную жизнь превратить в ту же войну.
Саше, должно быть, показалось, что я хочу прервать его. Он повернулся ко мне и сказал торопливо:
– Нет, ты не возражай.
Он нахмурил брови и наклонил голову, точно обдумывая что-то.
– Я должен тебе высказать это, Лида. Видишь ли, мне ка­жется, что мы кое в чём не до конца понимаем друг друга. Не­одинаково смотрим на вещи. Спорим о Кольке, о его будущем, хотя это вопрос ещё далёкий и спорить тут не о чём… Но есть другое, Лида, что мешает нам иногда понимать друг друга. Мы… как-то по-разному смотрим на нашу послевоенную жизнь.
Послушать тебя, так покажется, что вся она, эта жизнь, – сплошные трудности и противоречия… Когда я смотрю на тебя, мне иногда кажется: вот есть прямой, простой путь, а ты на­рочно идёшь другим только потому, что он сложнее и труднее. Там, где можно договориться, причём договориться, не посту­паясь, ничем, – ты идёшь на спор, на ссору… А такой спор ради спора часто превращается просто в склоку…
– Неправда! – воскликнула я.
– Не горячись, – остановил меня Саша подчёркнуто спо­койно, – лучше подумай надо всем этим… Хоть на этот раз иди по простому пути: не горячись, не спорь против очевидности, обдумай.
На этом наш разговор прекратился.
…Теперь ночь, не белая, как когда-то, а тёмная, беспросвет­ная ночь. Саша уже лёг и тотчас же заснул – он стал теперь удивительно быстро засыпать, – я слышу его ровное, безмятеж­ное дыхание. А я не могу заснуть. Я лежу тихо, не двигаясь, чтобы не разбудить Сашу. Мне хочется о многом подумать, пока он спит. Что-то странное происходит у нас. Я вдруг по­няла, почувствовала: что-то не так. «Вдруг»? Нет, не вдруг. Ещё тогда, после разговора Саши с Ириной, я ощутила: что-то угрожает нам, нашим отношениям, нашей любви. Но я прогна­ла опасения, убедила себя, что ошиблась, что все страхи мои выдуманные. Но с каждым днём я всё больше и больше убеж­далась, что не ошиблась, что нашей дружной совместной жиз­ни, которая так недавно казалась незыблемой, что-то грозит.
Когда Саша согласился взять Колю, он пошёл для меня на уступку, на жертву.
Все его отношение к ребёнку шло не от сердца, а от разума. Саша был то приторно ласков с Колей, точно приняв решение быть ласковым, то, наоборот, становился резким, и мне опять казалось, что он решил быть таким, считая, что это и есть са­моё правильное. Мне казалось, что мы смотрим теперь уже не друг на друга, но на Кольку и в нём, как в зеркале, ищем отражение наших чувств.
Я знала, что и Коля чувствует это. Иной раз я замечала, как он, думая, что за ним не наблюдают, смотрел то на меня, то на Сашу растерянным, недоумевающим взглядом. Я видела, что он не понимает Сашу, не понимает его отношения к себе и caм тоже не знает, как должен к нему относиться.
Как-то Саша сказал мне: «Лидуша, так хорошо сегодня, что не хочется думать о завтрашнем дне. Каждый раз, когда приходит почтальон или какой-то чужой человек стучится к нам в дверь, я вздрагиваю… Мне всегда кажется, что они несут с собой перемену».
Он сказал это, когда мы вспоминали о нашей первой бло­кадной встрече, прерванной курьером с телеграфа, и я согла­силась с Сашей. Но теперь я понимаю, что за его словами кры­лось нечто большее, что они родились не только по конкрет­ному поводу, что за ними скрывалась боязнь каких бы то ни было перемен, боязнь будущего.
Теперь, после его слов, я поняла большее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41