Его перо запнулось, когда он попытался описать эти корабли. Ланиус когда-то приказал им идти в наступление, но сам никогда не видел никаких судов, кроме речных галер и барж. «Мне придется расспросить Граса поподробнее, когда он вернется с севера», – подумал он и сделал пометку на полях, чтобы напомнить себе об этом.
Младший король остановился, покусывая кончик тростникового пера. Некоторые писцы использовали гусиные перья, но Ланиусу лучше удавалось затачивать тростник, и он также был убежден, что перья из этого растения набирают больше чернил. Кроме этого, покусывание гусиного пера не давало ему ничего, кроме ощущения, что рот полон мокрого пуха.
После нескольких минут размышления он придумал еще один хороший вопрос и поспешно записал его, чтобы не забыть: «Как мы обращаемся с рабами, которые могут проникать в Аворнис из земель ментеше, и с теми, кого мы можем обнаружить на тех землях, которыми правят ментеше?»
Он чуть не вычеркнул последнюю часть вопроса – откуда столь неоправданный оптимизм? – но потом передумал. С последней частью или без нее, вопрос заставил его на какое-то время задуматься. Что Крексу или другому королю, который придет после него, необходимо знать? Ланиус предупреждал, что часть рабов, перешедших Стуру в поисках свободы, остается под чарами Низвергнутого (внешне это нисколько не заметно) и служит шпионами изгнанного бога. «Или его наемными убийцами», – подумал Ланиус, ощутив озноб от воспоминания.
Отец также предупреждал сына, что заклинания для излечивания рабов по-прежнему не слишком надежны. «Хотя, – писал он, – сейчас более заметен успех, чем прежде».
Король надеялся, что это было правдой. К тому времени как Крекс станет достаточно взрослым, чтобы захотеть прочитать что-то вроде «Как быть королем», все уже будут знать о том, насколько эффективно было заклинание Птероклса.
Решив, что на сегодня хватит, Ланиус убрал пергамент, перо и чернила в шкафчик. Поначалу в конце дня он каждый раз нервничал, размышляя, хватит ли ему упорства, чтобы снова вернуться к книге. Сейчас страх ушел и появилась уверенность, что он однажды закончит ее, даже если этот день придет еще очень не скоро.
Когда король вышел из архива, несколько дворцовых слуг прошли мимо, не обратив на него ни малейшего внимания. Это позабавило его. «По одежке встречают», – подумал он, так как на нем была льняная туника и такие же штаны.
Когда мимо него промчался Бубулкус, тоже не обратив внимания на человека неопределенного ранга в еще более неопределенной одежде, Ланиус почти окликнул его. Показать заносчивому слуге, что он не знает всего, что должен знать, – сильное искушение. Но Ланиус не был в настроении выслушивать хныкающие извинения Бубулкуса – или его утверждения, что он, конечно, всегда узнает Ланиуса.
Отус – это была другая история. Бывший раб, освобожденный колдовством Птероклса, казалось, был рад осознавать, что он жив. Если он делал ошибку, то просто смеялся над этим. И когда Ланиус вошел в его охраняемую комнату, Отус знал, кто к нему пришел. Низко кланяясь, он тихо сказал:
– Ваше величество.
– Здравствуй, Отус, – ответил Ланиус. – Как ты сегодня?
Раб выпрямился с широкой улыбкой на лице.
– Я – отлично, спасибо. Лучше не могло бы быть. Разве день не хорош?
Для Ланиуса этот день казался неотличимым от любого другого – но ведь он не прожил почти всю свою жизнь в шкуре раба?
– У меня есть вопрос к тебе.
– Спрашивайте, – проговорил Отус.
Если он и заметил стражников, стоявших по бокам короля Ланиуса, то не подал виду. Ланиус все еще не доверял колдовству, которое подняло темную тень рабства. Не проскальзывает ли что-то от Низвергнутого сквозь сияющее лицо освобожденного раба? Никаких признаков не было, но это не значило, что их на самом деле нет.
Кроме поведения бывшего раба, было еще одно свидетельство против продолжающегося влияния на него Низвергнутого. Остальные рабы тихо и спокойно умерли, прежде чем Птероклс смог попробовать на них свою магию. Не доказывал ли этот факт, что Низвергнутый боялся его силы? Возможно. Но был ли падший бог достаточно безжалостен и прозорлив; он пожертвовал парой рабов, чтобы оставить своих противников в убеждении, что они получили преимущество, которого в действительности у них не было? И снова – возможно. Вот поэтому… была стража.
Ланиус спросил:
– Ты на самом деле думаешь, что мы могли бы освободить много рабов, используя заклинания, которые освободили тебя?
Отус был здесь единственным, кто не понаслышке знал, что означает быть рабом. Если его ответу нельзя было полностью доверять, то он должен был учитываться.
– Я с уверенностью надеюсь на это, ваше величество, – ответил Отус. Затем он застенчиво улыбнулся. – Но ведь вы не об этом спрашивали, не так ли?
– Так, – признался Ланиус.
Отус сморщил лицо в слабой пародии на глубокие размышления. Наконец он пожал плечами и сказал:
– Я действительно так думаю. Если это освободило меня, я ожидаю, что это сможет освободить любого. Во мне нет ничего особенного.
– Теперь есть.
Отус засмеялся. Король был прав. Но и бывший раб был в чем-то прав. Чем дольше он оставался свободным, тем обычнее он становился. Теперь он говорил как любой другой житель юга, поскольку у него все-таки оставался акцент. «Наверное, его вылечили, – подумал Ланиус, но затем с сомнением спросил себя: – Так ли это? »
Белойец указал на стены Нишеватца и, поклонившись, спросил:
– Ваше величество, как долго ваша армия собирается ничего не делать перед стенами моего города-государства?
Грас едва не рассмеялся ему в лицо, ему даже пришлось прикусить изнутри губы. «Ты назначил Белойеца правителем Нишеватца, и что теперь? А теперь он говорит прямо как Всеволод». Несколько секунд король сдерживал себя, чтобы не сказать ничего жесткого и неуместного, а потом ответил:
– Ваше высочество, мы еще не готовы выступить, но думаем, как это спланировать лучше.
Он подождал, чтобы увидеть, удовлетворит ли это Белойеца. Черногорец нахмурился. Он не выглядел столь мрачно и раздраженно, как Всеволод, но тем не менее мало от него отличался. Подозрительность из него так и перла, когда он сказал:
– Вы просто говорите это, чтобы заставить меня уйти и оставить вас в покое?
Клянусь бородой Олора, ваше высочество, это не так, – проговорил Грас.
Теперь Белойец какое-то время не отвечал.
– Хорошо, – сказал он наконец, – я верю вам. На этот раз я вам верю.
Он еще раз поклонился и зашагал прочь.
Проводив его взглядом и тяжело вздохнув, Грас отправился на берег моря; стражники прикрывали его с флангов. Тень короля стлалась перед ним по земле, она была длиннее, чем в середине лета, и с каждым днем все увеличивалась. Король понимал беспокойство Белойеца, потому что время таяло быстро, как песок в часах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132
Младший король остановился, покусывая кончик тростникового пера. Некоторые писцы использовали гусиные перья, но Ланиусу лучше удавалось затачивать тростник, и он также был убежден, что перья из этого растения набирают больше чернил. Кроме этого, покусывание гусиного пера не давало ему ничего, кроме ощущения, что рот полон мокрого пуха.
После нескольких минут размышления он придумал еще один хороший вопрос и поспешно записал его, чтобы не забыть: «Как мы обращаемся с рабами, которые могут проникать в Аворнис из земель ментеше, и с теми, кого мы можем обнаружить на тех землях, которыми правят ментеше?»
Он чуть не вычеркнул последнюю часть вопроса – откуда столь неоправданный оптимизм? – но потом передумал. С последней частью или без нее, вопрос заставил его на какое-то время задуматься. Что Крексу или другому королю, который придет после него, необходимо знать? Ланиус предупреждал, что часть рабов, перешедших Стуру в поисках свободы, остается под чарами Низвергнутого (внешне это нисколько не заметно) и служит шпионами изгнанного бога. «Или его наемными убийцами», – подумал Ланиус, ощутив озноб от воспоминания.
Отец также предупреждал сына, что заклинания для излечивания рабов по-прежнему не слишком надежны. «Хотя, – писал он, – сейчас более заметен успех, чем прежде».
Король надеялся, что это было правдой. К тому времени как Крекс станет достаточно взрослым, чтобы захотеть прочитать что-то вроде «Как быть королем», все уже будут знать о том, насколько эффективно было заклинание Птероклса.
Решив, что на сегодня хватит, Ланиус убрал пергамент, перо и чернила в шкафчик. Поначалу в конце дня он каждый раз нервничал, размышляя, хватит ли ему упорства, чтобы снова вернуться к книге. Сейчас страх ушел и появилась уверенность, что он однажды закончит ее, даже если этот день придет еще очень не скоро.
Когда король вышел из архива, несколько дворцовых слуг прошли мимо, не обратив на него ни малейшего внимания. Это позабавило его. «По одежке встречают», – подумал он, так как на нем была льняная туника и такие же штаны.
Когда мимо него промчался Бубулкус, тоже не обратив внимания на человека неопределенного ранга в еще более неопределенной одежде, Ланиус почти окликнул его. Показать заносчивому слуге, что он не знает всего, что должен знать, – сильное искушение. Но Ланиус не был в настроении выслушивать хныкающие извинения Бубулкуса – или его утверждения, что он, конечно, всегда узнает Ланиуса.
Отус – это была другая история. Бывший раб, освобожденный колдовством Птероклса, казалось, был рад осознавать, что он жив. Если он делал ошибку, то просто смеялся над этим. И когда Ланиус вошел в его охраняемую комнату, Отус знал, кто к нему пришел. Низко кланяясь, он тихо сказал:
– Ваше величество.
– Здравствуй, Отус, – ответил Ланиус. – Как ты сегодня?
Раб выпрямился с широкой улыбкой на лице.
– Я – отлично, спасибо. Лучше не могло бы быть. Разве день не хорош?
Для Ланиуса этот день казался неотличимым от любого другого – но ведь он не прожил почти всю свою жизнь в шкуре раба?
– У меня есть вопрос к тебе.
– Спрашивайте, – проговорил Отус.
Если он и заметил стражников, стоявших по бокам короля Ланиуса, то не подал виду. Ланиус все еще не доверял колдовству, которое подняло темную тень рабства. Не проскальзывает ли что-то от Низвергнутого сквозь сияющее лицо освобожденного раба? Никаких признаков не было, но это не значило, что их на самом деле нет.
Кроме поведения бывшего раба, было еще одно свидетельство против продолжающегося влияния на него Низвергнутого. Остальные рабы тихо и спокойно умерли, прежде чем Птероклс смог попробовать на них свою магию. Не доказывал ли этот факт, что Низвергнутый боялся его силы? Возможно. Но был ли падший бог достаточно безжалостен и прозорлив; он пожертвовал парой рабов, чтобы оставить своих противников в убеждении, что они получили преимущество, которого в действительности у них не было? И снова – возможно. Вот поэтому… была стража.
Ланиус спросил:
– Ты на самом деле думаешь, что мы могли бы освободить много рабов, используя заклинания, которые освободили тебя?
Отус был здесь единственным, кто не понаслышке знал, что означает быть рабом. Если его ответу нельзя было полностью доверять, то он должен был учитываться.
– Я с уверенностью надеюсь на это, ваше величество, – ответил Отус. Затем он застенчиво улыбнулся. – Но ведь вы не об этом спрашивали, не так ли?
– Так, – признался Ланиус.
Отус сморщил лицо в слабой пародии на глубокие размышления. Наконец он пожал плечами и сказал:
– Я действительно так думаю. Если это освободило меня, я ожидаю, что это сможет освободить любого. Во мне нет ничего особенного.
– Теперь есть.
Отус засмеялся. Король был прав. Но и бывший раб был в чем-то прав. Чем дольше он оставался свободным, тем обычнее он становился. Теперь он говорил как любой другой житель юга, поскольку у него все-таки оставался акцент. «Наверное, его вылечили, – подумал Ланиус, но затем с сомнением спросил себя: – Так ли это? »
Белойец указал на стены Нишеватца и, поклонившись, спросил:
– Ваше величество, как долго ваша армия собирается ничего не делать перед стенами моего города-государства?
Грас едва не рассмеялся ему в лицо, ему даже пришлось прикусить изнутри губы. «Ты назначил Белойеца правителем Нишеватца, и что теперь? А теперь он говорит прямо как Всеволод». Несколько секунд король сдерживал себя, чтобы не сказать ничего жесткого и неуместного, а потом ответил:
– Ваше высочество, мы еще не готовы выступить, но думаем, как это спланировать лучше.
Он подождал, чтобы увидеть, удовлетворит ли это Белойеца. Черногорец нахмурился. Он не выглядел столь мрачно и раздраженно, как Всеволод, но тем не менее мало от него отличался. Подозрительность из него так и перла, когда он сказал:
– Вы просто говорите это, чтобы заставить меня уйти и оставить вас в покое?
Клянусь бородой Олора, ваше высочество, это не так, – проговорил Грас.
Теперь Белойец какое-то время не отвечал.
– Хорошо, – сказал он наконец, – я верю вам. На этот раз я вам верю.
Он еще раз поклонился и зашагал прочь.
Проводив его взглядом и тяжело вздохнув, Грас отправился на берег моря; стражники прикрывали его с флангов. Тень короля стлалась перед ним по земле, она была длиннее, чем в середине лета, и с каждым днем все увеличивалась. Король понимал беспокойство Белойеца, потому что время таяло быстро, как песок в часах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132