Но эта сеть не должна была идти
сверху вниз. Не должно было быть никакого центра, осуществляющего
управление, никакой столицы, никакого учреждения, допускающего
самовосстанавливающийся бюрократический аппарат и погоню за властью
отдельных личностей, стремящихся стать предводителями, начальниками,
Главами Государств.
Однако ее планы основывались на щедрой почве Урраса. На бесплодном
Анарресе общины, в поисках природных ресурсов, вынужденно оказались
разбросанными далеко одна от другой, и очень немногие из них могли
полностью обеспечивать себя сами, как бы они не урезали свои представления
о том, что необходимо для поддержания нормальной жизни. Урезали они очень
жестко, но был минимум, ниже которого они не желали опускаться: они не
собирались регрессировать до до-городского, до-технологического племенного
строя. Они знали, что их анархизм - продукт очень высокой цивилизации,
сложной, многогранной культуры, стабильной экономики и
высокоиндустриализованной технологии, способных обеспечивать высокое
производство и быструю доставку продукции. Как бы велики не были расстояния
между поселениями, они придерживались идеала комплексной органичности.
Дороги они строили в первую очередь, дома - во вторую. Каждый регион
обменивался с другими имевшимися только в нем ресурсами и продукцией; это
был очень сложный процесс поддержания равновесия: того равновесия
разнообразия, которое свойственно жизни, природной и социальной экологии.
Но, как они говорили в аналогической модальности, нельзя иметь нервную
систему, не имея хотя бы нервного узла, а еще лучше - мозга. Нужен был
какой-то центр. Компьютеры, координировавшие администрирование,
распределение рабочей силы и продукции, и центральные федераты большинства
трудовых синдикатов с самого начала находились в Аббенае. И с самого начала
Первопоселенцы сознавали, что эта неизбежная централизация представляет
собой непрерывную опасность, которой должна противостоять непрерывная
бдительность.
О, дитя Анархия, бесконечное обещание
Бесконечная осторожность
Я прислушиваюсь, прислушиваюсь в ночи
У колыбели, глубокой как ночь.
Дитя здорово.
Пио Атэан, принявший правийское имя Тобер, написал это в четырнадцатый
год Заселения. Первые попытки одониан переложить в стихи свой новый язык,
свой новый мир были неуклюжими, нескладными, трогательными.
И вот Аббенай, разум и центр Анарреса, лежал здесь, сейчас, перед
дирижаблем, на просторной зеленой равнине.
Эта ослепительная, глубокая зелень полей, вне всякого сомнения, не
была природной краской Анарреса. Только здесь и на теплых берегах
Керанского Моря прижились злаки Старого Мира. На всем остальном Анарресе
основными зерновыми были земляной холум и бледная трава мэнэ.
Когда Шевеку было девять лет, в течение нескольких месяцев его
послеучебной нагрузкой был уход за декоративными растениями в городке
Широкие Равнины - хрупкими экзотическими растениями, которые надо поливать
и выносить на солнце, как младенцев. Он помогал в этой спокойной, но
нелегкой работе одному старику. Этот старик ему нравился; нравились ему и
растения, и земля, с которой приходилось возиться, и сама работа. Сейчас,
увидев краски Аббенайской Равнины, он вспомнил того старика, и запах
рыбьего жира, на котором готовилось удобрение, и цвет первых почек на
маленьких голых веточках, эту светлую, мощную зелень.
Вдалеке, среди ярких полей он увидел длинную, нечеткую белую полосу,
которая, когда дирижабль приблизился, распалась на отдельные кубики, как
рассыпанная соль.
Ослепленный на мгновение гроздью ярких вспышек у восточного края
города, он заморгал, и в глазах у него поплыли черные пятна; это были
параболические зеркала, снабжающие солнечным теплом нефтеочистительные
заводы города.
Дирижабль приземлился на грузовом аэродроме на южной окраине Аббеная,
и Шевек отправился бродить по улицам самого большого в мире города.
Улицы были широкие, чистые. На них не было тени, потому что Аббенай
лежал меньше чем на тридцать градусов севернее экватора, а все здания были
низкие, кроме крепких, тонких башен ветряных турбин. С казавшегося твердым
темного, сине-фиолетового неба б ил белый солнечный свет. Воздух был
прозрачен и чист, без дыма или влаги. Все было видно отчетливо, все края и
углы казались жесткими, твердыми, резкими. Каждый предмет был виден четко,
сам по себе, выделялся.
Элементы, из которых состоял Аббенай, были такими же, как в любом
одонианском населенном пункте, но повторялись много раз: мастерские,
заводы, бараки, общежития, учебные центры, залы собраний, склады,
общественные столовые. Более крупные здания чаще всего группировались
вокруг открытых площадей, так что город состоял как бы из ячеек:
микрорайоны или соседства располагались одно за другим. Предприятия тяжелой
и пищевой промышленности концентрировались в основном на окраинах города, и
здесь вновь повторялась та же структура: родственные предприятия стояли
бок-о-бок на определенной площади или улице. Первой такой
"ячейкой", попавшейся Шевеку на пути, оказался текстильный район: ряд
площадей, застроенных заводами, обрабатывающими холумовое волокно,
прядильными и ткацкими фабриками, красильными фабриками и распределителями
тканей и одежды; в центре каждой площади стоял целый лес шестов, сверху
донизу ув ешанный флажками и вымпелами, окрашенными во все доступные
красильному искусству цвета и горделиво свидетельствовавшими о достижениях
местной промышленности. Почти все здания в городе, просто и прочно
построенные из камня или литого пенокамня, были похожи одно на другое.
Некоторые из них показались Шевеку очень большими, но так как здесь часто
бывали землетрясения, почти все они были одноэтажными. По той же причине
окна были маленькие, из крепкого, небьющегося силиконового пластика; но
зато их было очень много, потому что за час до восхода солнца искусственное
освещение отключали и включали снова только через час после заката. Когда
на улице было больше пятидесяти пяти градусов, отключали отопление. Дело
было не в том, что Аббенаю - при его ветряных турбинах и почвенных
термодиф ференциальных генераторах, применявшихся для отопления - не
хватало энергии; но принцип органической экономии был настолько существенен
для нормального функционирования общества, что не мог не оказывать
глубокого влияния на этику и эстетику. "Излишества суть экскременты",-
писала Одо в "Аналогии".- "Экскременты, задержавшиеся в организме,- это
яд".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
сверху вниз. Не должно было быть никакого центра, осуществляющего
управление, никакой столицы, никакого учреждения, допускающего
самовосстанавливающийся бюрократический аппарат и погоню за властью
отдельных личностей, стремящихся стать предводителями, начальниками,
Главами Государств.
Однако ее планы основывались на щедрой почве Урраса. На бесплодном
Анарресе общины, в поисках природных ресурсов, вынужденно оказались
разбросанными далеко одна от другой, и очень немногие из них могли
полностью обеспечивать себя сами, как бы они не урезали свои представления
о том, что необходимо для поддержания нормальной жизни. Урезали они очень
жестко, но был минимум, ниже которого они не желали опускаться: они не
собирались регрессировать до до-городского, до-технологического племенного
строя. Они знали, что их анархизм - продукт очень высокой цивилизации,
сложной, многогранной культуры, стабильной экономики и
высокоиндустриализованной технологии, способных обеспечивать высокое
производство и быструю доставку продукции. Как бы велики не были расстояния
между поселениями, они придерживались идеала комплексной органичности.
Дороги они строили в первую очередь, дома - во вторую. Каждый регион
обменивался с другими имевшимися только в нем ресурсами и продукцией; это
был очень сложный процесс поддержания равновесия: того равновесия
разнообразия, которое свойственно жизни, природной и социальной экологии.
Но, как они говорили в аналогической модальности, нельзя иметь нервную
систему, не имея хотя бы нервного узла, а еще лучше - мозга. Нужен был
какой-то центр. Компьютеры, координировавшие администрирование,
распределение рабочей силы и продукции, и центральные федераты большинства
трудовых синдикатов с самого начала находились в Аббенае. И с самого начала
Первопоселенцы сознавали, что эта неизбежная централизация представляет
собой непрерывную опасность, которой должна противостоять непрерывная
бдительность.
О, дитя Анархия, бесконечное обещание
Бесконечная осторожность
Я прислушиваюсь, прислушиваюсь в ночи
У колыбели, глубокой как ночь.
Дитя здорово.
Пио Атэан, принявший правийское имя Тобер, написал это в четырнадцатый
год Заселения. Первые попытки одониан переложить в стихи свой новый язык,
свой новый мир были неуклюжими, нескладными, трогательными.
И вот Аббенай, разум и центр Анарреса, лежал здесь, сейчас, перед
дирижаблем, на просторной зеленой равнине.
Эта ослепительная, глубокая зелень полей, вне всякого сомнения, не
была природной краской Анарреса. Только здесь и на теплых берегах
Керанского Моря прижились злаки Старого Мира. На всем остальном Анарресе
основными зерновыми были земляной холум и бледная трава мэнэ.
Когда Шевеку было девять лет, в течение нескольких месяцев его
послеучебной нагрузкой был уход за декоративными растениями в городке
Широкие Равнины - хрупкими экзотическими растениями, которые надо поливать
и выносить на солнце, как младенцев. Он помогал в этой спокойной, но
нелегкой работе одному старику. Этот старик ему нравился; нравились ему и
растения, и земля, с которой приходилось возиться, и сама работа. Сейчас,
увидев краски Аббенайской Равнины, он вспомнил того старика, и запах
рыбьего жира, на котором готовилось удобрение, и цвет первых почек на
маленьких голых веточках, эту светлую, мощную зелень.
Вдалеке, среди ярких полей он увидел длинную, нечеткую белую полосу,
которая, когда дирижабль приблизился, распалась на отдельные кубики, как
рассыпанная соль.
Ослепленный на мгновение гроздью ярких вспышек у восточного края
города, он заморгал, и в глазах у него поплыли черные пятна; это были
параболические зеркала, снабжающие солнечным теплом нефтеочистительные
заводы города.
Дирижабль приземлился на грузовом аэродроме на южной окраине Аббеная,
и Шевек отправился бродить по улицам самого большого в мире города.
Улицы были широкие, чистые. На них не было тени, потому что Аббенай
лежал меньше чем на тридцать градусов севернее экватора, а все здания были
низкие, кроме крепких, тонких башен ветряных турбин. С казавшегося твердым
темного, сине-фиолетового неба б ил белый солнечный свет. Воздух был
прозрачен и чист, без дыма или влаги. Все было видно отчетливо, все края и
углы казались жесткими, твердыми, резкими. Каждый предмет был виден четко,
сам по себе, выделялся.
Элементы, из которых состоял Аббенай, были такими же, как в любом
одонианском населенном пункте, но повторялись много раз: мастерские,
заводы, бараки, общежития, учебные центры, залы собраний, склады,
общественные столовые. Более крупные здания чаще всего группировались
вокруг открытых площадей, так что город состоял как бы из ячеек:
микрорайоны или соседства располагались одно за другим. Предприятия тяжелой
и пищевой промышленности концентрировались в основном на окраинах города, и
здесь вновь повторялась та же структура: родственные предприятия стояли
бок-о-бок на определенной площади или улице. Первой такой
"ячейкой", попавшейся Шевеку на пути, оказался текстильный район: ряд
площадей, застроенных заводами, обрабатывающими холумовое волокно,
прядильными и ткацкими фабриками, красильными фабриками и распределителями
тканей и одежды; в центре каждой площади стоял целый лес шестов, сверху
донизу ув ешанный флажками и вымпелами, окрашенными во все доступные
красильному искусству цвета и горделиво свидетельствовавшими о достижениях
местной промышленности. Почти все здания в городе, просто и прочно
построенные из камня или литого пенокамня, были похожи одно на другое.
Некоторые из них показались Шевеку очень большими, но так как здесь часто
бывали землетрясения, почти все они были одноэтажными. По той же причине
окна были маленькие, из крепкого, небьющегося силиконового пластика; но
зато их было очень много, потому что за час до восхода солнца искусственное
освещение отключали и включали снова только через час после заката. Когда
на улице было больше пятидесяти пяти градусов, отключали отопление. Дело
было не в том, что Аббенаю - при его ветряных турбинах и почвенных
термодиф ференциальных генераторах, применявшихся для отопления - не
хватало энергии; но принцип органической экономии был настолько существенен
для нормального функционирования общества, что не мог не оказывать
глубокого влияния на этику и эстетику. "Излишества суть экскременты",-
писала Одо в "Аналогии".- "Экскременты, задержавшиеся в организме,- это
яд".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80