- Так что вы отбросили все "надо" и "нельзя". Но знаете, я думаю, что
вы, одониане, самого-то главного и не поняли. Вы отменили священников, и
судей, и законы о разводе, и все такое, но сохранили главную проблему,
стоящую за ними. Вы просто загнали ее внутрь, в свое сознание. Но она
по-прежнему существует. Вы остались такими же рабами, какими были! Вы не
свободны по-настоящему.
- Откуда вы знаете?
- Я читала в одном журнале статью про одонианство,- ответила она.-
И мы провели вместе целый день. Я не знаю вас, но я знаю о вас некоторые
вещи. Я знаю, что внутри вас - внутри вот этой вашей волосатой головы -
сидит... сидит некая королева Тэаэйя. И она командует вами точно так же,
как та старая тиранка командовала своими крепостными. Она говорит: "Делай
так!" - и вы так делаете; или "Не делай этого!" - и вы не делаете.
- Там ей и место,- сказал он, улыбаясь.- У меня в голове.
- Нет. Лучше, чтобы она была во дворце. Тогда вы могли бы
взбунтоваться против нее! И взбунтовались бы! Взбунтовался же ваш
прапрадед; во всяком случае, он сбежал на Луну, чтобы освободиться. Но он
взял королеву Тэаэйю с собой, и она все еще с вами!
- Может быть. Но на Анарресе она усвоила, что если она прикажет мне
причинить боль другому, я причиню боль себе.
- Все то же самое лицемерие. Жизнь - это борьба, и побеждает
сильнейший. А цивилизация только прячет кровь и скрывает ненависть за
красивыми словами. Вот и все, что она делает!
- Ваша цивилизация - возможно. Наша ничего не прячет. Все просто.
Там королева Тэаэйя носит только свою собственную кожу... Мы следуем только
одному единственному закону - закону эволюции человека.
- Закон эволюции - в том, что выживает сильнейший!
- Да; а в существовании любого социального вида сильнейшие - это те,
кто наиболее социален. Иными словами, наиболее этичен. Понимаете, у нас на
Анарресе нет ни жертв, ни врагов. У каждого из нас есть только все
остальные. Причиняя боль друг другу, никакой силы не получишь. Только
слабость.
- Мне нет никакого дела до того, кто кому причиняет или не причиняет
боль. Мне нет дела до других, и никому ни до кого нет дела. Люди просто
притворяются. А я не хочу притворяться. Я хочу быть свободной!
- Но, Вэйя! - начал он с нежностью, потому что ее речь в защиту
свободы его очень тронула; но в дверь позвонили. Вэйя встала, оправила юбку
и, улыбаясь, пошла навстречу гостям.
В течении следующего часа пришло человек тридцать-сорок. Сначала Шевек
чувствовал досаду, недовольство и скуку. Это был просто очередной званый
вечер, когда все стоят с бокалами в руках, улыбаются и громко
разговаривают. Но скоро стало интереснее. Начались дискуссии и ссоры, люди
стали садиться и беседовать; становилос ь похоже на вечеринку там, дома.
Разносили изящные маленькие пирожные и кусочки мяса и рыбы, внимательный
официант то и дело наполнял опустевшие бокалы. Он подал бокал Шевеку; Шевек
взял. Он уже несколько месяцев наблюдал, как уррасти хлещут алкоголь, и
никто из них от этого, как будто бы, не заболел. Вкус у этой штуки был, как
у лекарства, но кто-то объяснил, что это в основном газированная вода,
которая ему нравилась. Ему хотелось пить, поэтому он выпил все залпом.
Двое мужчин упорно заговаривали с ним о физике. Один из них был хорошо
воспитан, и Шевеку некоторое время удавалось избегать его, потому что ему
было трудно говорить о физике с не-физиками. Второй держался властно, и
отделаться от него было невозможно; но Шевек заметил, что от раздражения
ему стало гораздо легче разговаривать. Этот человек разбирался во всем;
по-видимому, потому что у него было очень много денег.
- Как я понимаю,- сообщил он Шевеку,- ваша Теория Одновременности
просто отрицает самое очевидное свойство времени - тот факт, что время
проходит.
- Ну, в физике принято быть очень осторожным, называя что-либо
"фактом", это ведь совсем не то, что в деловых кругах,- очень кротко и
любезно сказал Шевек, но в его кротости было что-то, заставившее Вэйю,
которая рядом болтала с другой кучкой гостей, обернуться и
прислушиваться.- В рамках строгих понятий Теории Одновременности
последовательность событий трактуется не как физически объективное явление,
а как субъективное.
- Ну-ка, перестаньте запугивать Деарри и объясните нам, что это
значит, на общедоступном языке,- сказала Вэйя. Ее проницательность вызвала
у Шевека усмешку.
- Ну, мы думаем, что время "проходит", течет мимо нас; но что, если
это именно мы движемся вперед, от прошлого к будущему, все время открывая
новое? Понимаете, это было немного похоже на чтение книги. Книга уже есть,
она вся здесь, под переплетом. Но если вы хотите прочесть то, что в ней
написано, вы должны начать с первой страницы и продвигаться вперед строго
по порядку. Так и вселенную можно представить себе в виде очень большой
книги, а нас - в виде очень маленьких читателей.
- Но факт в том,- сказал Деарри,- что мы воспринимаем вселенную как
последовательность, поток. А в таком случае какая польза от этой теории о
том, что на каком-то более высоком уровне все может сосуществовать вечно и
одновременно. Вам, теоретикам, это, возможно, и доставляет удовольствие, но
она не имеет никакого практического применения, никакого отношения к
реальной жизни. Если только это не означает, что можно построить машину
времени! - закончил он с какой-то натужной, фальшивой веселостью.
- Но мы воспринимаем вселенную не только последовательно,- сказал
Шевек.- Разве вы никогда не видите снов, г-н Деарри? - он был горд собой,
потому что хоть раз не забыл назвать собеседника "г-н".
- А это-то тут причем?
- По-видимому, мы воспринимаем время только сознанием. Грудной
младенец не знает времени; он не может отстраниться от прошлого и понять,
как оно соотносится с настоящим, или предположить, как его настоящее будет
соотноситься с его будущим. Он не знает, что время идет; он не понимает
смерти. Подсознание взрослого - такое же. Во сне время не существует, и
последовательность событий вся перепутана, и причины и следствия
перемешаны. В мифах и легендах времени тоже н ет. Какое прошлое имеется в
виду в сказке, которая начинается словами: "В одно прекрасное время
жили-были..."? И поэтому, когда мистик восстанавливает связь между своими
разумом и подсознанием, он видит, что все становится единым и цельным, и
начинает понимать вечное возвращение.
- Да, мистики,- взволнованно подхватил более застенчивый.- Теборес,
в Восьмом Тысячелетии... он писал: "Подсознание сопротяженно с вселенной".
- Но мы же не грудные младенцы,- перебил Деарри,- мы разумные люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80