Я с тех самых пор
веду себя чертовски осторожно, чтобы не лишиться его. Понял?
Шевек кивнул.
- Во всяком случае, Атро незачем читать эту твою ерунду. Я уж сколько
декад назад посмотрел эту твою статью и вернул ее тебе. Когда ты, наконец,
перестанешь тратить время на эти реакционные теории, за которые цепляется
Гвараб? Неужели ты не видишь, что она на них всю жизнь убила? Если ты не
прекратишь, ты просто останешься в дураках. Это, конечно, твое неотъемлемое
право. Но выставлять дураком меня я тебе не позволю.
- А если я сдам эту статью в печать здесь, на правийском языке?
- Только время зря потеряешь.
Шевек слабым кивком показал, что понял. Он встал, долговязый и
угловатый, и секунду постоял, отчужденный, погруженный в свои мысли.
Жесткий зимний свет лежал на его волосах, которые он теперь отбрасывал
назад и заплетал в косу, и на его застывшем, лице. Он подошел к письменному
столу и взял из маленькой стопки новых книжек одну.
- Я бы хотел послать один экземпляр Митис,- сказал он.
- Бери, сколько хочешь... Слушай. Если ты считаешь, что лучше меня
знаешь, что делать, так отдай свою статью в Синдикат Печати. Тебе же не
нужно разрешение! Здесь ведь, знаешь ли, не какая-нибудь иерархия! Я не
могу тебе запретить. Все, что я могу сделать,- это дать тебе совет.
- Ты - консультант Синдиката Печати по рукописям по физике,- сказал
Шевек.- Я подумал, что если спрошу тебя сейчас, то всем съэкономлю время.
Его мягкость была бескомпромиссной; он был непобедим, потому что не
хотел ни с кем бороться за победу.
- Что значит "съэкономить время"? - проворчал Сабул; но Сабул тоже
был одонианин: от собственного лицемерия его корчило, как от физической
боли; он отвернулся от Шевека, снова повернулся к нему и злорадно, глухим
от злости голосом сказал:
- Валяй! Представляй эту чертову статью к публикации! Я заявлю, что
она - не в моей компетенции. Я им скажу, чтобы они обратились к Гвараб.
Она, а не я, специалист по Одновременности! Мистическая гагаистика!
Вселенная - гигантская струна, которая вибрирует, то входя в пределы
существования, то выходя за них! А кстати, какую она ноту играет? Надо
полагать - пассажи из Числовых Гармоний? В об щем, факт тот, что я не
обладаю достаточной компетенцией (иными словами - не желаю), чтобы
консультировать КПР или Печать по интеллектуальным экскрементам!
- Работа, которую я делал для тебя,- сказал Шевек,- это часть
работы, которую я выполнил на основании идей Гвараб по Одновременности.
Если тебе нужно одно, тебе придется стерпеть и другое. Как говорят у нас на
Северном Склоне, зерно лучше всего растет на дерьме.
Он несколько секунд постоял и, не услышав от Сабула в ответ ни слова,
попрощался и вышел.
Он понимал, что сейчас выиграл бой, причем легко, без видимых усилий.
Но все же насилие было совершено.
Как и предсказывала Митис, он был "человеком Сабула". Сабул уже много
лет назад перестал быть функционирующим физиком; его высокая репутация
основывалась на экспроприации чужих идей. Шевек должен был думать, а Сабул
- приписывать себе результаты.
Такая ситуация явно была этически недопустима, и Шевеку следовало ее
разоблачить и отвергнуть. Но он не собирался этого делать. Сабул был ему
нужен. Он хотел публиковать то, что писал, и посылать людям,способным
понимать это, уррасским физикам; он нуждался в их идеях, их критике, их
сотрудничестве.
Поэтому они - он и Сабул - стали торговаться, как спекулянты. Это
был не бой, а торговая сделка. Ты даешь мне это, а я даю тебе то. Ты
откажешь мне - и я откажу тебе. Продано? Продано! - Карьера Шевека, так
же, как и существование его общества, зависела от непрерывности
фундаментального взаимовыгодного контракта, в существовании которого,
однако, никто не признавался даже себе. Не отношения вза имопомощи и
солидарности, а эксплуатационные взаимоотношения; не органические, а
механические. Может ли истинная функция возникнуть из исходной дисфункции?
- Но я же хочу только одного - довести эту работу до конца,-
мысленно уговаривал себя Шевек, идя через площадь к прямоугольнику бараков.
Серый, ветреный день клонился к вечеру.
- Это мой долг, это моя работа, это цель всей моей жизни. Человек, с
которым я вынужден работать, стремится к превосходству, борется за него, он
спекулянт, но я не могу этого изменить; если я хочу работать, я должен
работать с ним.
Он вспомнил Митис и ее предостережение. Он вспомнил Региональный
Институт и вечеринку перед своим отъездом. Теперь все это казалось ему
таким далеким и таким по-детски спокойным и безопасным, что ему захотелось
заплакать от ностальгии. Когда он вошел под портик корпуса Естественных
Наук, какая-то девушка на ходу искоса посмотрела на него, и он подумал, что
она похожа на ту девушку, как ее, ну с короткими волосами, которая тогда на
вечеринке съела столько жареных лепешек. Он остановился и обернулся, но она
уже исчезла за углом. Впрочем, у этой девушки волосы были длинные. Ушло,
ушло, все ушло. Он вышел из-под укрытия портика на ветер. Ветер нес мелкий,
редкий дождь. Дождь всегда был редким - если он вообще шел. Это была сухая
планета. Сухая, бледная, враждебная. "Враждебная!" - громко сказал Шевек
поиотийски. Он никогда не слышал, как говорят на этом языке: слово звучало
очень странно. Дождь бил ему в лицо, больно, как гравий. Это был враждебный
дождь. К боли в горле прибавилась отчаянная головная боль, которую он
почувствовал только сейчас. Он добрался до 46-ой комнаты и лег на спальный
помост, который оказался гораздо дальше от двери, чем обычно. Его трясло, и
он никак не мог унять эту дрожь. Он закутался в оранжевое одеяло и сжался в
комочек, пытаясь уснуть, но никак не мог перестать дрожать, потому что со
всех сторон его непрерывно бомбардировали атомами, и тем сильнее, чем выше
у него поднималась температура.
Он никогда раньше не болел и даже не ощущал никакого физического
недомогания, кроме усталости. Не имея представления о том, что такое
высокая температура, в эту долгую ночь, время от времени приходя в себя, он
думал, что сходит с ума. Когда наступило утро, боязнь безумия заставила его
обратиться за помощью. Он слишком испугался самого себя, чтобы просить
помочь соседей по коридору: ведь ночью он слышал свой бред. Он побрел в
местную больницу, за восемь кварталов, и холодные, залитые ярким светом
восходящего солнца улицы медленно кружились вокруг него. В клинике
выяснилось, что его безумие - это воспаление легких, и ему велели лечь в
постель в палате N2. Он запротестовал. Медсестра обвинила его в эгоизме и
объяснила, что, если он пойдет домой, то врачу придется посещать его там и
обеспечивать ему уход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
веду себя чертовски осторожно, чтобы не лишиться его. Понял?
Шевек кивнул.
- Во всяком случае, Атро незачем читать эту твою ерунду. Я уж сколько
декад назад посмотрел эту твою статью и вернул ее тебе. Когда ты, наконец,
перестанешь тратить время на эти реакционные теории, за которые цепляется
Гвараб? Неужели ты не видишь, что она на них всю жизнь убила? Если ты не
прекратишь, ты просто останешься в дураках. Это, конечно, твое неотъемлемое
право. Но выставлять дураком меня я тебе не позволю.
- А если я сдам эту статью в печать здесь, на правийском языке?
- Только время зря потеряешь.
Шевек слабым кивком показал, что понял. Он встал, долговязый и
угловатый, и секунду постоял, отчужденный, погруженный в свои мысли.
Жесткий зимний свет лежал на его волосах, которые он теперь отбрасывал
назад и заплетал в косу, и на его застывшем, лице. Он подошел к письменному
столу и взял из маленькой стопки новых книжек одну.
- Я бы хотел послать один экземпляр Митис,- сказал он.
- Бери, сколько хочешь... Слушай. Если ты считаешь, что лучше меня
знаешь, что делать, так отдай свою статью в Синдикат Печати. Тебе же не
нужно разрешение! Здесь ведь, знаешь ли, не какая-нибудь иерархия! Я не
могу тебе запретить. Все, что я могу сделать,- это дать тебе совет.
- Ты - консультант Синдиката Печати по рукописям по физике,- сказал
Шевек.- Я подумал, что если спрошу тебя сейчас, то всем съэкономлю время.
Его мягкость была бескомпромиссной; он был непобедим, потому что не
хотел ни с кем бороться за победу.
- Что значит "съэкономить время"? - проворчал Сабул; но Сабул тоже
был одонианин: от собственного лицемерия его корчило, как от физической
боли; он отвернулся от Шевека, снова повернулся к нему и злорадно, глухим
от злости голосом сказал:
- Валяй! Представляй эту чертову статью к публикации! Я заявлю, что
она - не в моей компетенции. Я им скажу, чтобы они обратились к Гвараб.
Она, а не я, специалист по Одновременности! Мистическая гагаистика!
Вселенная - гигантская струна, которая вибрирует, то входя в пределы
существования, то выходя за них! А кстати, какую она ноту играет? Надо
полагать - пассажи из Числовых Гармоний? В об щем, факт тот, что я не
обладаю достаточной компетенцией (иными словами - не желаю), чтобы
консультировать КПР или Печать по интеллектуальным экскрементам!
- Работа, которую я делал для тебя,- сказал Шевек,- это часть
работы, которую я выполнил на основании идей Гвараб по Одновременности.
Если тебе нужно одно, тебе придется стерпеть и другое. Как говорят у нас на
Северном Склоне, зерно лучше всего растет на дерьме.
Он несколько секунд постоял и, не услышав от Сабула в ответ ни слова,
попрощался и вышел.
Он понимал, что сейчас выиграл бой, причем легко, без видимых усилий.
Но все же насилие было совершено.
Как и предсказывала Митис, он был "человеком Сабула". Сабул уже много
лет назад перестал быть функционирующим физиком; его высокая репутация
основывалась на экспроприации чужих идей. Шевек должен был думать, а Сабул
- приписывать себе результаты.
Такая ситуация явно была этически недопустима, и Шевеку следовало ее
разоблачить и отвергнуть. Но он не собирался этого делать. Сабул был ему
нужен. Он хотел публиковать то, что писал, и посылать людям,способным
понимать это, уррасским физикам; он нуждался в их идеях, их критике, их
сотрудничестве.
Поэтому они - он и Сабул - стали торговаться, как спекулянты. Это
был не бой, а торговая сделка. Ты даешь мне это, а я даю тебе то. Ты
откажешь мне - и я откажу тебе. Продано? Продано! - Карьера Шевека, так
же, как и существование его общества, зависела от непрерывности
фундаментального взаимовыгодного контракта, в существовании которого,
однако, никто не признавался даже себе. Не отношения вза имопомощи и
солидарности, а эксплуатационные взаимоотношения; не органические, а
механические. Может ли истинная функция возникнуть из исходной дисфункции?
- Но я же хочу только одного - довести эту работу до конца,-
мысленно уговаривал себя Шевек, идя через площадь к прямоугольнику бараков.
Серый, ветреный день клонился к вечеру.
- Это мой долг, это моя работа, это цель всей моей жизни. Человек, с
которым я вынужден работать, стремится к превосходству, борется за него, он
спекулянт, но я не могу этого изменить; если я хочу работать, я должен
работать с ним.
Он вспомнил Митис и ее предостережение. Он вспомнил Региональный
Институт и вечеринку перед своим отъездом. Теперь все это казалось ему
таким далеким и таким по-детски спокойным и безопасным, что ему захотелось
заплакать от ностальгии. Когда он вошел под портик корпуса Естественных
Наук, какая-то девушка на ходу искоса посмотрела на него, и он подумал, что
она похожа на ту девушку, как ее, ну с короткими волосами, которая тогда на
вечеринке съела столько жареных лепешек. Он остановился и обернулся, но она
уже исчезла за углом. Впрочем, у этой девушки волосы были длинные. Ушло,
ушло, все ушло. Он вышел из-под укрытия портика на ветер. Ветер нес мелкий,
редкий дождь. Дождь всегда был редким - если он вообще шел. Это была сухая
планета. Сухая, бледная, враждебная. "Враждебная!" - громко сказал Шевек
поиотийски. Он никогда не слышал, как говорят на этом языке: слово звучало
очень странно. Дождь бил ему в лицо, больно, как гравий. Это был враждебный
дождь. К боли в горле прибавилась отчаянная головная боль, которую он
почувствовал только сейчас. Он добрался до 46-ой комнаты и лег на спальный
помост, который оказался гораздо дальше от двери, чем обычно. Его трясло, и
он никак не мог унять эту дрожь. Он закутался в оранжевое одеяло и сжался в
комочек, пытаясь уснуть, но никак не мог перестать дрожать, потому что со
всех сторон его непрерывно бомбардировали атомами, и тем сильнее, чем выше
у него поднималась температура.
Он никогда раньше не болел и даже не ощущал никакого физического
недомогания, кроме усталости. Не имея представления о том, что такое
высокая температура, в эту долгую ночь, время от времени приходя в себя, он
думал, что сходит с ума. Когда наступило утро, боязнь безумия заставила его
обратиться за помощью. Он слишком испугался самого себя, чтобы просить
помочь соседей по коридору: ведь ночью он слышал свой бред. Он побрел в
местную больницу, за восемь кварталов, и холодные, залитые ярким светом
восходящего солнца улицы медленно кружились вокруг него. В клинике
выяснилось, что его безумие - это воспаление легких, и ему велели лечь в
постель в палате N2. Он запротестовал. Медсестра обвинила его в эгоизме и
объяснила, что, если он пойдет домой, то врачу придется посещать его там и
обеспечивать ему уход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80