Он не спрашивал ничьего мнения. Брать в
столовой десерт он перестал.
Но в общежитие он не переселился. Он сопоставил моральную неловкость с
практическими преимуществами и счел, что последние перевешивают. В
отдельной комнате ему работается лучше. Эта работа стоит того, чтобы ее
делать, и он делает ее хорошо. Ответственность оправдывает привилегию.
Поэтому он продолжал работать.
Он похудел; он легко ступал по земле. Отсутствие физической нагрузки,
отсутствие разнообразия в занятиях, отсутствие общения, в том числе
сексуального - все это он воспринимал не как нехватку, а как свободу. Он
был по-настоящему свободным человеком: он мог делать все, что хотел, тогда,
когда хотел, столько, сколько хотел. Он работал. Он работал/играл.
Он набрасывал заметки для серии гипотез, которые вели к связной теории
Одновременности. Но эта цель уже стала казаться ему слишком мелкой; была
цель куда больше этой - объединенная теория Времени; ее можно было
достигнуть, если бы он только сумел найти к ней подход. У него было такое
чувство, будто он сидит в запертой комнате в центре большой открытой
местности; она - вокруг него; если бы ему только найти выход, найти ясный
путь. Интуиция превратилась в манию. За эти осень и зиму он все больше
отвыкал спать. Ему хватало пары часов ночью и еще пары часов как-нибудь в
течении дня; но и тогда это был не тот крепкий, глубокий сон, которым он
всегда спал раньше; это было почти бодрствование на другом уровне, так
полны сновидений были эти немногие часы. Эти сны, очень живые и яркие, были
частью его работы. Он видел, как время начинает течь назад, словно река,
текущая вверх, к своему источнику. Он держал в руках - в правой и в левой
- одновременность двух мгновений; когда он раздвинул руки, он улыбнулся,
видя, как мгновения разделяются подобно отрывающимся друг от друга мыльным
пузырям. Еще не проснувшись как следует, он встал и записал математическую
формулу, ускользавшую от него много дней. Он увидел, как пространство
сжимается вокруг него, точно стенки коллапсирующей сферы, все втягиваясь и
втягиваясь по направлению к центральной пустоте, см ыкаясь, смыкаясь,- и
проснулся с зажатым в горле криком о помощи, в молчании пытаясь избавиться
от сознания своей вечной пустоты.
Однажды, в конце зимы, в холодные сумерки, по дороге из библиотеки
домой он заглянул в кабинет физики - посмотреть, нет ли для него писем в
ящике, куда складывалась вся почта. Ему не от кого было ждать писем, потому
что он так ни разу и не написал никому из своих друзей на Северный Склон;
но последние день-два он что-то неважно себя чувствовал; он опроверг
несколько своих же гипотез, да еще самых красивых, и после полугода тяжкого
труда вернулся к тому, с чего начал; фазовая модель была слишком
неопределенной, чтобы от нее мог быть толк; у него болело горло; ему очень
хотелось получить письмо от кого-нибудь знакомого или хотя бы застать
кого-нибудь в кабинете физики и перекинуться словечком. Но никого, кроме
Сабула, не было.
- Посмотри-ка, Шевек.
Он посмотрел на книгу, которую протягивал ему Сабул: тонкая книжка в
зеленом переплете с Кругом Жизни. Он взял ее и взглянул на титульный лист.
"Критика Гипотезы Атро о Бесконечной Последовательности". Это была его
статья, ответ Атро - частью согласие, частью возражения - и его реплика.
Все это было переведено на правийский (или переведено с перевода на
иотийский) и напечатано в типографии КПР в Аббенае. На книжке стояли имена
двух авторов: Сабул, Шевек.
Сабул ликовал, вытягивая шею над экземпляром, который держал Шевек.
Его ворчание стало гортанным, и в нем слышался смешок.
- Мы покончили с Атро. Покончили с ним, со спекулянтом проклятым.
Пусть теперь попробуют болтать о "детской неточности"! - Сабул десять лет
носился с обидой на журнал Иеу-Эунского университета "Физическое
Обозрение", заявивший, что ценность его теоретической работы "подорвана
провинциальностью и детской неточностью, которыми одонианское учение
заражает любую область мысли".- Вот теперь они увидят, кто провинциал! -
сказал он с усмешкой. Шевек не мог вспомнить, видел ли он хоть раз почти за
год знакомства, чтобы Сабул улыбался.
Шевек сел на другом конце комнаты, убрав с конца скамьи груду какихто
бумаг; обе комнаты кабинета физики были, конечно, общими, но эту - заднюю
- Сабул постоянно загромождал материалами, которыми пользовался, так что
ни для кого другого места уже как будто и не оставалось. Шевек посмотрел на
книгу, которую все еще держал в руках, потом в окно. Он чувствовал себя -
и выглядел - больным. Выглядел он также и напряженным; но с Сабулом он
раньше никогда не чувств овал смущения или неловкости, как это часто бывало
у него с людьми, которых ему хотелось бы узнать поближе.
- Я не знал, что ты ее переводишь,- сказал он.
- И перевел, и отредактировал. Отшлифовал кое-какие шероховатости,
вставил переходы, которые ты пропустил, и тому подобное. Работы на пару
декад. Можешь гордиться, твои идеи в значительной степени лежат в основе
этой книги в ее законченном виде.
Книга состояла полностью и исключительно из идей Шевека и Атро.
- Да,- сказал Шевек. Он опустил взгляд на свои руки. Помолчав, он
сказал:
- Я хотел бы опубликовать статью об Обратимости, которую написал в
этом квартале. Ее бы следовало послать Атро. Она бы его заинтересовала. Он
все еще застрял на причинности.
- Опубликовать? Где?
- Я имел в виду - по-иотийски, на Уррасе. Послать ее Атро, как эту,
последнюю, и он отправит ее в один из тамошних журналов.
- Ты не можешь направлять им для опубликования работу, которая еще не
напечатана здесь.
- Но с этой-то мы же так и сделали. Все это, кроме моей реплики, было
опубликовано в Иеу-Эунском "Обозрении" до того, как вышло здесь.
- С этим я ничего не мог поделать, но как ты думаешь, почему я так
поспешно сдал это в печать? Ты что, думаешь, что в КПР все так уж одобряют
этот наш обмен идеями с Уррасом? Оборона настаивает, чтобы на каждое слово,
которое отправляется отсюда на грузовых планетолетах, дал разрешение
утвержденный КПР эксперт. А к тому же, уж не воображаешь ли ты, что все эти
провинциальные физики, которые не имеют возможности пользоваться, как мы,
этим каналом связи с Уррасом, нам не завидуют? Да некоторые только и ждут,
чтобы мы оступились, им только этого и надо. Если мы когда-нибудь на
чем-нибудь споткнемся, мы тут же потеряем наш почтовый ящик на уррасских
грузовиках. Теперь улавливаешь картину?
- А как Институт вообще получил этот почтовый ящик?
- Когда Пегвура десять лет назад выбрали в КПР.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
столовой десерт он перестал.
Но в общежитие он не переселился. Он сопоставил моральную неловкость с
практическими преимуществами и счел, что последние перевешивают. В
отдельной комнате ему работается лучше. Эта работа стоит того, чтобы ее
делать, и он делает ее хорошо. Ответственность оправдывает привилегию.
Поэтому он продолжал работать.
Он похудел; он легко ступал по земле. Отсутствие физической нагрузки,
отсутствие разнообразия в занятиях, отсутствие общения, в том числе
сексуального - все это он воспринимал не как нехватку, а как свободу. Он
был по-настоящему свободным человеком: он мог делать все, что хотел, тогда,
когда хотел, столько, сколько хотел. Он работал. Он работал/играл.
Он набрасывал заметки для серии гипотез, которые вели к связной теории
Одновременности. Но эта цель уже стала казаться ему слишком мелкой; была
цель куда больше этой - объединенная теория Времени; ее можно было
достигнуть, если бы он только сумел найти к ней подход. У него было такое
чувство, будто он сидит в запертой комнате в центре большой открытой
местности; она - вокруг него; если бы ему только найти выход, найти ясный
путь. Интуиция превратилась в манию. За эти осень и зиму он все больше
отвыкал спать. Ему хватало пары часов ночью и еще пары часов как-нибудь в
течении дня; но и тогда это был не тот крепкий, глубокий сон, которым он
всегда спал раньше; это было почти бодрствование на другом уровне, так
полны сновидений были эти немногие часы. Эти сны, очень живые и яркие, были
частью его работы. Он видел, как время начинает течь назад, словно река,
текущая вверх, к своему источнику. Он держал в руках - в правой и в левой
- одновременность двух мгновений; когда он раздвинул руки, он улыбнулся,
видя, как мгновения разделяются подобно отрывающимся друг от друга мыльным
пузырям. Еще не проснувшись как следует, он встал и записал математическую
формулу, ускользавшую от него много дней. Он увидел, как пространство
сжимается вокруг него, точно стенки коллапсирующей сферы, все втягиваясь и
втягиваясь по направлению к центральной пустоте, см ыкаясь, смыкаясь,- и
проснулся с зажатым в горле криком о помощи, в молчании пытаясь избавиться
от сознания своей вечной пустоты.
Однажды, в конце зимы, в холодные сумерки, по дороге из библиотеки
домой он заглянул в кабинет физики - посмотреть, нет ли для него писем в
ящике, куда складывалась вся почта. Ему не от кого было ждать писем, потому
что он так ни разу и не написал никому из своих друзей на Северный Склон;
но последние день-два он что-то неважно себя чувствовал; он опроверг
несколько своих же гипотез, да еще самых красивых, и после полугода тяжкого
труда вернулся к тому, с чего начал; фазовая модель была слишком
неопределенной, чтобы от нее мог быть толк; у него болело горло; ему очень
хотелось получить письмо от кого-нибудь знакомого или хотя бы застать
кого-нибудь в кабинете физики и перекинуться словечком. Но никого, кроме
Сабула, не было.
- Посмотри-ка, Шевек.
Он посмотрел на книгу, которую протягивал ему Сабул: тонкая книжка в
зеленом переплете с Кругом Жизни. Он взял ее и взглянул на титульный лист.
"Критика Гипотезы Атро о Бесконечной Последовательности". Это была его
статья, ответ Атро - частью согласие, частью возражения - и его реплика.
Все это было переведено на правийский (или переведено с перевода на
иотийский) и напечатано в типографии КПР в Аббенае. На книжке стояли имена
двух авторов: Сабул, Шевек.
Сабул ликовал, вытягивая шею над экземпляром, который держал Шевек.
Его ворчание стало гортанным, и в нем слышался смешок.
- Мы покончили с Атро. Покончили с ним, со спекулянтом проклятым.
Пусть теперь попробуют болтать о "детской неточности"! - Сабул десять лет
носился с обидой на журнал Иеу-Эунского университета "Физическое
Обозрение", заявивший, что ценность его теоретической работы "подорвана
провинциальностью и детской неточностью, которыми одонианское учение
заражает любую область мысли".- Вот теперь они увидят, кто провинциал! -
сказал он с усмешкой. Шевек не мог вспомнить, видел ли он хоть раз почти за
год знакомства, чтобы Сабул улыбался.
Шевек сел на другом конце комнаты, убрав с конца скамьи груду какихто
бумаг; обе комнаты кабинета физики были, конечно, общими, но эту - заднюю
- Сабул постоянно загромождал материалами, которыми пользовался, так что
ни для кого другого места уже как будто и не оставалось. Шевек посмотрел на
книгу, которую все еще держал в руках, потом в окно. Он чувствовал себя -
и выглядел - больным. Выглядел он также и напряженным; но с Сабулом он
раньше никогда не чувств овал смущения или неловкости, как это часто бывало
у него с людьми, которых ему хотелось бы узнать поближе.
- Я не знал, что ты ее переводишь,- сказал он.
- И перевел, и отредактировал. Отшлифовал кое-какие шероховатости,
вставил переходы, которые ты пропустил, и тому подобное. Работы на пару
декад. Можешь гордиться, твои идеи в значительной степени лежат в основе
этой книги в ее законченном виде.
Книга состояла полностью и исключительно из идей Шевека и Атро.
- Да,- сказал Шевек. Он опустил взгляд на свои руки. Помолчав, он
сказал:
- Я хотел бы опубликовать статью об Обратимости, которую написал в
этом квартале. Ее бы следовало послать Атро. Она бы его заинтересовала. Он
все еще застрял на причинности.
- Опубликовать? Где?
- Я имел в виду - по-иотийски, на Уррасе. Послать ее Атро, как эту,
последнюю, и он отправит ее в один из тамошних журналов.
- Ты не можешь направлять им для опубликования работу, которая еще не
напечатана здесь.
- Но с этой-то мы же так и сделали. Все это, кроме моей реплики, было
опубликовано в Иеу-Эунском "Обозрении" до того, как вышло здесь.
- С этим я ничего не мог поделать, но как ты думаешь, почему я так
поспешно сдал это в печать? Ты что, думаешь, что в КПР все так уж одобряют
этот наш обмен идеями с Уррасом? Оборона настаивает, чтобы на каждое слово,
которое отправляется отсюда на грузовых планетолетах, дал разрешение
утвержденный КПР эксперт. А к тому же, уж не воображаешь ли ты, что все эти
провинциальные физики, которые не имеют возможности пользоваться, как мы,
этим каналом связи с Уррасом, нам не завидуют? Да некоторые только и ждут,
чтобы мы оступились, им только этого и надо. Если мы когда-нибудь на
чем-нибудь споткнемся, мы тут же потеряем наш почтовый ящик на уррасских
грузовиках. Теперь улавливаешь картину?
- А как Институт вообще получил этот почтовый ящик?
- Когда Пегвура десять лет назад выбрали в КПР.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80