— по вопросу чувствовалось, что ответа он ждет отрицательного.
— Обоих я видел впервые. В «понтиаке». Светло-синем, если тебе это что-то говорит.
— Что сказала Ванда?
Я рассказывал о назначенной на завтрашнее утро встрече, а он слушал, не отрывая взгляда от потолка. Когда я, наконец, закончил, он медленно сел, не вынимая рук из-за головы, а затем, подняв ноги, коснулся коленями локтей.
— Это что, комплекс утренних упражнений?
— Я просто хотел убедиться, что мне это по силам.
— И ничего не болит?
— Нет, — он удивленно посмотрел на меня. — А должно?
— Только у тех, кто этого заслуживает, к примеру, у меня.
— Она сказала что-нибудь еще?
— Ванда?
Он кивнул, перебросил ноги через край кровати, встал.
— Во-первых, она приедет к нам в шесть вечера. Во-вторых, она убеждена, что Крагштейн и Гитнер убили ее брата. Более ничего.
— Это тоже версия, — Падильо вытащил из-под подушки пистолет. — Нужно же ей хоть кого-то подозревать.
— А у тебя, разумеется, есть другая.
— Я все еще ее разрабатываю.
Мы прошли в соседний номер, где король и Скейлз смотрели по телевизору фильм пятнадцатилетней давности о тогдашних благословенных временах. Едва мы появились на пороге, Скейлз выключил телевизор и одарил нас недовольным взглядом. И короля, похоже, не порадовал наш приход.
В брюках и тенниске, он лежал на кровати, совсем не похожий на царственную персону. Тенниска была относительно чистой, но с дырой на боку, и плотно обтягивала его круглый животик. Король не только смотрел телевизор, но и методично расправлялся с большой шоколадной плиткой. Я же легко представил его, всего-то надо побрить да приодеть, самодовольным деспотом, возлежащим на роскошном ложе в окружении сонма слуг, готовых выполнить любой каприз повелителя.
Падильо не жаловал преамбул, а потому сразу перешел к делу.
— Вас попытаются убить до десяти часов завтрашнего утра.
Король чуть не подавился шоколадом, но быстро взял себя в руки. Скейлз, сидевший на стуле, положив левую ногу на правую, поменял ноги местами, чтобы показать, что не пропустил слова Падильо мимо ушей.
Теперь, когда они его внимательно слушали, Падильо поделился с ними сведениями, полученными через меня от Ванды.
— Мне приходится повторяться, — добавил он, — но на вашем месте я обратился бы в полицию. Если у вас аллергия на местных копов, свяжитесь с Секретной службой, ФБР или другим правоохранительным федеральным учреждением. Всего-то дел снять телефонную трубку и набрать номер. И я бы просил не только обеспечить охрану, но и поместить вас в одну из камер местной тюрьмы.
Король отправил в рот очередной кусочек шоколада, пожевал его, проглотил, посмотрел на Падильо.
— Тюрьма в Далласе не спасла Освальда, мистер Падильо, — в голосе его слышался упрек. — Простите меня, но я не верю ни в вашу полицию, ни в ваши тюрьмы, ни вашему мистеру Герберту Гуверу.
— Дж. Эдгару, — поправил его Падильо. — Герберт мертв.
— Да. Дж. Эдгару.
— Так вы не передумали?
Король покачал головой. Каков упрямец, подумал я.
— Нет. И не передумаю. Я верю в вас и мисс Готар. После короткой паузы он добавил: — И, разумеется, в мистера Маккоркла.
Я решил, что дипломат он никудышный, хоть и король.
— Вы с этим согласны. Скейлз? — спросил Падильо.
— Я полагаю, его величеству не откажешь в логике. Мистер Падильо, вы и ваши коллеги получили сегодня заслуженную похвалу и, надеюсь, долгие годы будете помнить слова его величества.
— Особенно если этой ночью его убьют, — Падильо посмотрел на часы. — Уже пять. То есть до подписания документов остается семнадцать часов. Я не знаю, когда Крагштейн и Гитнер предпримут очередную попытку. Возможно, с наступлением темноты. А может, в три часа ночи или по дороге в штаб-квартиру нефтяной компании. Вполне вероятно, что попытка будет не одна, хотя я в этом сомневаюсь. Им ни к чему впутывать в это дело полицию. Поэтому я не хочу, чтобы вы покидали эту комнату. Еду вам будут приносить или я, или Маккоркл. Дверь вы должны открывать только нам. Не отвечайте на телефонные звонки и не звоните сами. Если что-то случится, постарайтесь запереться в ванной. Этим вы выиграете одну-две минуты, которые вполне могут спасти вам жизнь. Если у вас есть вопросы, лучше задать их сейчас.
Для Падильо это была длинная речь, которую король и Скейлз выслушали со всем вниманием. Закончив, он посмотрел сначала на одного, потом — на другого. Король чуть качнул головой.
— Вопросов у нас нет, — ответил Скейлз. — За безопасность его величества отвечаете вы.
Похоже, с губ Падильо едва не сорвалась едкая реплика, но он сдержался. Двинулся к двери, взявшись за ручку, обернулся.
— Я думаю... — узнать, о чем он думает, королю и Скейлзу не довелось. Вместо этого Падильо указал на замок. — Запритесь, как только мы уйдем.
— Что ты хотел ему сказать? — спросил я, едва мы оказались в нашем номере.
— Что он чертов болван. Но королям такого не говорят, не так ли?
— Нет, если они на самом деле не... А впрочем, толку от этого никакого.
Ванда Готар прибыла ровно в шесть, с большой темно-коричневой кожаной сумкой, в туфлях того же цвета и серовато-коричневом брючном костюме. На лице ее отражалась тревога.
— Думаю, что за мной следили, хотя полной уверенности у меня нет. Слишком много машин.
— Это неважно, — успокоил ее Падильо. — Они знают, что мы здесь.
Он опять лежал на кровати, изучая потолок. И не поднялся, когда пришла Ванда. Она же осторожно опустилась в кресло, в котором только что сидел я, огляделась и скорчила гримаску. Наш выбор она, судя по всему, не одобрила.
Освоившись, она обратила свой взор на Падильо. Похоже, и он не удостоился у нее высокой оценки. Ванда сунула в рот сигарету, но на этот раз я и не попытался предложить ей огонек.
— Так когда, — она выпустила струю дыма, — по-вашему, они нападут?
— До десяти утра, — ответил Падильо потолку.
— Это не ответ.
— Лучшего предложить не могу.
— Ты же знаешь, как работает Крагштейн. Чему он отдает предпочтение?
— Особых пристрастий у него нет. Потому-то он до сих пор и жив. Утро, полдень, ночь. Ему без разницы. Тебе было лишь два года, когда он проявил себя в этой сфере человеческой деятельности. Так что не пытайся разгадать его планы.
— Уолтер полагал, что он уже не такой мэтр, каким ты его расписываешь.
— И Уолтер мертв, не так ли?
Я подумал, что говорить этого Падильо не следовало. О подобных фразах обычно сожалеешь. Ванда Готар вжалась в кресло, как после удара, но голос ее зазвучал ровно.
— И твоя нью-йоркская подружка погибла, потому что ты недооценил Крагштейна?
Падильо сел и уставился в пол, а уж потом посмотрел на Ванду.
— Наверное, я это заслужил.
Звучало это как извинение, но Ванда продолжала напирать.
— И все-таки ты его недооценил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
— Обоих я видел впервые. В «понтиаке». Светло-синем, если тебе это что-то говорит.
— Что сказала Ванда?
Я рассказывал о назначенной на завтрашнее утро встрече, а он слушал, не отрывая взгляда от потолка. Когда я, наконец, закончил, он медленно сел, не вынимая рук из-за головы, а затем, подняв ноги, коснулся коленями локтей.
— Это что, комплекс утренних упражнений?
— Я просто хотел убедиться, что мне это по силам.
— И ничего не болит?
— Нет, — он удивленно посмотрел на меня. — А должно?
— Только у тех, кто этого заслуживает, к примеру, у меня.
— Она сказала что-нибудь еще?
— Ванда?
Он кивнул, перебросил ноги через край кровати, встал.
— Во-первых, она приедет к нам в шесть вечера. Во-вторых, она убеждена, что Крагштейн и Гитнер убили ее брата. Более ничего.
— Это тоже версия, — Падильо вытащил из-под подушки пистолет. — Нужно же ей хоть кого-то подозревать.
— А у тебя, разумеется, есть другая.
— Я все еще ее разрабатываю.
Мы прошли в соседний номер, где король и Скейлз смотрели по телевизору фильм пятнадцатилетней давности о тогдашних благословенных временах. Едва мы появились на пороге, Скейлз выключил телевизор и одарил нас недовольным взглядом. И короля, похоже, не порадовал наш приход.
В брюках и тенниске, он лежал на кровати, совсем не похожий на царственную персону. Тенниска была относительно чистой, но с дырой на боку, и плотно обтягивала его круглый животик. Король не только смотрел телевизор, но и методично расправлялся с большой шоколадной плиткой. Я же легко представил его, всего-то надо побрить да приодеть, самодовольным деспотом, возлежащим на роскошном ложе в окружении сонма слуг, готовых выполнить любой каприз повелителя.
Падильо не жаловал преамбул, а потому сразу перешел к делу.
— Вас попытаются убить до десяти часов завтрашнего утра.
Король чуть не подавился шоколадом, но быстро взял себя в руки. Скейлз, сидевший на стуле, положив левую ногу на правую, поменял ноги местами, чтобы показать, что не пропустил слова Падильо мимо ушей.
Теперь, когда они его внимательно слушали, Падильо поделился с ними сведениями, полученными через меня от Ванды.
— Мне приходится повторяться, — добавил он, — но на вашем месте я обратился бы в полицию. Если у вас аллергия на местных копов, свяжитесь с Секретной службой, ФБР или другим правоохранительным федеральным учреждением. Всего-то дел снять телефонную трубку и набрать номер. И я бы просил не только обеспечить охрану, но и поместить вас в одну из камер местной тюрьмы.
Король отправил в рот очередной кусочек шоколада, пожевал его, проглотил, посмотрел на Падильо.
— Тюрьма в Далласе не спасла Освальда, мистер Падильо, — в голосе его слышался упрек. — Простите меня, но я не верю ни в вашу полицию, ни в ваши тюрьмы, ни вашему мистеру Герберту Гуверу.
— Дж. Эдгару, — поправил его Падильо. — Герберт мертв.
— Да. Дж. Эдгару.
— Так вы не передумали?
Король покачал головой. Каков упрямец, подумал я.
— Нет. И не передумаю. Я верю в вас и мисс Готар. После короткой паузы он добавил: — И, разумеется, в мистера Маккоркла.
Я решил, что дипломат он никудышный, хоть и король.
— Вы с этим согласны. Скейлз? — спросил Падильо.
— Я полагаю, его величеству не откажешь в логике. Мистер Падильо, вы и ваши коллеги получили сегодня заслуженную похвалу и, надеюсь, долгие годы будете помнить слова его величества.
— Особенно если этой ночью его убьют, — Падильо посмотрел на часы. — Уже пять. То есть до подписания документов остается семнадцать часов. Я не знаю, когда Крагштейн и Гитнер предпримут очередную попытку. Возможно, с наступлением темноты. А может, в три часа ночи или по дороге в штаб-квартиру нефтяной компании. Вполне вероятно, что попытка будет не одна, хотя я в этом сомневаюсь. Им ни к чему впутывать в это дело полицию. Поэтому я не хочу, чтобы вы покидали эту комнату. Еду вам будут приносить или я, или Маккоркл. Дверь вы должны открывать только нам. Не отвечайте на телефонные звонки и не звоните сами. Если что-то случится, постарайтесь запереться в ванной. Этим вы выиграете одну-две минуты, которые вполне могут спасти вам жизнь. Если у вас есть вопросы, лучше задать их сейчас.
Для Падильо это была длинная речь, которую король и Скейлз выслушали со всем вниманием. Закончив, он посмотрел сначала на одного, потом — на другого. Король чуть качнул головой.
— Вопросов у нас нет, — ответил Скейлз. — За безопасность его величества отвечаете вы.
Похоже, с губ Падильо едва не сорвалась едкая реплика, но он сдержался. Двинулся к двери, взявшись за ручку, обернулся.
— Я думаю... — узнать, о чем он думает, королю и Скейлзу не довелось. Вместо этого Падильо указал на замок. — Запритесь, как только мы уйдем.
— Что ты хотел ему сказать? — спросил я, едва мы оказались в нашем номере.
— Что он чертов болван. Но королям такого не говорят, не так ли?
— Нет, если они на самом деле не... А впрочем, толку от этого никакого.
Ванда Готар прибыла ровно в шесть, с большой темно-коричневой кожаной сумкой, в туфлях того же цвета и серовато-коричневом брючном костюме. На лице ее отражалась тревога.
— Думаю, что за мной следили, хотя полной уверенности у меня нет. Слишком много машин.
— Это неважно, — успокоил ее Падильо. — Они знают, что мы здесь.
Он опять лежал на кровати, изучая потолок. И не поднялся, когда пришла Ванда. Она же осторожно опустилась в кресло, в котором только что сидел я, огляделась и скорчила гримаску. Наш выбор она, судя по всему, не одобрила.
Освоившись, она обратила свой взор на Падильо. Похоже, и он не удостоился у нее высокой оценки. Ванда сунула в рот сигарету, но на этот раз я и не попытался предложить ей огонек.
— Так когда, — она выпустила струю дыма, — по-вашему, они нападут?
— До десяти утра, — ответил Падильо потолку.
— Это не ответ.
— Лучшего предложить не могу.
— Ты же знаешь, как работает Крагштейн. Чему он отдает предпочтение?
— Особых пристрастий у него нет. Потому-то он до сих пор и жив. Утро, полдень, ночь. Ему без разницы. Тебе было лишь два года, когда он проявил себя в этой сфере человеческой деятельности. Так что не пытайся разгадать его планы.
— Уолтер полагал, что он уже не такой мэтр, каким ты его расписываешь.
— И Уолтер мертв, не так ли?
Я подумал, что говорить этого Падильо не следовало. О подобных фразах обычно сожалеешь. Ванда Готар вжалась в кресло, как после удара, но голос ее зазвучал ровно.
— И твоя нью-йоркская подружка погибла, потому что ты недооценил Крагштейна?
Падильо сел и уставился в пол, а уж потом посмотрел на Ванду.
— Наверное, я это заслужил.
Звучало это как извинение, но Ванда продолжала напирать.
— И все-таки ты его недооценил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42