Она не знала, чувствует ли Дик эту смутную, давящую как бы ниоткуда угрозу. Но если Дик и чувствовал, то держался он превосходно. Если бы он пытался подбадривать всех, хорохориться и храбриться, чувство угрозы не уменьшалось бы, или даже нарастало сильнее — но Дик простыми словами и спокойным, даже скучным голосом отдавал распоряжения, и вопреки всему у Констанс появлялось ощущение, что все будет в порядке. Она внутренне смеялась над собой: мальчик, в котором она чувствовала опору и убежище, был в два с лишним раза младше нее. Но когда Дик пришел, сменившись с вахты, к Джеку, и не меньше часа переводил ему этого бесконечного «Галахада», Констанс порой казалось — это Якоб каким-то чудом перенесся на «Паломник» и забавляет сына.
Она знала о несовпадении курса, проложенного Диком, и старого курса из бортжурнала, но не придала этому особенного значения. Наверное, нельзя пройти одним курсом дважды — как нельзя дважды войти в одну реку. Чего она твердо была намерена не допустить — это передачи корабля в руки Мориты. Дику нельзя было рассказать о разговоре в каюте Мориты. Констанс не сомневалась, что Моро сделал попытку соблазнить ее — но эта попытка была такой осторожной, что Констанс не могла бы выдвинуть ни одного конкретного обвинения даже Моро в лицо. Откровенные донжуаны чисто по-человечески нравились ей гораздо больше: делая прямое предложение, они давали ей возможность ответить столь же прямым отказом. От ухаживаний а-ля Морита оставалось гадкое чувство: уже само то, что она понимала намеки, казалось, пятнает ее; приходилось притворяться дурой. Ловеласы Империи были готовы попользоваться отсутствием добродетели; Морита добродетель презирал, а значит, был плохим человеком. Если бы Моро в самом деле почитал верность, он не пытался бы ее разрушить. Тут дело было даже не в культурных различиях — Констанс знала, что Вавилон в основном относится к адюльтеру как к делу сугубо частному, и что для вавилонской дамы дорожное приключение было бы вполне возможно. Само собой подразумевалось, что женщина ее возраста и положения, вышедшая замуж из династических и политических соображений, не обязана мужу физической верностью после того, как обеспечила ему законного наследника. Вавилонянка могла бы отказать Морите по одной-единственной причине: он не устраивал ее как партнер, был не в ее вкусе; вавилонянин обязан был принять такой отказ смиренно. Если мужчина добивался женщины и после этого, его считали грубияном.
Но Морита-то прекрасно понимал, что культурные различия налицо; что она христианка. Он делал предложение не так, как делал бы его женщине Вавилона — а так, чтобы не пришлось отступать, извиняясь за оскорбление. Значит, для себя он делил клятвы на две разновидности: те, которые нарушать нельзя и те, которые можно хотя бы предложить нарушить. Он проговорился Дику, что полагает христианство зловредным безумием — а значит, клятвы, скрепленные внутри христианства считает клятвами, людей, которые не совсем в здравом уме. А значит, он считает внутренние «клятвы» христиан чем-то принципиально нарушаемым. Наверное, ему можно доверять, пока у него в руках системы жизнеобеспечения корабля, пока от его лояльности зависит его собственная жизнь — но передавать ему штурвал нельзя категорически.
Правда, она не знала, как могла бы это объяснить кому бы то ни было со стороны. Сделать выбор между явной некомпетентностью и предполагаемой на основе зыбких догадок нелояльностью? Констанс могла сказать лишь одно: она плохо разбирается в навигации, но хорошо разбирается в людях.
Моро со своей стороны, казалось, делал все, чтобы испортить с капитаном отношения. Он так же аккуратно выполнял свои обязанности, но при встречах не удерживался от едкого замечания, тем более обидного, что его никак нельзя было назвать прямым оскорблением или попыткой бунта. Он умело дозировал яд, и Констанс очень поздно поняла, что они имеют дело, по сути, с диверсией, направленной на душевное равновесие Дика. Моро вел себя как фехтовальщик, который, не избегая фатального удара, наносит противнику множество мелких порезов, чтобы тот истек кровью. Дик держался очень уверенно и твердо, но Констанс не сомневалась, что это дается ему нелегко. Огромной потери и свалившейся ответственности самой по себе хватило бы, чтобы надломить кого угодно — но Моро еще и бил своими словами в эту слабину.
И это было тем хуже, что Моро защищал себя от гнева юного капитана его же собственным смирением и великодушием. Он и в самом деле не переступал той границы, за которой небезобидные шутки переходят в мятеж. Если бы Дик вздумал его изолировать, ему пришлось бы поступиться справедливостью, а он не мог этого сделать — тем более, что Морита разбудил в нем неприязнь. Дик, крайне щепетильный в вопросах чести, ненавидел манеру рассчитываться со своими личными врагами при помощи служебного положения. Констанс это было знакомо, потому что сама она, будучи доминатрикс, часто сталкивалась с этим искушением и боялась его. Она знала кое-кого, кто, став во главе Доминиона, первым делом рассчитывался со своими вчерашними противниками, уверяя общее мнение в том, что он это делает исключительно для блага домена. Это было настолько отвратительно, что Констанс дала себе зарок не делать так ни при каких обстоятельствах — и в результате ее личные противники и клеветники безопаснее всего чувствовали себя при ее дворе, где она могла защитить их от мести своих сторонников и вассалов. Это помогло ей превратить несколько врагов в друзей, и еще больше ее врагов сделало более упорными врагами. А впрочем, она не собиралась отказываться от этой политики, моля Бога только о том, чтобы Он наградил ее тем же счастливым даром, что и ее мужа: разделять великодушие и попустительство. Где граница между твоим собственным желанием избавиться от неугодного и необходимостью соблюсти закон и обычай? Большинству людей трудно судить друзей. Констанс принадлежала к тем, кому труднее судить врагов, кто до конца сомневается в себе: утоляется ли приговором жажда справедливости или желание причинить боль человеку, который неприятен тебе лично?
Она не сомневалась, что перешагни Моро хоть на йоту границы Устава гражданского флота, как юноша применил бы силу — если не свою, то Рэя — но при этом терзался бы сомнениями в себе. И Моро искусно маневрировал в том пространстве, которое ему предоставляло великодушие юноши, под надежной защитой его неприязни.

* * *
Пространство было чисто — сканеры не фиксировали ни одного близкого и опасного объекта. Рэй выполнял маневр торможения как и было запланировано. Дик выпил еще энерджиста и приказал сантору выдать конфигурационную карту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243