ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Он помолчал какое-то время, ожидая от Дика вопроса, но, так и не дождавшись, сказал:
— Тебя, дурака, жалко. И пацаненка с его мамой. А то бы не вернулся.
— Я прошу прощения, мастер Джориан, — сказал Дик. — Мне очень стыдно за себя.
— Проехали, — миролюбиво хлопнул его по плечу Джориан.
Когда этот эпизод через Остина дошел до Рэя, тот поймал Дика в душевой перед вахтой.
— Сэнтио-сама, не нравится мне все это, — сказал он. — Этот ваш корабль, этот Джориан… И главное знаете что мне не нравится? Та планета, которую нам описал лорд Гус и куда мы вроде как летим.
— А что с ней? — спросил Дик.
— А то, что описал он ее — а я себе в точности представил ту планету, где родился. Картаго. Там все так и есть: два солнышка на небе, и зимой они ходят вместе, а летом — врозь, и посреди лета бывает сущее пекло, а потом — холодная долгая зима и холодное лето, а потом — снова…
— Таких планет много, Рэй, — сказал Дик. — Сдвоенные звезды — это не редкость во Вселенной. А есть одна обитаемая планета даже в строенной системе — Алкмена. Понимаешь, если планета ходит по восьмерке с петлей, на ней никакого другого климата быть не может…
— Угу, — кивнул Рэй. — Ученому человеку виднее, сэнтио-сама. Ох, да что это с вами? Живот прихватило?
— Да, Рэй, — Дик слабо улыбнулся. — Пойду выпью лекарство.
На самом деле он знал, что от язвящего, неотступного отчаяния никакое лекарство не поможет. Даже молитва не помогала, и Дик совсем упал духом. За несколько часов до прыжка он постучался в каюту к леди Констанс.
— Кто там? — раздался голос из-за двери.
— Я, миледи.
— Входи, Дик. Мы так рады тебя видеть!
Дик немного виновато улыбнулся. Он давно — не помнил уже сколько — не заходил просто так, без повода.
Джек сидел прямо на столе и что-то рисовал. Леди Констанс читала, Бет за терминалом играла в какой-то фантазийный квест.
— Я хотел поговорить с Элисабет, — сказал Дик.
— Ну вот, — расстроился малыш. — А я думал, со мной. А у тебя все дела. Ты стал совсем как папа.
— Покажи Дику, что ты рисуешь, — сказала Бет.
— Не покажу, — малыш отключил планшет и для верности сел на него. — Это сюрприз.
— Он рисует мангу, — предательским голосом сказала Бет.
— Замолчи! — крикнул ее братишка.
— Знаешь, какую?
— Ма-амааа!
— Бет, не дразни его!
— Ладно, молчу. Это страшный секрет. Так что ты хотел?
— Будь завтра со мной.
— Что? Ты же собирался прыгать с Джорианом… — Бет удивленно посмотрела на мать.
— Леди Констанс, — Дик словно испрашивал разрешения. — Я хочу, чтобы завтра была инициирована и Бет. Это… на всякий случай. Если я буду один и если со мной в межпространстве что-то случится… Короче, лучше, если нас будет двое.
— Хорошо, — сказала Бет. — Только давай, знаешь, без этих разговоров: если со мно-ой… что-то случи-ится… Просто скажи, что я тебе нужна — и я буду.
— Да, — кивнул Дик. — Давай без разговоров. Ты… очень нужна мне.

* * *
В этом секторе пространства творилась ужасающая какофония; если бы Дик не держал свою партию так чисто и так сильно, она бы просто пропала. Чего ей стоило выйти в пространство второй раз — не знает никто и не узнает никогда. Покинув это полное грома и воя место между мирами, она долго еще дрожала как студень, как жирная задница, по которой как следует хлопнули. И если бы не хорошая злость на себя и свою трусость — может быть, она продолжала бы трусить и дальше. Потому что вне этого междумирья она видела того, на кого полностью полагается и того, кто несет сквозь ничто самых ее близких — и ей хотелось встряхнуть головой и проснуться: это был всего лишь нескладный подросток, ее ровесник. Там, среди разнотонных воплей, громов и звонов, издаваемых небесными силами, она слышала голос, воина и мага, эльфийского короля-заклинателя вроде тех, о которых писал Иоанн Оксонский. Словно сам Решан Аланор пел партию Нуаду. А потом она возвращалась в реальность — и видела просто Дика Суну, который говорит и пишет с ошибками, по которому можно изучать анатомию — и шпангоут, и рангоут на виду. И вот на ком все они держатся. Вот, на кого она должна полагаться, ныряя в темноту. Потому что там он, оказывается, — сид или один из тех самых нихонских богов, белый дракон-оборотень, здесь почему-то прикидывающийся закомплексованным мальчиком. Но даже для дракона там — слишком страшно, слишком громко и нечем дышать. А она — маленькая девочка, которая во время бешеного полета изо всех сил прижимается к драконовой спине. И не дай Бог ей во время полета вспомнить о том, кто он такой на самом деле. Потому что чары рухнут и она погибнет. Боже, Боже, как трудно было, ложась в кресло и надевая шлем, заставить себя поверить в то, что там снова произойдет чудо и мальчик сделается белым драконом! Будь он взрослым — было бы легче.
— Минутная готовность, — предупредил Дик.
— Есть, — сказал Рэй.
— «Медетаси сэйтё митимирэру Мария…»
— Сынок, ты всегда так делаешь? — спросил Джориан.
— Извините, мастер Джориан, всегда. «Радуйся, Мария…»
Медленное угасание красок и запахов…
«Благодати полная…»
Смерть света.
«Господь с Тобою…»
Уход звука.
«Благословенна ты между женами…»
Потеря чувства прикосновения кожи кресла к коже тела…
«И благословен плод лона твоего Иисус…»
Исчезновение тепла и холода.
«Святая Мария, Матерь Божья…»
Утрата ощущения веса.
«Молись за нас грешных, ныне и в час смерти нашей…»
Пилоты считаются сорвиголовами потому что много раз переходят от жизни к смерти и обратно. Чем в принципе будет отличаться уход в мир иной от этого углубления в молчание сознательного бесчувствия? Точно так же откажут глаза и уши, нервы и плоть… Останется на какое-то время голое сознание, терзаемое острой нехваткой привычных ощущений — а потом и оно погаснет — пилотам и к этому не привыкать: они умеют затихать, замолкать, замирать и погружаться все глубже, глубже в вязкую тишину «нигде и никогда» — до того момента, когда она взорвется звуками.
Это-то и было самым страшным — сначала это медленное само-исчезновение, а потом — неожиданный взрыв галлюцинаций, переход от смерти к жизни — упоительной и жуткой.
Вселенная ворвалась в свою крошечную, неосознавемо малую частицу яростным диссонансным аккордом — и Бет присоединила свой голос к сверкающему альту, к песне белого дракона.
А ведущим в их маленьком трио оказался… бархатный баритон.
Тот самый.
Бет не испугалась. Она тряслась от ужаса только потом, потому что там, в межпространстве, никакого ужаса и вообще никаких чувств быть не может — только одно сознание того, что ты — часть потока, только движение в русле, но по своей траектории, только песня. Ее задавал баритон, он инициировал обоих, учил этой новой, незнакомой прежде мелодии, но Бет, повторяя за ним, чувствовала гнев белого дракона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243