Договорились встретиться.
Наташа появилась с улыбкой, веселая, загорелая, её светлая челочка отливала атласом:
— Ой, как там хорошо! У нас домик отдельный! Но нам там только до осени. Мама хочет в Грецию. Там работники нужны. Там долларами платят.
— Ты часто в Москву ездишь?
— А зачем? На даче природа.
— У тебя паспорт с собой?
— С собой, в сумке. А что?
Я начала издалека, перечислила особенности и трудности своей журналистской работы, подчеркнула значимость каждой заметки, где автор выступает против аморального поведения молодежи, бичует безответственность тех молодых людей, которые пьют, употребляют наркотики, хулиганят.
— Это же все ужасно? Ты так думаешь? — спросила Наташу.
— Ясное дело.
— поэтому уверена, ты готова помочь мне.
— Чем смогу… А как?
— Мне надо поселиться в студенческом общежитии. Ну будто я приехала поступать или подруга чья-то. Мне надо посмотреть, как там живут, как юноши и девушки проводят свое время. Чтобы написать все по правде. Чтобы помочь было тем, кому нужно.
— А что я делать должна?
— Ничего. Мне от тебя нужен только твой паспорт. Я с ним пойду туда. Со своим не могу. Я должна прическу сменить. Одеться, как ты. Чтоб никто не узнал.
— Ой, как интересно! Я тебе тогда все отдам воркутинское! И сережки, и юбку, и кофту! Раз такое дело-то! И цепочку с крестиком бери! Бери, бери, у меня ещё одна, серебряная есть и такой же крестик!
— Ой и бедовые мы с тобой девки, Наташа! Надо бы отца поблагодарит лишний раз.
— И верно! Бедовых девок в свет пустил! Со мной поедешь или я тебе все привезу?
— С тобой. Но ты и матери ни слова.
— Поняла.
— И ещё одно: в Москве не появляйся до двадцатого июня. Я тебе сама позвоню, когда будет можно.
— Раз надо — не высунусь с дачи.
— Теперь я тебя расспрошу про Воркуту, про школу, где ты училась, про детсадик, про дом, где жила…
— Давай, начинай…
… Глянула в окно, где сияло чистотой и невинностью голубенькое майское небо, почикала ножницами по воздуху и резанула… К моим ногам слетела длинная светлая прядь…
Михаил, как ему и было велено, сидел на кухне, допивал кофе и продолжал считать мою затею по меньшей мере необдуманной. У двери, в прихожей, уже стояла его командировочная тяжеленная сумища, где основное место занимали фотопринадлежности, включая три фотоаппарата и фоторужье.
— Вхожу на подиум! Музыка! Гляди!
— Мать честная! — воскликнул он то ли в восхищении, то ли в досаде. — Во что себя превратила! Глухая провинция! Не жалко волос-то?
— Не-а. Немножко.
— Ох, Татьяна, Татьяна… И куда лезешь на свою голову! Не женское это дело!
— Ага! Женщине пристало лишь прозябать на задворках жизни. Без претензий.
— В последний раз спрашиваю: ты хоть понимаешь, куда лезешь? Там уже целых два трупа. Или три.
— Не каркай! Но если я уже и волосы изуродовала во имя правды — значит, ходу мне назад нет.
Он поднял с пола свою сумищу…
— Знаешь, почему ты затеяла все это? Потому что без любви живешь, без настоящей, кондовой любви, чтоб до скрежета костей и поломки челюстей.
— Золотые слова роняешь, Михаил! Но дороже всего была бы подсказочка: где сыскать такого мужичка, чтоб он к тебе и ты к нему со всей искрометной страстью, чтоб друг от друга автокраном не отодрали? Где? Сам-то куда, между прочим, помчался? В Таджикистан, на границу, где пульки не только соловьями свистят, но и жалят. Чего тебе-то в Москве не хватает?
— А может, тоже любви? Надо подумать. Так или иначе, хочу встретить тебя здоровой и невредимой. И веселой тоже!
— А я — тебя. Два дур… то бишь сапога — пара.
И мы рассмеялись. Он захлопнул за собой дверь. А я осталась одна-одинешенька в чужой квартире, с чуждой мне челкой до бровей, разлученная с родными и близкими. Зато при «легенде», подтвержденной чужим, но отнюдь не фальшивым, паспортом, со знанием разного рода подробностей из жизни Наташи Игнатьевой из Воркуты, которая, кстати, согласно придумке Михаила, есть евойная любовница… А то б почему он держал её в своей комнате? Какой ему интерес?
… На следующее утро, как и было договорено через Михаила, молоденькая женщина с челкой, весьма провинциального вида, робко входила в кабинет директора Дома ветеранов работников искусств Удодова Виктора Петровича.
— Я — Наташа, из Воркуты, — произнесла смиренно, замирая на пороге и поначалу даже как бы не смея поднять глаза на Большого начальника за столом. — Я от Михаила Воронцова… он фотографирует для газет…
— Ясненько, ясненько, — зарокотал баритон. — Что ж вы стоите, садитесь!
Села. На кончик стула.
— Ваши документы, пожалуйста…
Протянула паспорт и трудовую книжку, робко взглянула на человека за столом: «Совсем не узнал?! Или притворяется?!» Нет, судя по всему, принял «Наташу из Воркуты» за чистую монету, никак не сопоставив её с давешней экстраординарной мадамой в черной широкополой шляпе, алом пиджаке, белых брюках, черных перчатках, черных очках…
От сердца отлегло, и оно застучало чаще, словно получило полную свободу… Стало быть, первая мизансцена сыграна как надо, на «ура»? но нет, нельзя расслабляться… Может быть, он только делает вид, что доверился?
— Значит, без прописки в Москве? И как же мы с вами? Есть же закон…
— А мама говорит, меня временно пропишут… Завтра уже.
— Без нее? Почему? Куда же она денется?
— Она пока в деревню под Краснодар хочет уехать. Там дом старый от бабушки остался… А я не хочу в деревню. Мне в Москве хочется…
— Всем в Москве хочется! Но вы знаете, что зарплата, если я приму вас на работу, несерьезная?
— Зато здесь тихо, красиво, никаких рэкетиров…
— При чем тут рэкетиры? Вам что, приходилось с ними сталкиваться?
— Ага. Я пробовала у нас на рынке в Воркуте торговать…
— Понятно. Не получилось?
— Не-а. Не умею.
— Понятно. Ну что ж, голубушка, договоримся так: я беру вас на месяц пока, это испытательный срок. Дальше видно будет. Нам нужна уборщица на второй этаж. Мы штат не раздуваем. Поэтому если будет нужда, вы готовы подежурить ночью? Раз в детском саду работали… Кстати, а почему вы не захотели здесь в детсад? В Москве?
— Почему? Ну надоело… дети… кричат, плачут… И денег кот наплакал…
— Понятно. Знать надо, усвоить: старые — что малые. У них тоже бывают причуды, обиды… И вот ещё что — у нас коллектив очень дружный. Очень. Надеюсь, вы не из склочных?
— Да нет…
— Ну и прекрасно. Повторяю: беру вас на месяц, а там посмотрим. Сработаемся — так сработаемся… Вам нужно пройти медкомиссию… Главврач все расскажет, что, куда, как… Ее кабинет в другом конце коридора. Ну что ж… Наташа… я рад, что могу помочь человеку в беде. Михаилу привет передайте. Он человек обязательный, сделал нам отличные снимки. Мы уже оформили стенд. Повторюсь: наш коллектив исключительно дружный!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
Наташа появилась с улыбкой, веселая, загорелая, её светлая челочка отливала атласом:
— Ой, как там хорошо! У нас домик отдельный! Но нам там только до осени. Мама хочет в Грецию. Там работники нужны. Там долларами платят.
— Ты часто в Москву ездишь?
— А зачем? На даче природа.
— У тебя паспорт с собой?
— С собой, в сумке. А что?
Я начала издалека, перечислила особенности и трудности своей журналистской работы, подчеркнула значимость каждой заметки, где автор выступает против аморального поведения молодежи, бичует безответственность тех молодых людей, которые пьют, употребляют наркотики, хулиганят.
— Это же все ужасно? Ты так думаешь? — спросила Наташу.
— Ясное дело.
— поэтому уверена, ты готова помочь мне.
— Чем смогу… А как?
— Мне надо поселиться в студенческом общежитии. Ну будто я приехала поступать или подруга чья-то. Мне надо посмотреть, как там живут, как юноши и девушки проводят свое время. Чтобы написать все по правде. Чтобы помочь было тем, кому нужно.
— А что я делать должна?
— Ничего. Мне от тебя нужен только твой паспорт. Я с ним пойду туда. Со своим не могу. Я должна прическу сменить. Одеться, как ты. Чтоб никто не узнал.
— Ой, как интересно! Я тебе тогда все отдам воркутинское! И сережки, и юбку, и кофту! Раз такое дело-то! И цепочку с крестиком бери! Бери, бери, у меня ещё одна, серебряная есть и такой же крестик!
— Ой и бедовые мы с тобой девки, Наташа! Надо бы отца поблагодарит лишний раз.
— И верно! Бедовых девок в свет пустил! Со мной поедешь или я тебе все привезу?
— С тобой. Но ты и матери ни слова.
— Поняла.
— И ещё одно: в Москве не появляйся до двадцатого июня. Я тебе сама позвоню, когда будет можно.
— Раз надо — не высунусь с дачи.
— Теперь я тебя расспрошу про Воркуту, про школу, где ты училась, про детсадик, про дом, где жила…
— Давай, начинай…
… Глянула в окно, где сияло чистотой и невинностью голубенькое майское небо, почикала ножницами по воздуху и резанула… К моим ногам слетела длинная светлая прядь…
Михаил, как ему и было велено, сидел на кухне, допивал кофе и продолжал считать мою затею по меньшей мере необдуманной. У двери, в прихожей, уже стояла его командировочная тяжеленная сумища, где основное место занимали фотопринадлежности, включая три фотоаппарата и фоторужье.
— Вхожу на подиум! Музыка! Гляди!
— Мать честная! — воскликнул он то ли в восхищении, то ли в досаде. — Во что себя превратила! Глухая провинция! Не жалко волос-то?
— Не-а. Немножко.
— Ох, Татьяна, Татьяна… И куда лезешь на свою голову! Не женское это дело!
— Ага! Женщине пристало лишь прозябать на задворках жизни. Без претензий.
— В последний раз спрашиваю: ты хоть понимаешь, куда лезешь? Там уже целых два трупа. Или три.
— Не каркай! Но если я уже и волосы изуродовала во имя правды — значит, ходу мне назад нет.
Он поднял с пола свою сумищу…
— Знаешь, почему ты затеяла все это? Потому что без любви живешь, без настоящей, кондовой любви, чтоб до скрежета костей и поломки челюстей.
— Золотые слова роняешь, Михаил! Но дороже всего была бы подсказочка: где сыскать такого мужичка, чтоб он к тебе и ты к нему со всей искрометной страстью, чтоб друг от друга автокраном не отодрали? Где? Сам-то куда, между прочим, помчался? В Таджикистан, на границу, где пульки не только соловьями свистят, но и жалят. Чего тебе-то в Москве не хватает?
— А может, тоже любви? Надо подумать. Так или иначе, хочу встретить тебя здоровой и невредимой. И веселой тоже!
— А я — тебя. Два дур… то бишь сапога — пара.
И мы рассмеялись. Он захлопнул за собой дверь. А я осталась одна-одинешенька в чужой квартире, с чуждой мне челкой до бровей, разлученная с родными и близкими. Зато при «легенде», подтвержденной чужим, но отнюдь не фальшивым, паспортом, со знанием разного рода подробностей из жизни Наташи Игнатьевой из Воркуты, которая, кстати, согласно придумке Михаила, есть евойная любовница… А то б почему он держал её в своей комнате? Какой ему интерес?
… На следующее утро, как и было договорено через Михаила, молоденькая женщина с челкой, весьма провинциального вида, робко входила в кабинет директора Дома ветеранов работников искусств Удодова Виктора Петровича.
— Я — Наташа, из Воркуты, — произнесла смиренно, замирая на пороге и поначалу даже как бы не смея поднять глаза на Большого начальника за столом. — Я от Михаила Воронцова… он фотографирует для газет…
— Ясненько, ясненько, — зарокотал баритон. — Что ж вы стоите, садитесь!
Села. На кончик стула.
— Ваши документы, пожалуйста…
Протянула паспорт и трудовую книжку, робко взглянула на человека за столом: «Совсем не узнал?! Или притворяется?!» Нет, судя по всему, принял «Наташу из Воркуты» за чистую монету, никак не сопоставив её с давешней экстраординарной мадамой в черной широкополой шляпе, алом пиджаке, белых брюках, черных перчатках, черных очках…
От сердца отлегло, и оно застучало чаще, словно получило полную свободу… Стало быть, первая мизансцена сыграна как надо, на «ура»? но нет, нельзя расслабляться… Может быть, он только делает вид, что доверился?
— Значит, без прописки в Москве? И как же мы с вами? Есть же закон…
— А мама говорит, меня временно пропишут… Завтра уже.
— Без нее? Почему? Куда же она денется?
— Она пока в деревню под Краснодар хочет уехать. Там дом старый от бабушки остался… А я не хочу в деревню. Мне в Москве хочется…
— Всем в Москве хочется! Но вы знаете, что зарплата, если я приму вас на работу, несерьезная?
— Зато здесь тихо, красиво, никаких рэкетиров…
— При чем тут рэкетиры? Вам что, приходилось с ними сталкиваться?
— Ага. Я пробовала у нас на рынке в Воркуте торговать…
— Понятно. Не получилось?
— Не-а. Не умею.
— Понятно. Ну что ж, голубушка, договоримся так: я беру вас на месяц пока, это испытательный срок. Дальше видно будет. Нам нужна уборщица на второй этаж. Мы штат не раздуваем. Поэтому если будет нужда, вы готовы подежурить ночью? Раз в детском саду работали… Кстати, а почему вы не захотели здесь в детсад? В Москве?
— Почему? Ну надоело… дети… кричат, плачут… И денег кот наплакал…
— Понятно. Знать надо, усвоить: старые — что малые. У них тоже бывают причуды, обиды… И вот ещё что — у нас коллектив очень дружный. Очень. Надеюсь, вы не из склочных?
— Да нет…
— Ну и прекрасно. Повторяю: беру вас на месяц, а там посмотрим. Сработаемся — так сработаемся… Вам нужно пройти медкомиссию… Главврач все расскажет, что, куда, как… Ее кабинет в другом конце коридора. Ну что ж… Наташа… я рад, что могу помочь человеку в беде. Михаилу привет передайте. Он человек обязательный, сделал нам отличные снимки. Мы уже оформили стенд. Повторюсь: наш коллектив исключительно дружный!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91