Мне нравятся обнаженные мужские тела. Я нахожу в них особую красоту и совершенство. Вам, конечно же, известно, подобной привязанностью славился великий Микеланджело Буонаротти. Думаю, не прошло мимо вашего внимания и то, что великолепную коллекцию подобных картин и скульптур собрал гений балета Рудольф Нуриев! В Париже мне довелось побывать у него и увидеть все эти чудесные вещи собственными глазами. Почему вы не пьете кофе? Он же вне проблем «голубой» или «розовой» или ещё какой любви! Оно чисто, непорочно, как капля росы на цветке ландыша.
— Я могу включить диктофон? — спросила, невольно улыбаясь.
— Разумеется! — пожал он эксклюзивными плечами и потер указательным пальцем вертикально-сексуальную ямочку на подбородке. — Я же говорю достаточно неординарные вещи. Им ли бесследно кануть в Лету! Вообще, сознаюсь, приятно удивлять. Особенно таких безгрешных особ, как вы. Тут я понимаю Сальвадора Дали. Эпатаж — эликсир жизни! Тягучий, серый будень по правилам, доступным абсолютному законопослушному большинству, — кладбищенская рутина, смерть через собственную дурость и отсутствие фантазии.
— Ваши взгляды вполне разделяют друзья, приятели? — вставила я аккуратно. — Можете назвать тех, кто вам особенно близок?
Он расхохотался, запрокинув голову, то есть искренне, от души наслаждаясь возможностью сбить с толку очутившееся перед ним законопослушное, стандартное существо женского пола, и произнес:
— Милая девушка! Дай Бог кому-то ещё иметь столько друзей и приятелей!
И тут же, не робея, принялся называть имена известных балерунов, правительственных чиновников, банкиров, продюсеров, спортсменов… Выходило, что лучшие люди периода разгула демократии — почти сплошь «голубые».
Но он, предвидя такой поворот моей мысли, оборвал перечень и предупредил, постучав себя в грудь кулаком, как в запертую дверь:
— «Голубая луна», замечу, не всех преследует из данного списка, не всех… Но есть, есть дружочки… с которыми мы вместе рискуем… Что поделаешь! Фредди Меркьюри тоже рисковал… потому что слишком любил жизнь в самом её экстремальном проявлении. Но зато как великолепен был!
— Если я вас правильно поняла, — вы не верите ни в Бога, ни в черта… Вам дороже дорогого наслаждение…
— Верно! — он вскочил со стула и бесшумно заходил по мягкому ковру, резко, изящно срезая движение вперед поворотом корпуса. — И нет в мире для человека ничего нужнее, чем наслаждение! Через наслаждение, через любовь, через красоту человек приобщается к вечности, стало быть, и к Богу. Да, да, я уверен, что Бог — это вовсе не старичок с бородкой, а нечто настолько мудрое, настолько пронзительное в своем знании и понимании человеческой природы, что и те, кто осуждаем «широкой общественностью» за свое пристрастие к «голубой луне», для него всего лишь дети… милые дети…
— Пожалуй, если вы встанете где-нибудь на площади и приметесь рекламировать … стиль жизни тех, кого объединяет «голубая луна», — немало окажется прельщенных…
— А почему? — он быстро вскинул голову, и его темные глаза вспыхнули азартом. — Потому, что правда привлекательна. Порицаемое заманчиво.
— И какова же, все-таки, основная правда, так сказать? Ну самая подноготная?
— Скажу! — он умолк, отпил из чашки, усмехнулся, не отводя от меня взгляда. — Ваша пытливость делает вам честь. Так вот, только не обижайтесь, не оскорбляйтесь, чувствуйте себя журналисткой, не более того. Так вот, женщины, их нежные, а точнее, вялые тела способны возбуждать только инертных, слабых духом и волей мужчин. Эти мужчины идут проторенными путями. Игра воображения им не свойственна. Но настоящие горячие мужчины с огнем в крови способны оценить себе подобных по достоинству. Подлинное безумие страсти там, где сходятся в любовном поединке два красивых, умных, талантливых поклонника «голубой луны».
— Но почему вы так откровенны со мной? Я же все записываю!
— Почему? — он пододвинул ко мне вазочку с миндальными орешками. — Ну хотя бы потому, что вы искренне хотите знать, понять… И вам так мало лет… Все ваши основные радости и горести впереди. Очень может быть, что вам не очень-то легко живется. Не очень удобно… Сейчас ведь далеко не многие могут позволить себе даже лишние туфли купить.. Я же не совсем плохой человек. Счастливый человек на сегодня. А счастливые, как правило, щедрые, отзывчивые… Ну что я могу ещё сделать для вас, кроме как помочь вам с интервью? Чтоб его читали взахлеб? Есть ещё вопросы?
— Есть, конечно. О вашем детстве, юности, пожалуйста… Вам повезло с семьей или..?
— Или. Меня воспитывала бабушка. Родители разошлись. Отец попал в тюрьму. Мать спилась. Мы с бабушкой сажали картошку, капусту, лук, редиску. Я обязан был пасти козу Нюрку. Было скучно, когда сидишь на лугу, а вокруг одни козы и гуси… Я стал петь. За то, что пел, мне приносили кто яйца, кто носки шерстяные. Один старый слепой ветеран войны, дядя Федя, подарил гармошку… Когда бабушка умерла, меня вместе с гармошкой направили в детдом. Там били. Но меня не трогали. Когда начальство приезжало, я им играл и пел. Мы, мальчишки, очень любили по садам лазить, яблоки зеленые воровать, сочные такие, душистые. Раз меня поймали хозяева и железным прутом по ногам, по рукам, по голове… бросили в канаву помирать. А я выжил.
— Хотите, — подала голос, — у меня есть.
Вжикнула молнией на сумке, покидала на прозрачную гладь стола все, до одного купленные яблоки. «Не суди, да не судим будешь», — пришло в голову и застопорило все остальные суждения.
— О! — улыбнулся, демонстрируя великолепную голливудскую улыбку. Взял яблоко и, даже не обтерев салфеткой, сунул в рот.
Не знаю, не знаю, отчего вдруг жалость к нему, вполне, даже чересчур благополучному, стиснула мое сердце… Возможно, это у нас, женщин, инстинктивное. Нам положено сострадать всему роду человеческому и скорбеть за все, про все, и оплакивать вдогонку даже горестные детские воспоминания случайного мужчины…
— Ну а дальше меня отметили на конкурсе песни в области… — прожевав, сообщил он прежним своим тоном веселого победителя. — А дальше — Щукинское… А дальше роль за ролью…
А дальше я уже почувствовала, что его нестандартная сексуальная ориентация меня больше не колышет. И впрямь великая мудрость есть в том, что судить другого мы не должны, потому хотя бы, что чужая душа — потемки, что нам всегда приоткрыт только кончик истины, а вся-то она — только Богу, только Провидению…
Более того, в ту светлую минуту, когда «гений экрана» грыз немытое зеленое яблоко, я чувствовала к нему такую близость, словно мы выросли в одном дворе. И уже за одно это он был мне симпатичен. Я забыла даже о своем Боге-Даниеле…
Но как же причудливы зигзаги судьбы! Через несколько секунд я ненавидела Эльдара Фоменко лютой ненавистью, но себя, свою придурковатость ещё больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
— Я могу включить диктофон? — спросила, невольно улыбаясь.
— Разумеется! — пожал он эксклюзивными плечами и потер указательным пальцем вертикально-сексуальную ямочку на подбородке. — Я же говорю достаточно неординарные вещи. Им ли бесследно кануть в Лету! Вообще, сознаюсь, приятно удивлять. Особенно таких безгрешных особ, как вы. Тут я понимаю Сальвадора Дали. Эпатаж — эликсир жизни! Тягучий, серый будень по правилам, доступным абсолютному законопослушному большинству, — кладбищенская рутина, смерть через собственную дурость и отсутствие фантазии.
— Ваши взгляды вполне разделяют друзья, приятели? — вставила я аккуратно. — Можете назвать тех, кто вам особенно близок?
Он расхохотался, запрокинув голову, то есть искренне, от души наслаждаясь возможностью сбить с толку очутившееся перед ним законопослушное, стандартное существо женского пола, и произнес:
— Милая девушка! Дай Бог кому-то ещё иметь столько друзей и приятелей!
И тут же, не робея, принялся называть имена известных балерунов, правительственных чиновников, банкиров, продюсеров, спортсменов… Выходило, что лучшие люди периода разгула демократии — почти сплошь «голубые».
Но он, предвидя такой поворот моей мысли, оборвал перечень и предупредил, постучав себя в грудь кулаком, как в запертую дверь:
— «Голубая луна», замечу, не всех преследует из данного списка, не всех… Но есть, есть дружочки… с которыми мы вместе рискуем… Что поделаешь! Фредди Меркьюри тоже рисковал… потому что слишком любил жизнь в самом её экстремальном проявлении. Но зато как великолепен был!
— Если я вас правильно поняла, — вы не верите ни в Бога, ни в черта… Вам дороже дорогого наслаждение…
— Верно! — он вскочил со стула и бесшумно заходил по мягкому ковру, резко, изящно срезая движение вперед поворотом корпуса. — И нет в мире для человека ничего нужнее, чем наслаждение! Через наслаждение, через любовь, через красоту человек приобщается к вечности, стало быть, и к Богу. Да, да, я уверен, что Бог — это вовсе не старичок с бородкой, а нечто настолько мудрое, настолько пронзительное в своем знании и понимании человеческой природы, что и те, кто осуждаем «широкой общественностью» за свое пристрастие к «голубой луне», для него всего лишь дети… милые дети…
— Пожалуй, если вы встанете где-нибудь на площади и приметесь рекламировать … стиль жизни тех, кого объединяет «голубая луна», — немало окажется прельщенных…
— А почему? — он быстро вскинул голову, и его темные глаза вспыхнули азартом. — Потому, что правда привлекательна. Порицаемое заманчиво.
— И какова же, все-таки, основная правда, так сказать? Ну самая подноготная?
— Скажу! — он умолк, отпил из чашки, усмехнулся, не отводя от меня взгляда. — Ваша пытливость делает вам честь. Так вот, только не обижайтесь, не оскорбляйтесь, чувствуйте себя журналисткой, не более того. Так вот, женщины, их нежные, а точнее, вялые тела способны возбуждать только инертных, слабых духом и волей мужчин. Эти мужчины идут проторенными путями. Игра воображения им не свойственна. Но настоящие горячие мужчины с огнем в крови способны оценить себе подобных по достоинству. Подлинное безумие страсти там, где сходятся в любовном поединке два красивых, умных, талантливых поклонника «голубой луны».
— Но почему вы так откровенны со мной? Я же все записываю!
— Почему? — он пододвинул ко мне вазочку с миндальными орешками. — Ну хотя бы потому, что вы искренне хотите знать, понять… И вам так мало лет… Все ваши основные радости и горести впереди. Очень может быть, что вам не очень-то легко живется. Не очень удобно… Сейчас ведь далеко не многие могут позволить себе даже лишние туфли купить.. Я же не совсем плохой человек. Счастливый человек на сегодня. А счастливые, как правило, щедрые, отзывчивые… Ну что я могу ещё сделать для вас, кроме как помочь вам с интервью? Чтоб его читали взахлеб? Есть ещё вопросы?
— Есть, конечно. О вашем детстве, юности, пожалуйста… Вам повезло с семьей или..?
— Или. Меня воспитывала бабушка. Родители разошлись. Отец попал в тюрьму. Мать спилась. Мы с бабушкой сажали картошку, капусту, лук, редиску. Я обязан был пасти козу Нюрку. Было скучно, когда сидишь на лугу, а вокруг одни козы и гуси… Я стал петь. За то, что пел, мне приносили кто яйца, кто носки шерстяные. Один старый слепой ветеран войны, дядя Федя, подарил гармошку… Когда бабушка умерла, меня вместе с гармошкой направили в детдом. Там били. Но меня не трогали. Когда начальство приезжало, я им играл и пел. Мы, мальчишки, очень любили по садам лазить, яблоки зеленые воровать, сочные такие, душистые. Раз меня поймали хозяева и железным прутом по ногам, по рукам, по голове… бросили в канаву помирать. А я выжил.
— Хотите, — подала голос, — у меня есть.
Вжикнула молнией на сумке, покидала на прозрачную гладь стола все, до одного купленные яблоки. «Не суди, да не судим будешь», — пришло в голову и застопорило все остальные суждения.
— О! — улыбнулся, демонстрируя великолепную голливудскую улыбку. Взял яблоко и, даже не обтерев салфеткой, сунул в рот.
Не знаю, не знаю, отчего вдруг жалость к нему, вполне, даже чересчур благополучному, стиснула мое сердце… Возможно, это у нас, женщин, инстинктивное. Нам положено сострадать всему роду человеческому и скорбеть за все, про все, и оплакивать вдогонку даже горестные детские воспоминания случайного мужчины…
— Ну а дальше меня отметили на конкурсе песни в области… — прожевав, сообщил он прежним своим тоном веселого победителя. — А дальше — Щукинское… А дальше роль за ролью…
А дальше я уже почувствовала, что его нестандартная сексуальная ориентация меня больше не колышет. И впрямь великая мудрость есть в том, что судить другого мы не должны, потому хотя бы, что чужая душа — потемки, что нам всегда приоткрыт только кончик истины, а вся-то она — только Богу, только Провидению…
Более того, в ту светлую минуту, когда «гений экрана» грыз немытое зеленое яблоко, я чувствовала к нему такую близость, словно мы выросли в одном дворе. И уже за одно это он был мне симпатичен. Я забыла даже о своем Боге-Даниеле…
Но как же причудливы зигзаги судьбы! Через несколько секунд я ненавидела Эльдара Фоменко лютой ненавистью, но себя, свою придурковатость ещё больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91