Интересное кино? В темно-синей, новехонькой иномарке причалил, с наклеенными усищами черного цвета. С суперблондинкой, которая сидела в машине, ждала…
— Может, не он?
— Да он, он! С раздвоенным подбородком, ухо левое вдавлено, мочки нет. Пока что зрение у меня стопроцентное. Козла от шоколадки запросто отличу. Вот, небось, куда идут денежки от ограбленных покойниц! От старух несчастных! Ему хочется баб трахать в полное свое удовольствие! Свеженьких, только что с подиума.
— Не убеждена. Не убеждена. В грабежах он, Маринка, лично не участвует.
— Не участвует, но долю, небось, получает! Выходит, я зря суетилась со своей информацией? Может, и к даче Мордвиновой он не имеет никакого отношения?
— Если хочешь знать, никакой дачи нет.
— Как же нет? Если есть?
— Есть одна хренотень, полуразвалюха.
— Ты ходила? Видела своими глазами?
— Да. Убить человека из-за такого дерьма? И делать уколы по три тысячи каждый? Не вяжется. Что-то тут не то. Да и старухи с драгоценностями в заначке мрут не каждый день… Не то, не то… Сливкин, фирмач, небось, не из бедненьких, раз спонсирует Дом ветеранов? Ему на кой эта хибара? Вопросов навалом. Ответов нет… Как следствие? Тебя вызывали?
— Никак. Никто. Сижу тихонько, не мяукаю. Боюсь. Правильно я аборт сделала. Правильно. Где живем? В Колумбии! Деньги, кровь… Как, чему Олежку учить? «Будь добрым, честным, справедливым»? Как уберечь от пьянства? От наркоты? Теперь ведь столько наркоманов! Уже в детском саду есть случаи… Кто не глотает, тот нюхает, кто не нюхает, тот колется. Вот где бешеные деньги! Кто наркоту продает! Кто превратил Россию в огромный рынок сбыта этой дряни! Послушаешь криминальную хронику — волосы дыбом! Ты-то собираешься замуж, рожать?
— Пока нет.
— Ну и правильно! Не то время! И мы с тобой не для этого времени! Нас подставили наши же отцы-матери, деды с бабками. Все об искусстве рассуждали, о пользе для общества, о совести пеклись! Во бестолковые! А нас, таких начитанных, набитых высокими представлениями, взяли и кинули в «зону» и посоветовали: «выживай, а то проиграешь!», спеши к корыту со жратвой первым, отталкивай других, пинай их своими каблуками да по ихним костям, а кто на пути встал — ножичком в бок…
— Выговорилась?
— Немного.
— Легче стало?
— Чуток.
— И то хлеб.
В Маринкиной сумке закреблось, мяукнуло.
— Что это у тебя?
— Да Барсик! — улыбнулась. — Взяла в целях конспирации. Вроде, в ветполиклинику понесла. Там через черный ход — к тебе. Вот радость — такая умная кошатина, сколько молчала, не пискнула даже… Я пойду первой. Смотри, не перегни палку. Будь осторожна, Танька! Да что я говорю! Прахом! Ты всегда была упертая! Еще в детском саду через трубу лезла, лезла… Мы отступились, страшно же. Ты долезла до конца. С ревом, правда.
— А я и так осторожна, как твой Барсик, когда идет по карнизу. Чес слово, чес слово! Если что, позвоню…
Она ушла первой. Я — спустя минут десять, в другую сторону. Зря, что ли, по телеку крутят и крутят «криминал», да киношки со шпионскими способами обмана противника! В соответствии с полученными рецептами я не раз осторожно оглядывалась, не идет ли кто следом… Мало ли! И успокоилась, лишь закрыв за собой дверь Михаиловой квартиры.
Можно было обо мне сказать в ту ночь, что я, начисто забыв о личном, целиком сосредоточилась на общественном интересе? Ничуть. Не сосредоточилась. Хотя в мозгу появилась зарубка: «Если дачка — хренотень, зачем богатенький Буратино Сливкин согласился принять её в дар? Значит… значит, есть, была серьезная причина заполучить её. Вон как в фильме „Мертвые предъявляют счет“… Старый дом в чащобе. А из-за него две наркобанды разодрались. Почему? В очень удобном месте расположен — тут тебе и шоссе, и аэродром, и море, и граница. Моря возле мордвиновской дачи нет, граница далеко, но остальное имеет место быть. Или я что-то сочиняю? Накручиваю?»
… Райские кущи для придурковатой девицы-женщины, вроде меня? Ванна с теплой водой в белой пене шампуня… ВЫ ней-то, разнежившись и потеряв всякую бдительность, вспомнила то, что вспоминать зареклась. Зареклась и все. Потому что так влипнуть, как влипла я два года назад, не всякой мадемуазели удается. И если бы не Алексей — ещё неизвестно, сколько дорогого молодого времени я подарила бы депрессухе. Если бы не Алексей… Если бы не жуткая боль в животе. Если бы брат Митька не проявил смекалку и напористость спортсмена. Я ведь сказала — «Не смей! Не хочу!» Корчилась в постели от боли, но твердила свое. Он вызвал «скорую», сам снес меня вниз, сел рядом, держал, чтоб не рвалась…
Недаром, недаром говорится — «все, что ни делается, к лучшему». В ту ночь дежурным хирургом оказался синеглазый парень. После операции, низко склонившись, спрашивал веселым голосом озорника:
— Ну зачем плакать-то? Все же прекрасно! На улице птички поют! Негры в Африке перестали на время стрелять друг в друга! Скандинава-заложника чечены вернули живехоньким, правда, за большие деньги! А я даже ножниц в вашем животе не забыл по обыкновению!
Ну ангел и ангел! Правда, в дальнейшем выяснилось, что если и ангел, то весьма целеустремленный и, увы, достаточно беспощадный, если на кону его любимый скальпель…
Там, тогда, в палате, он, все-таки, добился от меня связного ответа. Хотя и переполненного враньем:
— Я просто устала… Много работала… Вот и нервы… Ходила к одному композитору брать интервью… Такое оказалось ничтожество… Столько спеси…
— И из-за этого пустяка реветь? — удивился Алексей. — Подумаешь! Мало ли дерьма вокруг плавает! Наплевать и забыть!
Врала я ему. Хотя богатый модный композитор-гитарист попортил мне нервы уже тем, что принялся приставать, налегая толстым животом, уверяя, что в постели он иго-го! Да дурак он и все! Безумно смешной, к тому же, в момент «ухаживания». Да дело было вовсе не в нем! Ревела я совсем по другой причине. Ревела потому, что… Даже стыдно сказать… Скверненький анекдот да и только! Кому рассказать… Да ведь осмеют! А синеглазый забияка-хирург уж точно после этого сообщения оставит не только ножницы, но и скальпель, и зажимы, и тампоны в животе оперируемого!
Хотя, с другой стороны, как было не обольститься? Не влюбиться по уши? Даниель… Даниель… Потомок знаменитого польского вельможи… Стоило ему только войти в дверь — и все разом, словно по команде, обернулись и уставились, как зачарованные. Хотя в той компании хватало и всякого рода симпатяг, как мужского, так и женского пола. И почти все — умницы, при талантах: кто поэмы пишет, кто рассказы, кто мозаикой занимается, кто скульптурой… А он как с небес сошел… весь в белом, с черной гитарой, высокий, стройнехонький, золотые кудри почти до пояса, а глаза… глаза переливались и сияли лазорево, а от длинных темных ресниц падала туманная тень… Другого такого уж точно во всем свете нет… Он оперся спиной о стену, поднял очи долу и заиграл…
Как они очутились рядом на диване?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
— Может, не он?
— Да он, он! С раздвоенным подбородком, ухо левое вдавлено, мочки нет. Пока что зрение у меня стопроцентное. Козла от шоколадки запросто отличу. Вот, небось, куда идут денежки от ограбленных покойниц! От старух несчастных! Ему хочется баб трахать в полное свое удовольствие! Свеженьких, только что с подиума.
— Не убеждена. Не убеждена. В грабежах он, Маринка, лично не участвует.
— Не участвует, но долю, небось, получает! Выходит, я зря суетилась со своей информацией? Может, и к даче Мордвиновой он не имеет никакого отношения?
— Если хочешь знать, никакой дачи нет.
— Как же нет? Если есть?
— Есть одна хренотень, полуразвалюха.
— Ты ходила? Видела своими глазами?
— Да. Убить человека из-за такого дерьма? И делать уколы по три тысячи каждый? Не вяжется. Что-то тут не то. Да и старухи с драгоценностями в заначке мрут не каждый день… Не то, не то… Сливкин, фирмач, небось, не из бедненьких, раз спонсирует Дом ветеранов? Ему на кой эта хибара? Вопросов навалом. Ответов нет… Как следствие? Тебя вызывали?
— Никак. Никто. Сижу тихонько, не мяукаю. Боюсь. Правильно я аборт сделала. Правильно. Где живем? В Колумбии! Деньги, кровь… Как, чему Олежку учить? «Будь добрым, честным, справедливым»? Как уберечь от пьянства? От наркоты? Теперь ведь столько наркоманов! Уже в детском саду есть случаи… Кто не глотает, тот нюхает, кто не нюхает, тот колется. Вот где бешеные деньги! Кто наркоту продает! Кто превратил Россию в огромный рынок сбыта этой дряни! Послушаешь криминальную хронику — волосы дыбом! Ты-то собираешься замуж, рожать?
— Пока нет.
— Ну и правильно! Не то время! И мы с тобой не для этого времени! Нас подставили наши же отцы-матери, деды с бабками. Все об искусстве рассуждали, о пользе для общества, о совести пеклись! Во бестолковые! А нас, таких начитанных, набитых высокими представлениями, взяли и кинули в «зону» и посоветовали: «выживай, а то проиграешь!», спеши к корыту со жратвой первым, отталкивай других, пинай их своими каблуками да по ихним костям, а кто на пути встал — ножичком в бок…
— Выговорилась?
— Немного.
— Легче стало?
— Чуток.
— И то хлеб.
В Маринкиной сумке закреблось, мяукнуло.
— Что это у тебя?
— Да Барсик! — улыбнулась. — Взяла в целях конспирации. Вроде, в ветполиклинику понесла. Там через черный ход — к тебе. Вот радость — такая умная кошатина, сколько молчала, не пискнула даже… Я пойду первой. Смотри, не перегни палку. Будь осторожна, Танька! Да что я говорю! Прахом! Ты всегда была упертая! Еще в детском саду через трубу лезла, лезла… Мы отступились, страшно же. Ты долезла до конца. С ревом, правда.
— А я и так осторожна, как твой Барсик, когда идет по карнизу. Чес слово, чес слово! Если что, позвоню…
Она ушла первой. Я — спустя минут десять, в другую сторону. Зря, что ли, по телеку крутят и крутят «криминал», да киношки со шпионскими способами обмана противника! В соответствии с полученными рецептами я не раз осторожно оглядывалась, не идет ли кто следом… Мало ли! И успокоилась, лишь закрыв за собой дверь Михаиловой квартиры.
Можно было обо мне сказать в ту ночь, что я, начисто забыв о личном, целиком сосредоточилась на общественном интересе? Ничуть. Не сосредоточилась. Хотя в мозгу появилась зарубка: «Если дачка — хренотень, зачем богатенький Буратино Сливкин согласился принять её в дар? Значит… значит, есть, была серьезная причина заполучить её. Вон как в фильме „Мертвые предъявляют счет“… Старый дом в чащобе. А из-за него две наркобанды разодрались. Почему? В очень удобном месте расположен — тут тебе и шоссе, и аэродром, и море, и граница. Моря возле мордвиновской дачи нет, граница далеко, но остальное имеет место быть. Или я что-то сочиняю? Накручиваю?»
… Райские кущи для придурковатой девицы-женщины, вроде меня? Ванна с теплой водой в белой пене шампуня… ВЫ ней-то, разнежившись и потеряв всякую бдительность, вспомнила то, что вспоминать зареклась. Зареклась и все. Потому что так влипнуть, как влипла я два года назад, не всякой мадемуазели удается. И если бы не Алексей — ещё неизвестно, сколько дорогого молодого времени я подарила бы депрессухе. Если бы не Алексей… Если бы не жуткая боль в животе. Если бы брат Митька не проявил смекалку и напористость спортсмена. Я ведь сказала — «Не смей! Не хочу!» Корчилась в постели от боли, но твердила свое. Он вызвал «скорую», сам снес меня вниз, сел рядом, держал, чтоб не рвалась…
Недаром, недаром говорится — «все, что ни делается, к лучшему». В ту ночь дежурным хирургом оказался синеглазый парень. После операции, низко склонившись, спрашивал веселым голосом озорника:
— Ну зачем плакать-то? Все же прекрасно! На улице птички поют! Негры в Африке перестали на время стрелять друг в друга! Скандинава-заложника чечены вернули живехоньким, правда, за большие деньги! А я даже ножниц в вашем животе не забыл по обыкновению!
Ну ангел и ангел! Правда, в дальнейшем выяснилось, что если и ангел, то весьма целеустремленный и, увы, достаточно беспощадный, если на кону его любимый скальпель…
Там, тогда, в палате, он, все-таки, добился от меня связного ответа. Хотя и переполненного враньем:
— Я просто устала… Много работала… Вот и нервы… Ходила к одному композитору брать интервью… Такое оказалось ничтожество… Столько спеси…
— И из-за этого пустяка реветь? — удивился Алексей. — Подумаешь! Мало ли дерьма вокруг плавает! Наплевать и забыть!
Врала я ему. Хотя богатый модный композитор-гитарист попортил мне нервы уже тем, что принялся приставать, налегая толстым животом, уверяя, что в постели он иго-го! Да дурак он и все! Безумно смешной, к тому же, в момент «ухаживания». Да дело было вовсе не в нем! Ревела я совсем по другой причине. Ревела потому, что… Даже стыдно сказать… Скверненький анекдот да и только! Кому рассказать… Да ведь осмеют! А синеглазый забияка-хирург уж точно после этого сообщения оставит не только ножницы, но и скальпель, и зажимы, и тампоны в животе оперируемого!
Хотя, с другой стороны, как было не обольститься? Не влюбиться по уши? Даниель… Даниель… Потомок знаменитого польского вельможи… Стоило ему только войти в дверь — и все разом, словно по команде, обернулись и уставились, как зачарованные. Хотя в той компании хватало и всякого рода симпатяг, как мужского, так и женского пола. И почти все — умницы, при талантах: кто поэмы пишет, кто рассказы, кто мозаикой занимается, кто скульптурой… А он как с небес сошел… весь в белом, с черной гитарой, высокий, стройнехонький, золотые кудри почти до пояса, а глаза… глаза переливались и сияли лазорево, а от длинных темных ресниц падала туманная тень… Другого такого уж точно во всем свете нет… Он оперся спиной о стену, поднял очи долу и заиграл…
Как они очутились рядом на диване?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91