— Айда ко мне, горе луковое!
Привела в комнатенку с зарешеченным окном, где на полках лежало в высоких стопках чистое постельное белье, шерстяные одеяла одинакового бежевого цвета, а посреди стояла гладильная доска на алюминиевых ножках врастопырку.
Анна Романовна, тяжеловато дыша, наклонилась, вытащила с нижней полки белые босоножки на танкетке, кинула мне:
— Меряй! Мне не подходят. У меня ноги после ночи пухнут.
— А… а сколько стоят, Анна Романовна?
— Сдурела! Бери и надевай! И зови меня попросту тетей Аней.
Ну и попробуй после этого верить собственным глазам, которые всего несколько дней назад видели, с какой хищной поспешностью эта самая добродушная, сдобная тетя Анечка выискивала в углах комнаты погибшей актрисы возможные сокровища, хватая то то, то это…
— Чего нам-то манерничать друг перед другом, — продолжала она поучать меня. — Ты с Воркуты, я тоже… не с Красной площади, издалека… Беглянки и есть беглянки. Меряй, меряй, не тяни!
— Но как же… — переминалась я в надежде, что тетенька разговорится ещё больше и я получу добавочную информацию. — Вы, наверное, покупали, деньги платили…
И она не удержалась, её моя медлительность в принятии разумного решения окончательно допекла:
— Дурочка! — обозвала беззлобно. — Куда ты пришла работать? К старикам старым. Сколько платить тебе будут? Гроши. Одно удобство — старики не вечные, помирают, а ихние одежки остаются. Или ты брезгуешь? Так протри, вот тебе перекись разведенная, они же новые, от артистки остались…
— От самой настоящей артистки?! — изумилась я, всовывая ногу в босоножку.
— А то от какой же! — горделиво отвечала тетя Аня. — От знаменитой Мордвиновой! Слыхала, небось?
— Да, вроде, нет…
— Ну темнота! Про саму Мордвинову не слыхала? В прошлые годы её фотографии по всем кинотеатрам висели. Что глазки, что губки что бровки — красота! А на щечках ямочки. И волосы хороши были — такая раскудрявая! В киосках открытки продавали, где она улыбается. Красиво пожила… не то что мы, рядовые. Только кончила худо, хуже некуда. Она у нас тут сгорела, бедная…
— Как сгорела? — ужаснулась я. — Вся сгорела? А как же босоножки? Они отдельно от неё были?
— Отдельно. Подошли? Ну и носи. А много будешь знать — скоро состаришься.
— Так ведь интересно… — играла я кромешную дуреху. — Как это в таком красивом доме можно сгореть? Дом-то не сгорел!
— Помолчи! — приказала тетя Аня. — Радуйся, что босоножки подошли. Надо же, вторую такую на мою голову…
— Тетя Анечка, — я подскочила к ней, приобняла, чмокнула в пухлую щеку. — Спасибо вам! Ой, как они мне по ноге! А какую «такую» на вашу голову? Тоже дурочку, вроде меня?
— Тоже, — улыбнулась, удовлетворенная женщина. — Тоже ни тебе постоянной московской прописки, ни средств для жизни, а так — бедолага. Но ничего не скажу — работает на совесть! Не сует нос, куда не надо! Зина из Ферганы. Молодая, моложе тебя даже…
— Уборщица?
— Ну! У нас тут, если и кухонных взять, почти весь Советский Союз. Как это раньше-то говорили — интернационал.
— Вот смешно!
— Ну глупая ты какая! — осерчала тетя Аня. — Чего смешного? С какой радости люди с насиженных гнезд сорвались? Все побросали и к Москве прилепились крайчиком? Большие у них тут права, что ли? Спасибо Виктору Петровичу, директору нашему, всех бедствующих пригревает… Вот и тебя взял, не шуганул… Тоже пожалел, значит.
Тут в окно я увидела серый пикап с синими буквами на боку «ДВРИ»… И меня дернуло спросить:
— И что… и вон тот парень, шофер, тоже не московский?
— А что? — тетя Аня сурово сдвинула крашенные черным брови. — Тебе-то что?
— Так ведь… — промямлила смущенно, — парень же… у него вон какие брови…
Тетя Аня ладонью шлепнула меня по попке:
— Уже и брови углядела! Да не про тебя он, не про тебя! Сразу говорю — и не надейся. У него жена есть, красивая бабенка, наша кондитерша Виктория. С ней не всякая сравнится. Даже наша Ангелина, отдел кадров, рядом с ней как доска… У Виктории всего много — волос, грудей, задок загляденье одно. Им с Володей счастье привалило. Дачу Мордвиновой получили. То все где-то по чужим углам, снимали, деньги тратили. Теперь целая дача… да в сосновом лесу… Плохо ли?
— Целая дача?! А за что?! Кто подарил-то?! — изобразила я как бы сверхизумление. — Вот бы и мне…
— Ой, тебе! — тетя Аня рассмеялась, продемонстрировав где свои, где золотые зубы. — Он-то мастер на все руки! Он тебе и шофер, и сантехник, и куда ни пошли — вовсе безотказный. Вот ему и досталась дача Мордвиновой…
— Она ему сама подарила?
Я чувствовала, что иду по очень тонкому льду, но остановиться не могла. Мне казалось, моя «дурочка из Воркуты» вполне могла задать и такой вопрос:
— Он ей кто, родственник какой?
— Говорю, случай. Дачу-то Мордвинова подарила одному мужику богатому, Сливкину. Он тут был раза три… приносил ей траву всякую. Но жить на той даче не стал. Взял да подарил её Володе. Вот прямо взял и подарил. Такой добрый человек оказался. — Тетя Аня повертела на пальце сначала одно обручальное кольцо, потом второе, потом третье. — Володя добрый. Он бабушку Викториину пригрел. Она на совсем в себе от чеченских дел, под бомбежкой разум утеряла. Что ты! На свете горя море-океан! Одна надежда — на добрых людей в случае чего…
— На таких, как вы, тетя Анечка, — мурлыкнула я, то есть простодушная Наташа из Воркуты, и опять обняла полную женщину, настроенную сентиментально на тот момент, и опять поцеловала её в тугую щеку. — Как же мне на вас повезло! Как повезло-то! И не думайте, тетя Анечка, я ваши все советы учту и не дуду планы строить насчет Володи этого, раз у него жена есть… Я же не какая-нибудь…
— Вот и хорошо, что ты понятливая, — согласилась тетя Аня. — А то тут одна попробовала поухлестывать за ним — медсестра наша Аллочка, так Виктория ей такой тарарам устраивает! Как же только её не обзывает! Ну давай, выметайся, а то я с тобой заговорилась, а мне надо занавески в комнатах менять… И тебе показать орудия производства пора.
Как посвящают в рыцари — мне, как и прочим начитанным особям обоего пола, хорошо известно. И как присягают солдаты на верность своему долгу — знают тоже многие и многие. И с чего начинается карьера молодого дипломата, с каких необходимых речевых реверансов, безупречного знания катехизиса учтивостей, когда именно многословное умолчание подменяет конкретный ответ на конкретный вопрос, — тоже в общем-то не большой секрет. Тем более, когда миллионная аудитория телезрителей имеет возможность почти ежедневно наблюдать «танцы на льду» пресс-секретаря Президента, как его, как его… сразу ведь и не выговоришь… Ястржембского. Лично я с каким-то патетическим ужасом и воистину патологическим восторгом наблюдаю за его словесной обороной Хозяина, за тем, как он бойко строчит языком, чтобы немедленно сбить с толку всякого, кто усомнится ненароком в странноватых репликах Президента, и выдать их за продукт безусловно гигантской работы могучего интеллекта…
Ну это я так, к слову… А вот кому известен ритуал посвящения в уборщицы в Доме ветеранов работников искусств?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91