Если бы на дачном участке кооператив строил мне новенький дом по моему проекту…
Ага, на четырех сотках, с вечно орущим над ухом динамиком, который вещает с раннего утра и до самого вечера голосом неубиенного большевика: «Товарищи садоводы… вода будет подаваться по улицам с одиннадцати утра, сверьху вниз (именно «сверьху»)… в правлении вас ждет страховой агент» («агент» – с ударением на «а»)…
Если бы еще в том доме на столе стояла невиданная микроволновая печь, холодильник был набит мясом и охлаждал… пиво!… и «Кока-колу», да кусочек колбасы, этой, как ее… «Сервелата»…
Щас. Иди с бидончиком, если уж очень хочется, постой пару часов с бичами у ларька в очереди за пивом. Какое пиво? Дак… пиво – оно и есть пиво. Какое. «Жигулевское», вот какое. Пить надо быстро, а то выдохнется.
Японский видюшник крутил бы американские боевики…
А вечером меня с работы ждала бы в свои объятья разрумяненная, бодрая, пахучая супруга, на двуспальной французской кровати…
А я бы, бодрый после вылета, да на теплом «Крайслере», да в «корочках», да влетал в спальню…
Но «совковый», ламповый, черно-белый телевизор, 4-го класса «Ю», ухваченный по случаю, чтоб инфляция деньги не сожрала, показывает мне какие-то октябрьские события в Москве, как кидались под танки… а уставшая и намерзшаяся супруга греется после работы, поливая себя теплой кипяченой водой из ковшика, потому что третий день как отключили горячую воду.
Я ж еще не знаю, что события эти – эпохальные. И что через пятнадцать лет Москва, государство в государстве, приберет к рукам всю нашу нищую страну, скупит все, что только можно скупить, и станет диктовать провинции свои правила игры.
А я стаскиваю с ног унты, которые брал на вылет в Ташкент: у нас на морозе надо ждать автобус и в аэропорт, и обратно в город, час стоять в очереди, и то еще вряд ли втиснешься. Вот тебе и «Крайслер». Развязываю веревки на коробках с дефицитными фруктами и овощами…
Что – еще чтоб и в магазине зимой были тебе фрукты?
А мне все равно, даже при наличии полного изобилия, хотелось бы, в дикости деревенской моей, что-то клепать в мастерской, класть (нет – лОжить!) печку, переплетать книги, стеклить теплицу… хотя все это можно было бы заказать по телефону «человеку», выписав потом ему чек.
Так чем же занят человек в обществе победившего развитого капитализма после интенсивного рабочего дня? Или он, как моя супруга, вымывшись из ковшика, трупом падает у включенного от гимна до гимна советского, о двух каналах, телевизора и забывается в тяжелой дреме?
Человеку все время надо ставить себе какие-то цели. Вот у меня зима, между редкими рейсами, занята ремонтом машины. Даст Бог, доведу ее до ума – займусь теплицей. Потом – ремонт и дальнейшее благоустройство гаража, погреба. Подходит ремонт квартиры. На дальних горизонтах маячит ремонт старой мебели, может быть, даже перетяжка, если добуду материю. Стеклить лоджию… Короче – рук не хватает.
Я бы сдох с тоски, с моими-то руками, если бы все за меня делал тот «человек». Но зато я совершенно не интересуюсь бизнесом. Не вижу в нем ничего кроме шулерства, суеты и мышиной возни – в нашей «совковой» действительности. И радость моей жизни нынче, да и всегда – в том, что я все-таки летаю над всеми этими бизнесами и мышиной возней. Я дик, наивен и честен до глупости.
У молодого второго пилота прошел этап осваивания и вживания в стереотип новой матчасти. Начинает пытаться решать новые задачи: ну, к примеру, сесть точно на посадочные знаки.
Э-э-э… Самое сложное – и, кстати, не такое уж важное – сесть на знаки. Нет, ну, бывают моменты… Но, в основном, нам, пилотам тяжелых лайнеров, летающим на большие аэродромы, зоны приземления на длинных полосах этих аэродромов отведены приличные: где-то метров под 800. Можешь садиться от сих знаков до во-он тех, третьих или четвертых. И хватит тебе еще полосы, чтоб спокойно затормозить.
А он пытается как на Як-40. Идет по глиссаде, или даже чуть выше, видит же, что явно намечается перелет – там же так заложено, что глиссада упирается не в торец, а триста метров за ним, и по Руководству надо втыкаться в ту точку на скорости, которая всего на 5-10 км/час меньше скорости полета по глиссаде, то есть, практически без выдерживания. Но это же грубо, кабинетно, рационально… и неизящно. А мы же – романтики, нам же хочется невесомо…
И вот Саня тычет ее носом вниз, к торцу, увеличивая вертикальную скорость. Потом ставит режим не 82, а 75 процентов. Потом на высоте пять метров ставит, как и положено, малый газ. И тем же темпом, как всегда, начинает ее выравнивать. И восьмидесятитонная машина, в полном соответствии с законами физики, изложенными в древнем учебнике Перышкина, дает просадку и хлопает пятками о бетон. Недолет. И так – раз, и два, и три и четыре.
Саня расстроен. Он никак не ухватит, в чем тонкость.
Что ж, новый этап – виток восходящей спирали. Прогресс есть, но на каждом новом этапе возникают новые шероховатости, новые задачи, новые проблемы, и требуются новые решения. Надо опять анализировать и работать над собой, и расти, расти, чтобы же спираль была восходящая. И так будет с каждым новым витком.
Я, как мог, объяснил ему это. Новый этап освоения – это всегда новые неудачи, новые поводы для размышлений, раздумий, внутренней борьбы и ломки, новый толчок к самоанализу, новая ступенька, новый позыв к тренировке… и споткнешься не раз, но это – накопление мастерства.
К сожалению, в характере моего нынешнего подопечного превалирует расейское «чуть что – и в торец!» Но не все в жизни, а, тем более, в летной работе, можно решить просто, кулаками. И я всеми способами стремлюсь вызвать в его душе… обиду на самого себя.
Моя задача при освоении учеником новых приемов – во-первых, не допустить выхода результатов его полета за пределы четверки; во-вторых, успокоить человека и вышелушить ему из вороха шероховатостей и неувязок чистое ядро истины; в-третьих, нацелить дальше. И – давать, давать, давать летать.
А я сам это люблю – летать, да вот приходится отдавать и отдавать. Ну, все же, в педагогических целях, взял разок штурвал, показал, как ЭТО можно сделать. Чтобы человек увидел и убедился: да, можно; капитан вот достиг… а чем я хуже? Чтоб поверил, чтоб разбередилось пилотское самолюбие. Он же сам – бывший капитан Як-40.
Обидно, что профессионализм выковывается путем неудач и переживаний: дурак, дурак, дурак… Обидно. Но… иного стимула нет.
Видимо, так и в любой другой профессии. «Дурак? Ну, мы это еще посмотрим» – и – самоанализ, и под одеялом бочки крутить до утра.
Может быть, есть гении, которые, читая эти строчки, посмеются: да какой там анализ! Раз-раз-раз – и в дамки!
Ну что ж: гений – он и есть гений. Низко склоняюсь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81