Ему не чуждо ничто человеческое, но он ищет настоящего, полновесного во всех проявлениях жизни. И он уже умеет это выразить.
Духовное, беспокойство привело его на Линию. И Линия позволила Антуану утолить «первый голод» души. Да, только первый голод. Раз вступив на путь поисков не смысла жизни, а жизни, Экзюпери не мог уже остановиться и, не отказываясь от пережитого, шел к более высоким открытиям.
Путь к ним вел через дружбу. «Настоящую дружбу нельзя проповедовать, ей учатся в действии», — скажет впоследствии Сент-Экзюпери. На Линии ей учились с самого первого дня, когда под суровым •взглядом Дидье Дора молодые летчики вместе с техниками и рабочими налаживали моторы, заделывали пробоины в обшивке. Дружба создавалась в повседневных столкновениях с опасностями.
Согласно порядку, заведенному на Линии начальником эксплуатации Дора, каждый летчик начинал свою службу с полетов на отрезке Тулуза — Барселона. Освоив его, пилот переходил на участок Барселона-Касабланка. И лишь затем, после тога как пилот осваивал эту трудную трассу, ему доверяли самый сложный участок: Касабланка — Дакар. Именно здесь подстерегали летчика все опасности сразу: к угрозе аварии добавлялись не только бури, особенно жестокие у африканского побережья, но и угроза быть подстреленным или захваченным в плен кочующими племенами арабов и туарегов.
В первый раз пилот летел по этой трассе пассажиром. Таким пассажиром и был Экзюпери у пилота Ригеля. На втором самолете, нагруженном почтой, летел Гийоме. Ригель, хорошо знавший, что может ждать самолет над побережьем, летел над океаном, все дальше удаляясь от земли. Антуан заметил это, когда земля уже казалась лишь туманной полоской за морщинистой поверхностью воды.
«Что же он удаляется от земли? — подумал Экзюпери. — Хороши мы будем, если откажет мотор...»
И тут же раздался характерный металлический треск. Сломался подшипник. Из мотора повалил дым.
«Вот-вот, так ему и надо», — подумал Экзюпери, забыв на миг, что он пассажир Ригеля.
К счастью, ветер дул в сторону суши и помог пилоту продлить планирование. Дотянули до берега. Весь он был загроможден коническими скалами, удобная площадка была гораздо дальше, чем мог пролететь быстро снижающийся самолет.
Ригель направил машину между скал. Три удара последовали один за другим: оторвалось крыло, затем шасси, разбился мотор. Ригель и его пассажир выбрались из-под обломков. Им повезло: отделались ушибами. Тотчас они заметили самолет Гийоме, летящий зигзагами над берегом. Гийоме разыскивал их. Вскоре он приземлился. Оставив почту под охраной Экзюпери, старшие летчики отправились на поиски жилья. И затем они втроем — друзья, объединенные общей бедой и общими заботами, — выбирались с пустынного берега. Конец происшествия Сент-Экзюпери рассказал в «Земле людей». Оно не было исключительным. Но каждый такой случай укреплял в Антуане «чувство локтя» — сознание прочности связей с людьми, вытекающей из общности дела. И все же совсем не каждый летчик мог быть другом Экзюпери. Он с первых дней был добрым товарищем каждого, но, кроме общности дела, нужны были и особые качества для того, чтобы стать его другом.
Гийоме оказал на Сент-Экзюпери огромное влияние, разлитое по всем книгам писателя. Ведь Антуан с юношеских лет искал человека, который соответствовал бы тому, чего он искал в людях. Сначала смутно, а со временем все яснее Экзюпери понимал, что не сложность натуры, не вычурность поведения составляют основу человеческой ценности. Сент-Экзюпери уподоблял летчика пахарю. Никто другой среди товарищей Антуана по Линии не подходил так под это сравнение, как сын пахаря Гийоме. Антуан видел разных людей, в большей или меньшей степени приближающихся к его идеалу человека. Гийоме был его живым воплощением. Спокойный, уравновешенный Анри Гийоме, относящийся к грозовой туче так же, как относится крестьянин к участку трудной земли, готовящий свой самолет так же, как пахарь готовит упряжь и плуг, каждым своим жестом, каждой улыбкой, полным отсутствием вражды к людям, ясным и простым намерением созидать радовал Экзюпери, поддерживал в нем веру в правильность его взгляда на естество человека, на его простую и в то же время не желудочную, а духовную природу.
Гийоме был единственным человеком, который дал Сент-Экзюпери больше, чем получил от него. Рафинированный аристократ и сын крестьянина. Воплощенная сложность и естественная простота. Что может быть более разного? И вот человек, чья история жизни — непрерывное искание Истины, и другой, никогда не задумывавшийся, наверное, ни над одной философской проблемой, были связаны на протяжении всей жизни самыми сокровенными чувствами, о которых Антуан не говорил никогда, хотя много и не раз писал о Гийоме. Это было так же сильно и чисто, как первая любовь. И так же глубоко.
Нет, не ум, не единомыслие, даже не ремесло связывали Антуана и Гийоме так прочно. Все это поводы для близости, но не ее источник. Общность идей вряд ли способна создать бескорыстную дружбу. Но истинный ум всегда ведет к простоте и непосредственности.
Так, через социальные барьеры, через все ступени и степени становления духа человеческая сложность Антуана, приведенная к простоте, соединялась с естественной простотой «от земли» Гийоме. Сент-Экзюпери еще не мог осмыслить и выразить всего, что он выразит впоследствии. Но он чувствовал в Гийоме надежный ориентир и всю жизнь держался его. «Когда мне нужно принять важное решение, я спрашиваю себя: а что сделал бы в этом случае Гийоме?» — признавался Экзюпери.
Что можно добавить к этой фразе?
Мы еще не раз встретимся с Гийоме на страницах этой книги, а теперь хочется рассказать о другом друге Сент-Экзюпери, человеке родственной ему души, но совсем иной судьбы. Этого человека привело в авиацию отчаяние.
Если детские годы Тонио похожи на жизнь сказочного принца, то детство Мермоза — это жизнь, полная лишений. Как и у Тонио, в жизни Мермоза большую роль играет мать. И он испытывает к ней такие же нежные чувства. И, как Тонио, с двенадцати лет, с тех пор, как его отдали учиться в ремесленную школу, он пишет матери письма. Но какие это разные письма! Антуан просит и жалуется. Жан Мермоз никогда не жалуется, а ободряет. Его мать оставила мужа и живет у своих родителей, мелких торговцев, в обстановке жестокой и недоброжелательной. Годы войны разлучили мать с сыном. В 1914-1918 годах он пережил немецкую оккупацию, попал в интернат. Но после войны мать и сын встречаются и решают больше не расставаться. Мать, чтобы порадовать Жана, снимает на Монмартре светлое ателье, и они живут в соседстве с художниками и поэтами. Мать работает сестрой милосердия в больнице, Жан посещает лицей Вольтера и яростно, самозабвенно читает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Духовное, беспокойство привело его на Линию. И Линия позволила Антуану утолить «первый голод» души. Да, только первый голод. Раз вступив на путь поисков не смысла жизни, а жизни, Экзюпери не мог уже остановиться и, не отказываясь от пережитого, шел к более высоким открытиям.
Путь к ним вел через дружбу. «Настоящую дружбу нельзя проповедовать, ей учатся в действии», — скажет впоследствии Сент-Экзюпери. На Линии ей учились с самого первого дня, когда под суровым •взглядом Дидье Дора молодые летчики вместе с техниками и рабочими налаживали моторы, заделывали пробоины в обшивке. Дружба создавалась в повседневных столкновениях с опасностями.
Согласно порядку, заведенному на Линии начальником эксплуатации Дора, каждый летчик начинал свою службу с полетов на отрезке Тулуза — Барселона. Освоив его, пилот переходил на участок Барселона-Касабланка. И лишь затем, после тога как пилот осваивал эту трудную трассу, ему доверяли самый сложный участок: Касабланка — Дакар. Именно здесь подстерегали летчика все опасности сразу: к угрозе аварии добавлялись не только бури, особенно жестокие у африканского побережья, но и угроза быть подстреленным или захваченным в плен кочующими племенами арабов и туарегов.
В первый раз пилот летел по этой трассе пассажиром. Таким пассажиром и был Экзюпери у пилота Ригеля. На втором самолете, нагруженном почтой, летел Гийоме. Ригель, хорошо знавший, что может ждать самолет над побережьем, летел над океаном, все дальше удаляясь от земли. Антуан заметил это, когда земля уже казалась лишь туманной полоской за морщинистой поверхностью воды.
«Что же он удаляется от земли? — подумал Экзюпери. — Хороши мы будем, если откажет мотор...»
И тут же раздался характерный металлический треск. Сломался подшипник. Из мотора повалил дым.
«Вот-вот, так ему и надо», — подумал Экзюпери, забыв на миг, что он пассажир Ригеля.
К счастью, ветер дул в сторону суши и помог пилоту продлить планирование. Дотянули до берега. Весь он был загроможден коническими скалами, удобная площадка была гораздо дальше, чем мог пролететь быстро снижающийся самолет.
Ригель направил машину между скал. Три удара последовали один за другим: оторвалось крыло, затем шасси, разбился мотор. Ригель и его пассажир выбрались из-под обломков. Им повезло: отделались ушибами. Тотчас они заметили самолет Гийоме, летящий зигзагами над берегом. Гийоме разыскивал их. Вскоре он приземлился. Оставив почту под охраной Экзюпери, старшие летчики отправились на поиски жилья. И затем они втроем — друзья, объединенные общей бедой и общими заботами, — выбирались с пустынного берега. Конец происшествия Сент-Экзюпери рассказал в «Земле людей». Оно не было исключительным. Но каждый такой случай укреплял в Антуане «чувство локтя» — сознание прочности связей с людьми, вытекающей из общности дела. И все же совсем не каждый летчик мог быть другом Экзюпери. Он с первых дней был добрым товарищем каждого, но, кроме общности дела, нужны были и особые качества для того, чтобы стать его другом.
Гийоме оказал на Сент-Экзюпери огромное влияние, разлитое по всем книгам писателя. Ведь Антуан с юношеских лет искал человека, который соответствовал бы тому, чего он искал в людях. Сначала смутно, а со временем все яснее Экзюпери понимал, что не сложность натуры, не вычурность поведения составляют основу человеческой ценности. Сент-Экзюпери уподоблял летчика пахарю. Никто другой среди товарищей Антуана по Линии не подходил так под это сравнение, как сын пахаря Гийоме. Антуан видел разных людей, в большей или меньшей степени приближающихся к его идеалу человека. Гийоме был его живым воплощением. Спокойный, уравновешенный Анри Гийоме, относящийся к грозовой туче так же, как относится крестьянин к участку трудной земли, готовящий свой самолет так же, как пахарь готовит упряжь и плуг, каждым своим жестом, каждой улыбкой, полным отсутствием вражды к людям, ясным и простым намерением созидать радовал Экзюпери, поддерживал в нем веру в правильность его взгляда на естество человека, на его простую и в то же время не желудочную, а духовную природу.
Гийоме был единственным человеком, который дал Сент-Экзюпери больше, чем получил от него. Рафинированный аристократ и сын крестьянина. Воплощенная сложность и естественная простота. Что может быть более разного? И вот человек, чья история жизни — непрерывное искание Истины, и другой, никогда не задумывавшийся, наверное, ни над одной философской проблемой, были связаны на протяжении всей жизни самыми сокровенными чувствами, о которых Антуан не говорил никогда, хотя много и не раз писал о Гийоме. Это было так же сильно и чисто, как первая любовь. И так же глубоко.
Нет, не ум, не единомыслие, даже не ремесло связывали Антуана и Гийоме так прочно. Все это поводы для близости, но не ее источник. Общность идей вряд ли способна создать бескорыстную дружбу. Но истинный ум всегда ведет к простоте и непосредственности.
Так, через социальные барьеры, через все ступени и степени становления духа человеческая сложность Антуана, приведенная к простоте, соединялась с естественной простотой «от земли» Гийоме. Сент-Экзюпери еще не мог осмыслить и выразить всего, что он выразит впоследствии. Но он чувствовал в Гийоме надежный ориентир и всю жизнь держался его. «Когда мне нужно принять важное решение, я спрашиваю себя: а что сделал бы в этом случае Гийоме?» — признавался Экзюпери.
Что можно добавить к этой фразе?
Мы еще не раз встретимся с Гийоме на страницах этой книги, а теперь хочется рассказать о другом друге Сент-Экзюпери, человеке родственной ему души, но совсем иной судьбы. Этого человека привело в авиацию отчаяние.
Если детские годы Тонио похожи на жизнь сказочного принца, то детство Мермоза — это жизнь, полная лишений. Как и у Тонио, в жизни Мермоза большую роль играет мать. И он испытывает к ней такие же нежные чувства. И, как Тонио, с двенадцати лет, с тех пор, как его отдали учиться в ремесленную школу, он пишет матери письма. Но какие это разные письма! Антуан просит и жалуется. Жан Мермоз никогда не жалуется, а ободряет. Его мать оставила мужа и живет у своих родителей, мелких торговцев, в обстановке жестокой и недоброжелательной. Годы войны разлучили мать с сыном. В 1914-1918 годах он пережил немецкую оккупацию, попал в интернат. Но после войны мать и сын встречаются и решают больше не расставаться. Мать, чтобы порадовать Жана, снимает на Монмартре светлое ателье, и они живут в соседстве с художниками и поэтами. Мать работает сестрой милосердия в больнице, Жан посещает лицей Вольтера и яростно, самозабвенно читает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124