С М.Л.Слонимским я работал в течение двух-трех лет.
Вспоминая сейчас свои знакомства и встречи с писателями и поэтами, главным образом в период 1923— 1928 гг., я хочу предупредить читателей, что не собираюсь выступать здесь в качестве литературного критика их произведений. Я могу лишь говорить о том впечатлении, которое произвели на меня их наиболее выдающиеся произведения той поры, когда писателю и поэту еще можно было сказать хоть часть правды. Многие литературные сочинения периода 1930-60 гг.
я не читал, отлично понимая, что под давящим прессом сталинской цензуры они повторяют лишь мысли и переживания, разрешенные и даже предписанные «генеральной линией партии». Поэтому здесь я пишу лишь о писателях двадцатых годов. Каждый из этих людей открылся мне какой-то гранью своей личности, своего характера, своей мысли и своего творчества.
Первым из «Серапионовых братьев», с кем я познакомился, был К.А.Федин. В 1923-34 гг. он работал секретарем редакции «Звезды», там и началось наше знакомство, длившееся несколько лет, до конца двадцатых годов.
В 1924 году по предложению И.М.Майского я написал к 10-летию Первой мировой войны свою статью «Как началась война» («Звезда», 1924 г., № 7). К.А.Федин пришел в мою комнатенку в редакции «Ленинградской правды», уставленную комплектами иностранных газет на полках. Он принес мне свой первый, только что вышедший большой роман «Города и годы» с любезной дарственной надписью и попросил меня как специалиста по мировой войне написать рецензию для «Звезды» о его романе, который дает картину жизни Германии во время войны.
Я прочел «Города и годы» с искренним удовольствием. Не говоря ничего о просьбе Федина, я обратился к Майскому с предложением написать для «Звезды» рецензию о романе «Города и годы». Но Майский, повидимому, недолюбливавший Федина, заявил, что рецензия о романе уже заказана. Когда я сообщил это Федину, он с горечью воскликнул: «Значит, рецензия будет не очень-то хорошей!»
Предвидения К.А.Федина оправдались: рецензия была очень сдержанной и критической. В Союзе писателей говорили, что Федин слишком идеализировал себя в образе главного героя романа Андрея Старцева.
Я и до сих пор считаю «Города и годы» лучшим романом Федина, в нем было много свежести, искренности чувств и незаурядного литературного дарования. Последующие романы Федина — «Братья», «Похищение Европы» и трилогия («Первые радости», «Необыкновенное лето» и «Костер»), были гораздо надуманней и скучней. Свежесть и искренность романа «Города и годы» в них исчезли, и лишь отдельные страницы этих романов напоминали о ней и своим языком, и описаниями природы, близкими к тургеневским.
Последняя встреча с К.А.Фединым произошла, кажется, в 1927 или 1928 г., когда он пришел к нам, в нашу с Юрием квартиру слушать чтение повести писателя Василия Андреева «Серый пиджак». На чтении были, насколько помню, М.Л.Слонимский, критик А.Р. и писатель Л.Раковский. Повесть выслушали и обсудили, и Федин ушел, отказавшись от чая, который приготовила Шура. Вскоре он переехал в Москву и потерял связь с Ленинградом. А когда он стал председателем Союза советских писателей, наше знакомство оборвалось. Приезжая в Москву по своим литературно-издательским делам, я избегал встреч с ним, не желая навязывать свое знакомство высокопоставленному сановнику от литературы.
Коротким и случайным было мое знакомство с М.М.Зощенко. Среди «Серапионовых братьев» Зощенко был самой загадочной и таинственной фигурой. Меня познакомил с ним в 1925 или 1926 году М.Л.Слонимский. Он заранее предупредил: «Не вздумайте только назвать Михаила Михайловича писателем-юмористом». Хотя в широких кругах читательской публики Зощенко числился «веселым писателем», автором юмористических рассказов, но такую оценку он воспринимал как оскорбление.
«Читательский смех его глубоко огорчает, — говорил мне Слонимский, — он всегда угрюм и мрачен, так как изображает в своих рассказах трагическую сущность нашей советской действительности, самые печальные стороны советской жизни, вызывающие слезы, ужас и отвращение, но прикрытые маской словесного юмора, языковыми и интонационными искажениями».
М.М.Зощенко оказался смуглым брюнетом, хорошо и даже элегантно одетым, чисто выбритым и подтянутым. Он походил не столько на писателя, сколько на актера, — такими чаще всего бывают артисты оперы. Он, как обычно, был угрюм и мрачен. К Слонимскому он питал большое доверие, и рекомендация Михаила Леонидовича развязала Зощенко язык в разговоре со мной. (Времена хоть и были «историческими», что ежедневно твердилось в советских газетах, но при знакомствах меньше всего говорили на политические темы).
Я спросил М.М., откуда он берет темы и сюжеты для своих рассказов. Он охотно ответил, что в его рассказах нет ни капли выдумки. Он берет темы и сюжеты из советских будней — из писем рабочих корреспондентов (рабкоров), из газетных заметок, из донесений мелких служащих «по начальству». «Все это — голая правда нашей, то есть советской действительности. Философия моих рассказов наивна, но она понятна моим читателям. К тому же, я пишу очень йжато. Фраза у меня короткая, доступная. И если я иногда искажаю язык, то только для того, чтобы показать те существующие сейчас типы, которых не было раньше в русской литературе и которые говорят именно таким языком».
Последняя фраза М.М.Зощенко заставила меня залуматься. Кого же он изображает и пародирует, кто его герои, для кого он пишет? И я понял: герои его рассказов, их речь, их манеры, их действия, ситуации, в которые они попадают, — ведь это те малограмотные и малокультурные «внезапные» партийцы и комсомольцы, с уровнем и горизонтом «сельского писаря», которые стали правящей прослойкой советского государства после октябрьской революции, а затем, благодаря «ленинскому призыву», стали властью в стране.
Популярность Зощенко заставила пролеткультовских критиков «присмотреться» к его творчеству. В тридцатых годах, после того как Сталин утвердился у власти, Зощенко стали преследовать. Многие его рассказы были задержаны цензурой. Для него настали тяжелые времена. Позже литературная деятельность Зощенко была обрублена Постановлением ЦК КПСС от 14 августа 1946 года. Рассказ Зощенко «Приключения обезьяны», напечатанный в журнале «Звезда», был объявлен клеветой на советскую действительность: обезьяна, бежавшая из зоопарка на улицу, спешит вернуться в свою клетку, так как в зоопарке жить легче, чем на воле, а в клетке легче дышится, чем среди советских граждан. Зощенко исключили из Союза писателей и запретили печатать. Он умер в 1958 году, оставшись в глазах молодого поколения пятидесятых — шестидесятых годов писателем-юмористом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
Вспоминая сейчас свои знакомства и встречи с писателями и поэтами, главным образом в период 1923— 1928 гг., я хочу предупредить читателей, что не собираюсь выступать здесь в качестве литературного критика их произведений. Я могу лишь говорить о том впечатлении, которое произвели на меня их наиболее выдающиеся произведения той поры, когда писателю и поэту еще можно было сказать хоть часть правды. Многие литературные сочинения периода 1930-60 гг.
я не читал, отлично понимая, что под давящим прессом сталинской цензуры они повторяют лишь мысли и переживания, разрешенные и даже предписанные «генеральной линией партии». Поэтому здесь я пишу лишь о писателях двадцатых годов. Каждый из этих людей открылся мне какой-то гранью своей личности, своего характера, своей мысли и своего творчества.
Первым из «Серапионовых братьев», с кем я познакомился, был К.А.Федин. В 1923-34 гг. он работал секретарем редакции «Звезды», там и началось наше знакомство, длившееся несколько лет, до конца двадцатых годов.
В 1924 году по предложению И.М.Майского я написал к 10-летию Первой мировой войны свою статью «Как началась война» («Звезда», 1924 г., № 7). К.А.Федин пришел в мою комнатенку в редакции «Ленинградской правды», уставленную комплектами иностранных газет на полках. Он принес мне свой первый, только что вышедший большой роман «Города и годы» с любезной дарственной надписью и попросил меня как специалиста по мировой войне написать рецензию для «Звезды» о его романе, который дает картину жизни Германии во время войны.
Я прочел «Города и годы» с искренним удовольствием. Не говоря ничего о просьбе Федина, я обратился к Майскому с предложением написать для «Звезды» рецензию о романе «Города и годы». Но Майский, повидимому, недолюбливавший Федина, заявил, что рецензия о романе уже заказана. Когда я сообщил это Федину, он с горечью воскликнул: «Значит, рецензия будет не очень-то хорошей!»
Предвидения К.А.Федина оправдались: рецензия была очень сдержанной и критической. В Союзе писателей говорили, что Федин слишком идеализировал себя в образе главного героя романа Андрея Старцева.
Я и до сих пор считаю «Города и годы» лучшим романом Федина, в нем было много свежести, искренности чувств и незаурядного литературного дарования. Последующие романы Федина — «Братья», «Похищение Европы» и трилогия («Первые радости», «Необыкновенное лето» и «Костер»), были гораздо надуманней и скучней. Свежесть и искренность романа «Города и годы» в них исчезли, и лишь отдельные страницы этих романов напоминали о ней и своим языком, и описаниями природы, близкими к тургеневским.
Последняя встреча с К.А.Фединым произошла, кажется, в 1927 или 1928 г., когда он пришел к нам, в нашу с Юрием квартиру слушать чтение повести писателя Василия Андреева «Серый пиджак». На чтении были, насколько помню, М.Л.Слонимский, критик А.Р. и писатель Л.Раковский. Повесть выслушали и обсудили, и Федин ушел, отказавшись от чая, который приготовила Шура. Вскоре он переехал в Москву и потерял связь с Ленинградом. А когда он стал председателем Союза советских писателей, наше знакомство оборвалось. Приезжая в Москву по своим литературно-издательским делам, я избегал встреч с ним, не желая навязывать свое знакомство высокопоставленному сановнику от литературы.
Коротким и случайным было мое знакомство с М.М.Зощенко. Среди «Серапионовых братьев» Зощенко был самой загадочной и таинственной фигурой. Меня познакомил с ним в 1925 или 1926 году М.Л.Слонимский. Он заранее предупредил: «Не вздумайте только назвать Михаила Михайловича писателем-юмористом». Хотя в широких кругах читательской публики Зощенко числился «веселым писателем», автором юмористических рассказов, но такую оценку он воспринимал как оскорбление.
«Читательский смех его глубоко огорчает, — говорил мне Слонимский, — он всегда угрюм и мрачен, так как изображает в своих рассказах трагическую сущность нашей советской действительности, самые печальные стороны советской жизни, вызывающие слезы, ужас и отвращение, но прикрытые маской словесного юмора, языковыми и интонационными искажениями».
М.М.Зощенко оказался смуглым брюнетом, хорошо и даже элегантно одетым, чисто выбритым и подтянутым. Он походил не столько на писателя, сколько на актера, — такими чаще всего бывают артисты оперы. Он, как обычно, был угрюм и мрачен. К Слонимскому он питал большое доверие, и рекомендация Михаила Леонидовича развязала Зощенко язык в разговоре со мной. (Времена хоть и были «историческими», что ежедневно твердилось в советских газетах, но при знакомствах меньше всего говорили на политические темы).
Я спросил М.М., откуда он берет темы и сюжеты для своих рассказов. Он охотно ответил, что в его рассказах нет ни капли выдумки. Он берет темы и сюжеты из советских будней — из писем рабочих корреспондентов (рабкоров), из газетных заметок, из донесений мелких служащих «по начальству». «Все это — голая правда нашей, то есть советской действительности. Философия моих рассказов наивна, но она понятна моим читателям. К тому же, я пишу очень йжато. Фраза у меня короткая, доступная. И если я иногда искажаю язык, то только для того, чтобы показать те существующие сейчас типы, которых не было раньше в русской литературе и которые говорят именно таким языком».
Последняя фраза М.М.Зощенко заставила меня залуматься. Кого же он изображает и пародирует, кто его герои, для кого он пишет? И я понял: герои его рассказов, их речь, их манеры, их действия, ситуации, в которые они попадают, — ведь это те малограмотные и малокультурные «внезапные» партийцы и комсомольцы, с уровнем и горизонтом «сельского писаря», которые стали правящей прослойкой советского государства после октябрьской революции, а затем, благодаря «ленинскому призыву», стали властью в стране.
Популярность Зощенко заставила пролеткультовских критиков «присмотреться» к его творчеству. В тридцатых годах, после того как Сталин утвердился у власти, Зощенко стали преследовать. Многие его рассказы были задержаны цензурой. Для него настали тяжелые времена. Позже литературная деятельность Зощенко была обрублена Постановлением ЦК КПСС от 14 августа 1946 года. Рассказ Зощенко «Приключения обезьяны», напечатанный в журнале «Звезда», был объявлен клеветой на советскую действительность: обезьяна, бежавшая из зоопарка на улицу, спешит вернуться в свою клетку, так как в зоопарке жить легче, чем на воле, а в клетке легче дышится, чем среди советских граждан. Зощенко исключили из Союза писателей и запретили печатать. Он умер в 1958 году, оставшись в глазах молодого поколения пятидесятых — шестидесятых годов писателем-юмористом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117