Наступало лето 1967 года. Театр уезжал на гастроли. Команду отправляли в военные лагеря, в Алабино. Меня оставили в Москве. Состоялся разговор в кабинете начальника театра полковника Антонова.
Он официально предложил перейти в труппу с первых чисел сентября, после дембеля. Я выдвинул два условия: оклад в 100 рублей и отказ от присвоения офицерского звания. И то и другое удивило Антонова.
— Наличие лейтенантских погон обяжет меня, находясь в запасе, время от времени призываться на сборы, отрываться от дела, — объяснял я.
— А почему именно 100 рублей? Не больше, не меньше? — иронично поинтересовался Антонов.
Честно говоря, я не нашелся с ответом. Промямлил что-то и только. Первый оклад после института составлял семьдесят пять рублей. Потом, кажется, было 85 рублей, 90 и 100. Скачок с ленкомовских семидесяти пяти, минуя две позиции, казался мне очевидным успехом в материальной жизни. Хотя водитель троллейбуса получал в те времена 200-300 рублей, а уборщица метрополитена — 85. В обычном, не академическом театре потолок равнялся 150 рублям.
В так называемой кишке, узком проходном помещении, где висела репертуарная доска с графиком спектаклей и репетиций, взял меня за руку и отвел в сторону Андрей Алексеевич Попов:
— Ну, ты остаешься? Решил? Ты скажи, а то мы на тебя еще одну пьесу берем. «Поручик Каховский» Гены Шпаликова. — И снова улыбнулся своей смущенной гримасой этот удивительный человек.
В сентябре, в самом начале, вышел приказ. Дембель! Ура! На сборе труппы в начале сезона я уже штатский. Одной актрисе вручили букет и конверт с деньгами. Поздравление с юбилеем. «Вот так и я когда-нибудь, не успев оглянуться, получу свой конверт. Жизнь — мгновение», — пришла на ум банальная мысль.
Площадь Коммуны (ныне площадь Суворова, не майора, конечно, а генералиссимуса) считалась у нас территорией части, но в ресторан Центрального дома Советской Армии вход рядовым был заказан. Только офицерский состав мог воспользоваться этой трапезной. Еще когда не снял я погоны, состоялся закрытый показ премьеры «Часовщика». Днем, нарушив запрет, я сидел в ресторане, обедал. У стойки бара возник военный патруль. Офицер с бляхой и два солдата с повязками на рукавах. Офицер поманил меня пальцем. Я понял — это конец. Арест. Городская гауптвахта. Пока разберутся, что, как, почем, нахлебаюсь по самое горло. Отступать некуда. Подойдя к «бляхе», я положил руку ему на погон, сказал тихо, как можно спокойнее: «Ты меня не серди. Меня вечером маршал Захаров смотрит, а мне еще отдохнуть надо». И пошел от него прочь не оборачиваясь, но ожидая окрика вслед. Видимо, от моей наглости «бляха» опешил и онемел. Скрывшись за дверью, я дернул в театр, в команду. Все обошлось. Вечером нас действительно смотрел начальник Генштаба маршал Захаров, и спектакль, приуроченный к пятидесятилетию Советской власти, получил официальное признание.
Когда представители высшего командования посещали театр, главным образом по случаям каких-либо торжественных заседаний, в кишке собирались полковники-адъютанты. Смешно было слышать их разговоры о своих подопечных:
— Мой сегодня от кофею отказался. Давление поднялось.
—А у нас гастрит разыгрался.
Двойников по таким дням старался отправить команду на увольнение. С глаз долой от генералов и маршалов. А то чуть что не так... Подворотничок плохо пришит или еще что. Высшее начальство разбираться не будет и может сослать нашего брата куда Макар телят не гонял. Команда актеров-военнослужащих была образована в 1945 году. Служили в ней Михаил Глузский, Андрей Попов, Всеволод Ларионов, Владимир Сошальский, Алексей Баталов... Некоторое время набора в команду не было, а с 1965 года служба восстановилась на постоянной основе. С тех пор и возглавлял подразделение Анатолий Андреевич Двойников. Не каждого можно определить на такое дело — командовать таким контингентом. «Чтоб сносить мои актерские наклонности... В этом тоже надо что-то понимать...» — пел Александр Вертинский о своей жене. Анатолий Андреевич был для солдат-артистов и отцом, и дядькой. Человек природной доброты, справедливости и ума, обладающий своеобразным юмором и недюжинным терпением, он стал личностью легендарной для всех, кто прошел его школу или слышал о ней. О нем рассказывают анекдоты и байки, его любят и пародируют. Это ли не признак подлинного признания? Пятидесятилетний юбилей команды невольно превратился в его личное чествование. И Сергей Шакуров, и Сергей Никоненко, и Михаил Швыдкой, и Андрей Караулов, и Леонид Ермольник, и ваш покорный слуга, и многие-многие другие, играющие заметную роль на разных подмостках российского культурного пространства, благодарны Анатолию Двойникову за дни пребывания в этом своеобразном «театрально-пажеском» корпусе.
За месяц до моей демобилизации на «Мосфильме» запустилась картина «Урок литературы» по рассказу Виктории Токаревой «День без вранья». Сценарий написал Георгий Николаевич Данелия вместе с Викой, но в титрах осталась только ее фамилия. Данелия вроде бы сам собирался снимать, но планы его изменились, и режиссером-постановщиком стал Алексей Александрович Коренев — отец Лены Кореневой, будущей кинозвезды. Главная роль учителя литературы писалась с прицелом на меня. Но я еще состоял в солдатчинe и требовалось особое разрешение начальства. Дирекция киногруппы получила добро от полковника Антонова. Осталось заручиться согласием художественного руководства. Мы с Алексеем Александровичем разыскали на подмосковной даче Леонида Ефимовича Хейфица. Он не имел возражений, но не решился подписывать, послал к Попову. Андрей Алексеевич пребывал тем временем на курорте в Минеральных Водах. И Коренев полетел туда. Каково же было искреннее удивление Андрея Алексеевича, когда Коренев возник перед ним в санатории за тысячи километров от Москвы. Узнав к тому же, что Алексею Александровичу необходимо было в сей же день возвращаться обратно, Попов совсем растерялся:
— И вы летели из-за такой ерунды? Из-за подписи? Могли бы позвонить да и только.
Он всегда тяготился формальностями, этот удивительный человек. После афишной премьеры «Часовщика» на банкете в Доме актера Андрей Алексеевич грустил, глядя на торжество.
— Вы недовольны спектаклем? — спросил я Попова.
— Нет культуры пития! — ответил учитель.
Он не был трезвенником, но пошлости не терпел. Однажды на сборе труппы ведущая дама театра затеяла бурную склоку. Владимир Сошальский пытался юмором потушить костер, но не достиг цели. Скандал разрастался. Андрей Алексеевич сидел за столом президиума, обхватив голову двумя руками, затем поднялся и сдавленно прошептал на весь зал:
— Вы что? Это ж театр!
И все притихли, увидев слезы в его глазах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72