Но он возьмет все от оставшегося в его распоряжении времени.
Он доехал на метро до Вашингтонского государственного аэропорта, где пересел на автобус-челнок, доставивший его к главному терминалу. Он прошел досмотр багажа и стал ждать посадки на самолет компании “Американ эйрлайнз”, на котором отправлялся до Далласа, где должен был пересесть на самолет до Майами. Там он переночует, а затем еще один перелет до Пуэрто-Рико и, наконец, последний – до Барбадоса. Все рейсы были оплачены наличными; согласно паспорту, он был Артуром Лэнисом, шестидесяти пяти лет, из Мичигана. У него имелось полдюжины подобных удостоверений личности; все они были профессионально сработаны, не вызывали сомнений в подлинности и все были фальшивыми. Срок действия паспорта истекал через восемь лет, и, судя по нему, Лютер изрядно попутешествовал.
Он присел в зале ожидания и сделал вид, что читает газету. Вокруг было многолюдно и шумно, как обычно бывает в больших аэропортах в будни. Время от времени Лютер отрывался от газеты и смотрел, не следит ли кто-нибудь за ним, но все было спокойно. Он осматривался достаточно часто, так что непременно обнаружил бы причину для беспокойства, если бы она была. Объявили посадку на его рейс, и он медленно побрел к изящной громаде самолета, который через три часа должен был доставить его в столицу штата Техас.
Рейс на Даллас обычно бывал полностью загружен, но к своему удивлению рядом с собой он обнаружил свободное место. Он снял плащ и положил его на пустое сиденье, создав препятствие для того, кто пожелал бы сесть рядом. Он устроился поудобнее и стал смотреть в иллюминатор.
Когда самолет выруливал на взлетно-посадочную полосу, он различил верхушку памятника Вашингтону, виднеющуюся над густым клубящимся туманом. Всего в миле от памятника вскоре проснется и станет собираться на работу его дочь, а ее отец в это время будет высоко над землей, чтобы начать новую, не вполне привычную для него жизнь.
Самолет набирал скорость и высоту; Лютер смотрел на местность далеко внизу, на змеиный извив Потомака, пока, наконец, он не скрылся из виду. Его мысли переключились на давно умершую жену, а затем снова на дочь.
Он поднял глаза и увидел приветливо улыбающееся лицо стюарда. Заказал кофе и через минуту получил свой скромный завтрак. Проглотив дымящуюся жидкость, он прикоснулся пальцами к иллюминатору со всеми его подозрительными черточками и царапинами. Протирая очки, он заметил, что глаза обильно слезятся. Он быстро осмотрелся вокруг; большинство пассажиров либо заканчивали завтракать, либо удобнее устраивались на сиденьях, чтобы вздремнуть перед посадкой.
Лютер отстегнул привязной ремень и прошел в туалет. Там он посмотрел на себя в зеркале. Его глаза опухли и покраснели. Под ними тяжело нависали мешки: за последние тридцать шесть часов он заметно постарел.
Лютер плеснул водой себе на лицо, подождал, пока она стечет, и снова плеснул. Он потер глаза. Они болели. Он наклонился над крошечной раковиной, пытаясь унять дрожание мышц.
Помимо воли, он вновь мысленно перенесся в ту комнату, где так жестоко была убита женщина. Президент Соединенных Штатов оказался пьяницей, бабником и человеком, способным поднять руку на женщину. Он улыбался журналистам, целовал младенцев, заигрывал с очарованными им старушками, проводил важные встречи, колесил по миру в качестве лидера нации, – и был вонючим ублюдком, который спал с замужними женщинами, избивал их и затем приканчивал.
Ну и наборчик.
Он узнал нечто такое, что не предназначено для широкой огласки.
Лютер чувствовал себя очень одиноким. И очень обозленным.
И самое обидное то, что эта сволочь останется безнаказанной.
Лютер пытался убедить себя, что, будь он на тридцать лет моложе, то принял бы бой. Но он не был молод. Его нервы по-прежнему были крепче, чем у большинства его сверстников, но, как и речной камень, их разъедало течение лет, и они были уже не те. В его возрасте битвы выигрываешь значительно реже. Наконец, пришло и его время, и он оказался к этому не готов, но был вынужден понять и смириться.
Лютер вновь посмотрел на свое отражение в маленьком зеркале. Глухой стон зародился в его груди и, превратившись в рыдания, наполнил тесную комнатку.
Его бездействию нет оправдания. Он не открыл зеркальную дверь. Не оттащил мужчину от Кристины Салливан. Не предотвратил ее смерть, и это жестокая правда. Будь он решительнее, она осталась бы в живых. Он купил себе свободу, возможно, жизнь, но заплатил за нее жизнью другого человека, который нуждался в его помощи и сражался за свою жизнь, в то время как Лютер только наблюдал. Человеческое существо, едва прожившее треть жизни Лютера. Это был трусливый поступок, и боль от осознания своей трусости сжимала ему грудь.
Он почувствовал, что его ноги подкашиваются, и низко наклонился над раковиной. Он был даже рад этой слабости. У него больше не было сил смотреть на свое отражение. Когда самолет провалился в воздушную яму, его стало тошнить.
Прошло несколько минут. Он смочил бумажное полотенце холодной водой и протер им лицо и шею. В конце концов ему удалось добраться до своего сиденья. Самолет с гулом, рвался вперед, и чувство вины у Лютера с каждой милей становилось все острее.
* * *
Зазвонил телефон. Кейт взглянула на часы. Одиннадцать вечера. Обычно она отвечала на звонки через автоответчик. Но что-то заставило ее броситься к телефону и поднять трубку до того, как автоответчик заработал.
– Алло.
– Почему ты уже не на работе?
– Джек?
– Как твоя лодыжка?
– Ты знаешь, который теперь час?
– Я просто проверяю своего пациента. Врач обязан делать это в любое время.
– С твоим пациентом все в порядке. Спасибо за беспокойство. – Она невольно улыбнулась.
– Карамельное мороженое – это лекарство, которое никогда меня не подводит.
– А, так значит, были и другие пациенты?
– Мой адвокат посоветовал мне не отвечать на этот вопрос.
– Умный совет.
Джек представил себе, как она сидит, теребя пальцем кончики волос, так же как в ту пору, когда они вместе учились; он корпел над правилами работы с ценными бумагами, она – над французским языком.
– Твои волосы достаточно вьются на концах, так что нет необходимости им помогать.
Она отдернула палец, улыбнулась, а потом нахмурилась. Эта фраза пробудила в ней множество воспоминаний, и не все из них были приятными.
– Уже поздно, Джек. У меня завтра суд.
Он встал и прошелся по комнате, держа трубку радиотелефона и напряженно думая. Надо удержать ее у телефона еще на несколько секунд. Он почувствовал себя виноватым. Он невольно оглянулся и посмотрел через плечо. Там никого не было, по крайней мере, никого, кого он мог видеть.
– Прости, что я звоню так поздно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
Он доехал на метро до Вашингтонского государственного аэропорта, где пересел на автобус-челнок, доставивший его к главному терминалу. Он прошел досмотр багажа и стал ждать посадки на самолет компании “Американ эйрлайнз”, на котором отправлялся до Далласа, где должен был пересесть на самолет до Майами. Там он переночует, а затем еще один перелет до Пуэрто-Рико и, наконец, последний – до Барбадоса. Все рейсы были оплачены наличными; согласно паспорту, он был Артуром Лэнисом, шестидесяти пяти лет, из Мичигана. У него имелось полдюжины подобных удостоверений личности; все они были профессионально сработаны, не вызывали сомнений в подлинности и все были фальшивыми. Срок действия паспорта истекал через восемь лет, и, судя по нему, Лютер изрядно попутешествовал.
Он присел в зале ожидания и сделал вид, что читает газету. Вокруг было многолюдно и шумно, как обычно бывает в больших аэропортах в будни. Время от времени Лютер отрывался от газеты и смотрел, не следит ли кто-нибудь за ним, но все было спокойно. Он осматривался достаточно часто, так что непременно обнаружил бы причину для беспокойства, если бы она была. Объявили посадку на его рейс, и он медленно побрел к изящной громаде самолета, который через три часа должен был доставить его в столицу штата Техас.
Рейс на Даллас обычно бывал полностью загружен, но к своему удивлению рядом с собой он обнаружил свободное место. Он снял плащ и положил его на пустое сиденье, создав препятствие для того, кто пожелал бы сесть рядом. Он устроился поудобнее и стал смотреть в иллюминатор.
Когда самолет выруливал на взлетно-посадочную полосу, он различил верхушку памятника Вашингтону, виднеющуюся над густым клубящимся туманом. Всего в миле от памятника вскоре проснется и станет собираться на работу его дочь, а ее отец в это время будет высоко над землей, чтобы начать новую, не вполне привычную для него жизнь.
Самолет набирал скорость и высоту; Лютер смотрел на местность далеко внизу, на змеиный извив Потомака, пока, наконец, он не скрылся из виду. Его мысли переключились на давно умершую жену, а затем снова на дочь.
Он поднял глаза и увидел приветливо улыбающееся лицо стюарда. Заказал кофе и через минуту получил свой скромный завтрак. Проглотив дымящуюся жидкость, он прикоснулся пальцами к иллюминатору со всеми его подозрительными черточками и царапинами. Протирая очки, он заметил, что глаза обильно слезятся. Он быстро осмотрелся вокруг; большинство пассажиров либо заканчивали завтракать, либо удобнее устраивались на сиденьях, чтобы вздремнуть перед посадкой.
Лютер отстегнул привязной ремень и прошел в туалет. Там он посмотрел на себя в зеркале. Его глаза опухли и покраснели. Под ними тяжело нависали мешки: за последние тридцать шесть часов он заметно постарел.
Лютер плеснул водой себе на лицо, подождал, пока она стечет, и снова плеснул. Он потер глаза. Они болели. Он наклонился над крошечной раковиной, пытаясь унять дрожание мышц.
Помимо воли, он вновь мысленно перенесся в ту комнату, где так жестоко была убита женщина. Президент Соединенных Штатов оказался пьяницей, бабником и человеком, способным поднять руку на женщину. Он улыбался журналистам, целовал младенцев, заигрывал с очарованными им старушками, проводил важные встречи, колесил по миру в качестве лидера нации, – и был вонючим ублюдком, который спал с замужними женщинами, избивал их и затем приканчивал.
Ну и наборчик.
Он узнал нечто такое, что не предназначено для широкой огласки.
Лютер чувствовал себя очень одиноким. И очень обозленным.
И самое обидное то, что эта сволочь останется безнаказанной.
Лютер пытался убедить себя, что, будь он на тридцать лет моложе, то принял бы бой. Но он не был молод. Его нервы по-прежнему были крепче, чем у большинства его сверстников, но, как и речной камень, их разъедало течение лет, и они были уже не те. В его возрасте битвы выигрываешь значительно реже. Наконец, пришло и его время, и он оказался к этому не готов, но был вынужден понять и смириться.
Лютер вновь посмотрел на свое отражение в маленьком зеркале. Глухой стон зародился в его груди и, превратившись в рыдания, наполнил тесную комнатку.
Его бездействию нет оправдания. Он не открыл зеркальную дверь. Не оттащил мужчину от Кристины Салливан. Не предотвратил ее смерть, и это жестокая правда. Будь он решительнее, она осталась бы в живых. Он купил себе свободу, возможно, жизнь, но заплатил за нее жизнью другого человека, который нуждался в его помощи и сражался за свою жизнь, в то время как Лютер только наблюдал. Человеческое существо, едва прожившее треть жизни Лютера. Это был трусливый поступок, и боль от осознания своей трусости сжимала ему грудь.
Он почувствовал, что его ноги подкашиваются, и низко наклонился над раковиной. Он был даже рад этой слабости. У него больше не было сил смотреть на свое отражение. Когда самолет провалился в воздушную яму, его стало тошнить.
Прошло несколько минут. Он смочил бумажное полотенце холодной водой и протер им лицо и шею. В конце концов ему удалось добраться до своего сиденья. Самолет с гулом, рвался вперед, и чувство вины у Лютера с каждой милей становилось все острее.
* * *
Зазвонил телефон. Кейт взглянула на часы. Одиннадцать вечера. Обычно она отвечала на звонки через автоответчик. Но что-то заставило ее броситься к телефону и поднять трубку до того, как автоответчик заработал.
– Алло.
– Почему ты уже не на работе?
– Джек?
– Как твоя лодыжка?
– Ты знаешь, который теперь час?
– Я просто проверяю своего пациента. Врач обязан делать это в любое время.
– С твоим пациентом все в порядке. Спасибо за беспокойство. – Она невольно улыбнулась.
– Карамельное мороженое – это лекарство, которое никогда меня не подводит.
– А, так значит, были и другие пациенты?
– Мой адвокат посоветовал мне не отвечать на этот вопрос.
– Умный совет.
Джек представил себе, как она сидит, теребя пальцем кончики волос, так же как в ту пору, когда они вместе учились; он корпел над правилами работы с ценными бумагами, она – над французским языком.
– Твои волосы достаточно вьются на концах, так что нет необходимости им помогать.
Она отдернула палец, улыбнулась, а потом нахмурилась. Эта фраза пробудила в ней множество воспоминаний, и не все из них были приятными.
– Уже поздно, Джек. У меня завтра суд.
Он встал и прошелся по комнате, держа трубку радиотелефона и напряженно думая. Надо удержать ее у телефона еще на несколько секунд. Он почувствовал себя виноватым. Он невольно оглянулся и посмотрел через плечо. Там никого не было, по крайней мере, никого, кого он мог видеть.
– Прости, что я звоню так поздно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131