У них выборные президенты, которых федеральная власть не может сместить. Ну, Чечня — это вообще вопрос особый… Но парадокс ведь, господа! У нас населения втрое больше, чем в Осетии, территория раз в двадцать больше, чем у Ингушетии, а нашего уважаемого Главу могут в любой момент, ради конъюнктурных соображений, например, по ходу предвыборной кампании, снять со своего поста, поскольку он назначается Президентом. То есть налицо деление субъектов федерации по сортам: этот — первого сорта, тот — второго, а другой — вообще третьего второй свежести. Справедливо ли это, совместимо ли с подлинной демократией?
Зал дружно прогудел нечто вроде коллективного: «Не-ет!»
Иванцов поглядел на Главу. Тот сохранял лицо непроницаемое, только глаза медленно перемещались по рядам. Видимо, он тоже сильно сомневался насчет своевременности этого сборища. Возможно даже, что и инициатива шла не от него лично, а из каких-то иных кругов. По разумению прокурора, Глава, разглядывая сидевших перед ним, прикидывал, не может ли кто-то из них подложить ему свинью.
Конечно, теперь времена иные. Никто сразу не прицепится, не пришьет политику, у каждого ученого может быть свое мнение. Тут просто совещание, так сказать, для информации, не заседание облдумы, никаких обязательных постановлений и прочих нормативных актов здесь принимать не станут. Просто ознакомились люди с одной из научных версий, даже гипотез, расширили кругозор и пошли по домам. Так что ни Главе, ни профессору не придется ожидать, что приедут утречком или ночью ребята Рындина, а через три дня их шлепнут по приговору «тройки» ОСО.
Но любители подкладывать тлеющие головешки под начальственные зады еще не перевелись. Тем более ежели кто-то из них делает такую работу не по добровольному желанию, а по служебной обязанности. Тот же Рындин в принципе обязан доложить наверх о самом факте этой заседаловки. И доложит, конечно. Правда, в каком ключе доложит — это другой вопрос. Может доложить так, что все это просто сунут в дело и тут же забудут — рутинная информация. А можно повернуть дело так, что начнется серьезная и обстоятельная разработка. А потом может произойти все что угодно. Суда, конечно, устраивать не будут, но с должностей кое-кто может спрыгнуть, а при особо серьезных сомнениях — даже и на пенсию.
Тем временем профессор Бреславский уже подводил свою речугу к финалу:
— Я еще раз повторяю, господа, что не являюсь ни сепаратистом, ни экстремистом. Я — прагматик. Разумеется, говорить, допустим, о разрыве с центром, выходе из состава Российской Федерации, особенно теперь, когда до президентских выборов осталось меньше пяти месяцев, — недальновидная и опасная позиция. Однако в ситуации, когда центр, возможно, будет сильно заинтересован в поддержке со стороны регионов, у руководства нашей области появится возможность обусловить эту поддержку согласием центра на некоторое расширение полномочий областных властей. Разумеется, это только мое личное мнение. Благодарю областное руководство за предоставленную мне возможность высказаться и прошу прощения за то, что несколько превысил выделенный мне лимит времени.
Зал захлопал, аплодисменты выглядели весьма искренними.
— Есть ли какие-то вопросы к докладчику? — спросил Глава, когда хлопки утихли. Вопросов не было. То ли слушатели попались очень понятливые, то ли осторожничали. Может, боялись показаться профанами.
— Тогда переходим к прениям, — объявил Глава. — Кто желает выступить? Напоминаю, на выступление — пять минут.
Иванцов, как и Рындин, само собой, выступать не собирался. Теплов тоже. «Интересно, — подумал Виктор Семенович, — подготовил Глава выступающих или все на самотек пустит?» Сейчас, при демократии, от желающих повыступать отбоя нет. Могут такого намолоть, что за сто лет не разгребешь…
Но подготовленный выступающий все-таки нашелся. Оказался облвоенком Сорокин.
— Доклад товарища Бреславского Лазаря Григорьевича, — произнес полковник, — произвел на меня двойственное, если можно так выразиться, впечатление. Конечно, нам, воспитанным в эпоху единого Союза, когда мы готовили себя к защите единого социалистического Отечества, многое из высказанного профессором кажется, мягко говоря, непривычным. Нам уже не первый год глаза открывают на разные исторические недоговорки или фальсификации, отчего, прямо скажу, заниматься военно-патриотическим воспитанием молодежи стало очень сложно. К примеру, если раньше призывникам рассказывали, допустим, про Зою Космодемьянскую как образец мужества и героизма и некоторые даже слезу пускали, то теперь не стесняются, извините, дамы, за грубость, спрашивать: «А сколько раз ее фашисты трахнули?» Или, допустим, Александр Матросов. Только начнешь говорить насчет его патриотизма и верности воинскому долгу, как какой-нибудь пацаненок сразу же спросит: «А правда, что, падая на дзот, он закричал: „У, бля, гололед проклятый!“ Опять же извиняюсь перед дамами, но такова жизнь.
С другой стороны, очень многое верно подмечено. Особенно насчет Чечни. Призываем ребят наших здешних, береговичей, так сказать, и отдаем в общую кучу. Призыв мы выполняем по нынешним временам просто отлично, на 85 процентов. А Москва, между прочим, как до нас доводили, уже который год план по призыву наглухо заваливает. Одного из пяти призывников максимум государству отдает. А у них, между прочим, только в самом городе вдвое больше населения, чем у нас во всей области. Получается, что наши ребята вместо этой столичной шушеры должны под пули идти? Причем за что — толком неясно. То ли за то, чтоб конституционный порядок восстановить, то ли за то, чтоб кто-то на этой войне бабки зарабатывал. Может, кстати, именно в Москве. У нас только призывников с области за прошлый год погибло 45 человек, в этом году — уже пятеро. Ко мне в кабинет каждый день мамаши ломятся — что я им говорить должен? Я их просто отдал в войска, в Чечню непосредственно не направлял, даже не знаю загодя, куда его там после учебки могут послать. Я эти вопросы не решаю. Но весь их плач и вой, которые они еще у районных и городских военкомов не потратили, на меня приходится. Если б я знал, что ихние сыновья все здесь, в области, останутся — намного проще было бы.
— Время, — напомнил Глава, потюкав карандашиком по бутылке боржоми.
— А я уже все, — сказал военком и пошел на место. Похлопали, но существенно жиже, чем профессору.
— Так. — Глава по своему обычаю поставил значок-закорючку на бумажке. — В порядке подачи записок слово имеет директор химкомбината товарищ Зацепин Олег Сергеевич.
Зацепин, поблескивая медалью «Серп и Молот», тяжко ступил на подиум и взошел на трибуну.
— Я полностью согласен с предыдущим оратором, что однозначно воспринимать доклад господина профессора очень трудно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
Зал дружно прогудел нечто вроде коллективного: «Не-ет!»
Иванцов поглядел на Главу. Тот сохранял лицо непроницаемое, только глаза медленно перемещались по рядам. Видимо, он тоже сильно сомневался насчет своевременности этого сборища. Возможно даже, что и инициатива шла не от него лично, а из каких-то иных кругов. По разумению прокурора, Глава, разглядывая сидевших перед ним, прикидывал, не может ли кто-то из них подложить ему свинью.
Конечно, теперь времена иные. Никто сразу не прицепится, не пришьет политику, у каждого ученого может быть свое мнение. Тут просто совещание, так сказать, для информации, не заседание облдумы, никаких обязательных постановлений и прочих нормативных актов здесь принимать не станут. Просто ознакомились люди с одной из научных версий, даже гипотез, расширили кругозор и пошли по домам. Так что ни Главе, ни профессору не придется ожидать, что приедут утречком или ночью ребята Рындина, а через три дня их шлепнут по приговору «тройки» ОСО.
Но любители подкладывать тлеющие головешки под начальственные зады еще не перевелись. Тем более ежели кто-то из них делает такую работу не по добровольному желанию, а по служебной обязанности. Тот же Рындин в принципе обязан доложить наверх о самом факте этой заседаловки. И доложит, конечно. Правда, в каком ключе доложит — это другой вопрос. Может доложить так, что все это просто сунут в дело и тут же забудут — рутинная информация. А можно повернуть дело так, что начнется серьезная и обстоятельная разработка. А потом может произойти все что угодно. Суда, конечно, устраивать не будут, но с должностей кое-кто может спрыгнуть, а при особо серьезных сомнениях — даже и на пенсию.
Тем временем профессор Бреславский уже подводил свою речугу к финалу:
— Я еще раз повторяю, господа, что не являюсь ни сепаратистом, ни экстремистом. Я — прагматик. Разумеется, говорить, допустим, о разрыве с центром, выходе из состава Российской Федерации, особенно теперь, когда до президентских выборов осталось меньше пяти месяцев, — недальновидная и опасная позиция. Однако в ситуации, когда центр, возможно, будет сильно заинтересован в поддержке со стороны регионов, у руководства нашей области появится возможность обусловить эту поддержку согласием центра на некоторое расширение полномочий областных властей. Разумеется, это только мое личное мнение. Благодарю областное руководство за предоставленную мне возможность высказаться и прошу прощения за то, что несколько превысил выделенный мне лимит времени.
Зал захлопал, аплодисменты выглядели весьма искренними.
— Есть ли какие-то вопросы к докладчику? — спросил Глава, когда хлопки утихли. Вопросов не было. То ли слушатели попались очень понятливые, то ли осторожничали. Может, боялись показаться профанами.
— Тогда переходим к прениям, — объявил Глава. — Кто желает выступить? Напоминаю, на выступление — пять минут.
Иванцов, как и Рындин, само собой, выступать не собирался. Теплов тоже. «Интересно, — подумал Виктор Семенович, — подготовил Глава выступающих или все на самотек пустит?» Сейчас, при демократии, от желающих повыступать отбоя нет. Могут такого намолоть, что за сто лет не разгребешь…
Но подготовленный выступающий все-таки нашелся. Оказался облвоенком Сорокин.
— Доклад товарища Бреславского Лазаря Григорьевича, — произнес полковник, — произвел на меня двойственное, если можно так выразиться, впечатление. Конечно, нам, воспитанным в эпоху единого Союза, когда мы готовили себя к защите единого социалистического Отечества, многое из высказанного профессором кажется, мягко говоря, непривычным. Нам уже не первый год глаза открывают на разные исторические недоговорки или фальсификации, отчего, прямо скажу, заниматься военно-патриотическим воспитанием молодежи стало очень сложно. К примеру, если раньше призывникам рассказывали, допустим, про Зою Космодемьянскую как образец мужества и героизма и некоторые даже слезу пускали, то теперь не стесняются, извините, дамы, за грубость, спрашивать: «А сколько раз ее фашисты трахнули?» Или, допустим, Александр Матросов. Только начнешь говорить насчет его патриотизма и верности воинскому долгу, как какой-нибудь пацаненок сразу же спросит: «А правда, что, падая на дзот, он закричал: „У, бля, гололед проклятый!“ Опять же извиняюсь перед дамами, но такова жизнь.
С другой стороны, очень многое верно подмечено. Особенно насчет Чечни. Призываем ребят наших здешних, береговичей, так сказать, и отдаем в общую кучу. Призыв мы выполняем по нынешним временам просто отлично, на 85 процентов. А Москва, между прочим, как до нас доводили, уже который год план по призыву наглухо заваливает. Одного из пяти призывников максимум государству отдает. А у них, между прочим, только в самом городе вдвое больше населения, чем у нас во всей области. Получается, что наши ребята вместо этой столичной шушеры должны под пули идти? Причем за что — толком неясно. То ли за то, чтоб конституционный порядок восстановить, то ли за то, чтоб кто-то на этой войне бабки зарабатывал. Может, кстати, именно в Москве. У нас только призывников с области за прошлый год погибло 45 человек, в этом году — уже пятеро. Ко мне в кабинет каждый день мамаши ломятся — что я им говорить должен? Я их просто отдал в войска, в Чечню непосредственно не направлял, даже не знаю загодя, куда его там после учебки могут послать. Я эти вопросы не решаю. Но весь их плач и вой, которые они еще у районных и городских военкомов не потратили, на меня приходится. Если б я знал, что ихние сыновья все здесь, в области, останутся — намного проще было бы.
— Время, — напомнил Глава, потюкав карандашиком по бутылке боржоми.
— А я уже все, — сказал военком и пошел на место. Похлопали, но существенно жиже, чем профессору.
— Так. — Глава по своему обычаю поставил значок-закорючку на бумажке. — В порядке подачи записок слово имеет директор химкомбината товарищ Зацепин Олег Сергеевич.
Зацепин, поблескивая медалью «Серп и Молот», тяжко ступил на подиум и взошел на трибуну.
— Я полностью согласен с предыдущим оратором, что однозначно воспринимать доклад господина профессора очень трудно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146