У него есть свои источники информации, небольшой аналитический центр, но нет прямого контакта с ключевыми фигурами — такими, как вы, например. Поэтому он попросил нас кое-что уточнить из первых уст.
— Если смогу, то уточню. В рамках возможного, конечно.
— Ну, невозможного мы требовать не собираемся. Так вот, нашего заказчика интересует перспектива отношений вашей области с федеральными властями в условиях приближающихся выборов и возможных вариантов их исхода.
— А почему вы этот вопрос мне задаете? Я ведь не Глава администрации, не председатель областной Думы. Мое дело — блюсти законность. Будут нарушения закона о выборах — возбудим уголовные дела. Начнутся беспорядки — привлечем организаторов к ответственности. А если все пройдет нормально и тихо — моя роль минимальная.
— Виктор Семенович, — вмешался Соловьев, — не надо овечку изображать. Глава в этой области фигура скорее номинальная. Это ежу ясно. Может, он сам о себе и более высокого мнения, но это только по недостатку ума и избытку номенклатурной спеси.
— Это ваша личная оценка. А у меня нет оснований считать, что я пользуюсь большим влиянием на областные дела, чем Глава. У меня, согласен, участок работы просторный, ответственный, но имеет строго обозначенные границы. Каких-то «сверхполномочий» я не имею.
— Может, это и так, но все же знают, что не место красит человека, а человек место. По оценкам аналитиков нашего клиента, вы являетесь вторым-третьим человеком по степени влияния на общую обстановку в области, — улыбнулся Резник. — После Рындина вы идете наравне с Тихоновым.
— Порадовал бы Эдуарда Сергеевича, — хмыкнул Иванцов, — но боюсь, что он подумает, будто я издеваюсь.
— Ладно, — сказал Резник, — оставим все аналитические разработки в стороне. Предположим, что у нашего клиента просто сложилось мнение, будто в вашей области идет подготовка общественного мнения к возможному изменению статуса области и даже — я могу это допустить? — к решительному изменению отношений с Федерацией.
— Говоря по-русски, — нахмурился Соловьев, — к провозглашению независимости.
Иванцов закатился хохотом. Сыграть веселье ему было не так уж и просто, но получилось довольно натурально.
— Наверно, это они такой вывод из публикаций в прессе сделали, — предположил Иванцов, отсмеявшись. — Ну, пишут разные народные витии с подачи профессора Бреславского, что, мол, в древности Москва Береговию завоевала, притесняла пятьсот лет и сейчас налогами задавила, предпринимательству палки в колеса ставит… Но писать ведь не запретишь, у нас свобода слова как-никак утвердилась на практике.
— И это не значит, что в определенных кругах взят курс на реальное изменение отношений с Москвой?
— Не думаю…
— Жаль, если так, — Резник потеребил свою бородку, — потому что клиент, которого мы представляем, возлагал на это кое-какие надежды. Он давно задумывался над возможностями вложения капитала в России, но его пугает неопределенность и непредсказуемость поворотов в политике такой огромной страны. Кроме того, иерархический огромный госаппарат и сложное налогообложение.
— А в маленькую Береговию он бы вложил? — прищурился Иванцов.
— Больше того, — доверительно сказал Лева, — он смог бы пролоббировать в международных кругах ее признание де-юре.
— Это кто ж такой? Князь Мира? — усмехнулся прокурор.
— Не все ли вам равно, Виктор Семенович? Ведь, как я понял, его данные о возможном сепаратизме в Береговии неверны…
— Знаете, Лев Моисеевич, всякие данные до определенной степени неверны. То есть какая-то часть сведений недостоверна. Вместе с тем в каждой информации присутствует определенный процент достоверного. Вопрос в соотношении достоверного и недостоверного. Сейчас у меня маловато достоверной информации о вашем, так сказать, клиенте. Если вы мне побольше сообщите, то можно будет и относительно сотрудничества подумать…
БРАТЬЯ
— Притормози, — велел шоферу облвоенком Сорокин. «Уазик» приткнулся к смерзшейся куче подтаявшего за день снега. — Пожалуй, нет тебе смысла меня ждать. Езжай с Богом, я пешочком дойду.
Водитель спорить не стал. Он знал, что полковнику от магазина «Олимпик», в который он вроде бы собирался, всего ничего до дома. На машине дольше. Напрямую не проедешь, надо кругами добираться. А тут прошел через магазин, свернул во двор — и дома.
Было около шести вечера, темнота уже окутала улицы, зажглись фонари. Народ густо шел по улицам, возвращаясь с работы.
«Уазик» укатил, а Юрий Николаевич отправился в магазин. Особого интереса к прилавкам он не проявлял. В «Олимпике» продавали спортивные товары. Народу было немного. Цены уж больно кусались. Может, и стоило полковнику приобрести себе какой-нибудь тренажер за полтора-два миллиона, чтоб согнать жирок, который начал постепенно наползать на матерую фигуру, но денег таких при себе не имелось. К тому же сомнительно, чтоб до этого тренажера удалось когда-нибудь добраться. Спортом заниматься на военкомовской должности было некогда. Впереди уже маячил весенний призыв, из Чечни опять приходили цинки, привозили покалеченных пацанов, и надо было со всем этим разбираться. Потому что мамы и из облцентра, и из других городов области, и из сел, к которым привозили упаковку с «грузом 200», знать не хотели, что военком их детей в Чечню не посылал. И те, чьи парни возвращались без ступни, без руки, парализованные или потерявшие разум после контузии, тоже изливали весь гнев на него, выстояв очередь в приемной. Но ведь он действительно никого в Чечню не посылал. И в Таджикистан, и вообще во все места, откуда приходили гробы. У него был план и команды, за которыми приезжали «покупатели» из войск и везли куда-то. А уж там, на месте, другие люди в погонах решали, кто должен ехать на север, а кто на юг.
Да, взятки он брал. И не раз. Потому что жить иной раз было больше не на что. Зарплата могла задержаться на месяц, на два и на три. А у полковника были неработающая жена, две дочки, учившиеся в институтах, и сын-школьник. Все это когда-то вполне кормилось на те 300-400 рублей, которые Сорокин получал в войсках. Теперь, несмотря на положенную семизначную зарплату, концы с концами сводились плохо. Пайковых он тоже давно не видел. И когда чей-нибудь папа или брат в цветном пиджаке или в кожаной куртке, поговорив о сложностях жизни и талантах кандидата на отсрочку от призыва, доставал из «дипломата» с золотистыми замками конвертик, где прятались десяток-другой бумажек с портретами Франклина, ни отводить «руку дающего», ни орать не хотелось. Хотелось брать.
Пройдя через магазин, Юрий Николаевич действительно свернул во двор. По прямой до родного подъезда оставалось метров сто, не больше. Но пошел он не прямо, а немного наискосок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
— Если смогу, то уточню. В рамках возможного, конечно.
— Ну, невозможного мы требовать не собираемся. Так вот, нашего заказчика интересует перспектива отношений вашей области с федеральными властями в условиях приближающихся выборов и возможных вариантов их исхода.
— А почему вы этот вопрос мне задаете? Я ведь не Глава администрации, не председатель областной Думы. Мое дело — блюсти законность. Будут нарушения закона о выборах — возбудим уголовные дела. Начнутся беспорядки — привлечем организаторов к ответственности. А если все пройдет нормально и тихо — моя роль минимальная.
— Виктор Семенович, — вмешался Соловьев, — не надо овечку изображать. Глава в этой области фигура скорее номинальная. Это ежу ясно. Может, он сам о себе и более высокого мнения, но это только по недостатку ума и избытку номенклатурной спеси.
— Это ваша личная оценка. А у меня нет оснований считать, что я пользуюсь большим влиянием на областные дела, чем Глава. У меня, согласен, участок работы просторный, ответственный, но имеет строго обозначенные границы. Каких-то «сверхполномочий» я не имею.
— Может, это и так, но все же знают, что не место красит человека, а человек место. По оценкам аналитиков нашего клиента, вы являетесь вторым-третьим человеком по степени влияния на общую обстановку в области, — улыбнулся Резник. — После Рындина вы идете наравне с Тихоновым.
— Порадовал бы Эдуарда Сергеевича, — хмыкнул Иванцов, — но боюсь, что он подумает, будто я издеваюсь.
— Ладно, — сказал Резник, — оставим все аналитические разработки в стороне. Предположим, что у нашего клиента просто сложилось мнение, будто в вашей области идет подготовка общественного мнения к возможному изменению статуса области и даже — я могу это допустить? — к решительному изменению отношений с Федерацией.
— Говоря по-русски, — нахмурился Соловьев, — к провозглашению независимости.
Иванцов закатился хохотом. Сыграть веселье ему было не так уж и просто, но получилось довольно натурально.
— Наверно, это они такой вывод из публикаций в прессе сделали, — предположил Иванцов, отсмеявшись. — Ну, пишут разные народные витии с подачи профессора Бреславского, что, мол, в древности Москва Береговию завоевала, притесняла пятьсот лет и сейчас налогами задавила, предпринимательству палки в колеса ставит… Но писать ведь не запретишь, у нас свобода слова как-никак утвердилась на практике.
— И это не значит, что в определенных кругах взят курс на реальное изменение отношений с Москвой?
— Не думаю…
— Жаль, если так, — Резник потеребил свою бородку, — потому что клиент, которого мы представляем, возлагал на это кое-какие надежды. Он давно задумывался над возможностями вложения капитала в России, но его пугает неопределенность и непредсказуемость поворотов в политике такой огромной страны. Кроме того, иерархический огромный госаппарат и сложное налогообложение.
— А в маленькую Береговию он бы вложил? — прищурился Иванцов.
— Больше того, — доверительно сказал Лева, — он смог бы пролоббировать в международных кругах ее признание де-юре.
— Это кто ж такой? Князь Мира? — усмехнулся прокурор.
— Не все ли вам равно, Виктор Семенович? Ведь, как я понял, его данные о возможном сепаратизме в Береговии неверны…
— Знаете, Лев Моисеевич, всякие данные до определенной степени неверны. То есть какая-то часть сведений недостоверна. Вместе с тем в каждой информации присутствует определенный процент достоверного. Вопрос в соотношении достоверного и недостоверного. Сейчас у меня маловато достоверной информации о вашем, так сказать, клиенте. Если вы мне побольше сообщите, то можно будет и относительно сотрудничества подумать…
БРАТЬЯ
— Притормози, — велел шоферу облвоенком Сорокин. «Уазик» приткнулся к смерзшейся куче подтаявшего за день снега. — Пожалуй, нет тебе смысла меня ждать. Езжай с Богом, я пешочком дойду.
Водитель спорить не стал. Он знал, что полковнику от магазина «Олимпик», в который он вроде бы собирался, всего ничего до дома. На машине дольше. Напрямую не проедешь, надо кругами добираться. А тут прошел через магазин, свернул во двор — и дома.
Было около шести вечера, темнота уже окутала улицы, зажглись фонари. Народ густо шел по улицам, возвращаясь с работы.
«Уазик» укатил, а Юрий Николаевич отправился в магазин. Особого интереса к прилавкам он не проявлял. В «Олимпике» продавали спортивные товары. Народу было немного. Цены уж больно кусались. Может, и стоило полковнику приобрести себе какой-нибудь тренажер за полтора-два миллиона, чтоб согнать жирок, который начал постепенно наползать на матерую фигуру, но денег таких при себе не имелось. К тому же сомнительно, чтоб до этого тренажера удалось когда-нибудь добраться. Спортом заниматься на военкомовской должности было некогда. Впереди уже маячил весенний призыв, из Чечни опять приходили цинки, привозили покалеченных пацанов, и надо было со всем этим разбираться. Потому что мамы и из облцентра, и из других городов области, и из сел, к которым привозили упаковку с «грузом 200», знать не хотели, что военком их детей в Чечню не посылал. И те, чьи парни возвращались без ступни, без руки, парализованные или потерявшие разум после контузии, тоже изливали весь гнев на него, выстояв очередь в приемной. Но ведь он действительно никого в Чечню не посылал. И в Таджикистан, и вообще во все места, откуда приходили гробы. У него был план и команды, за которыми приезжали «покупатели» из войск и везли куда-то. А уж там, на месте, другие люди в погонах решали, кто должен ехать на север, а кто на юг.
Да, взятки он брал. И не раз. Потому что жить иной раз было больше не на что. Зарплата могла задержаться на месяц, на два и на три. А у полковника были неработающая жена, две дочки, учившиеся в институтах, и сын-школьник. Все это когда-то вполне кормилось на те 300-400 рублей, которые Сорокин получал в войсках. Теперь, несмотря на положенную семизначную зарплату, концы с концами сводились плохо. Пайковых он тоже давно не видел. И когда чей-нибудь папа или брат в цветном пиджаке или в кожаной куртке, поговорив о сложностях жизни и талантах кандидата на отсрочку от призыва, доставал из «дипломата» с золотистыми замками конвертик, где прятались десяток-другой бумажек с портретами Франклина, ни отводить «руку дающего», ни орать не хотелось. Хотелось брать.
Пройдя через магазин, Юрий Николаевич действительно свернул во двор. По прямой до родного подъезда оставалось метров сто, не больше. Но пошел он не прямо, а немного наискосок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146