Он просто растворился в темноте, в которой, наверное, была видна лишь его сияющая, белозубая улыбка. Мартин сердито бурчал, что теперь ему придется доить вдвое больше коров — и все потому, что этот ничтожный Лу выкинул такую дурацкую штуку! Натягивая сапоги, он прорычал зло:
— Надеюсь, его подстрелят в первой же перестрелке. Может, тогда он поймет, сколько неприятностей всем причинил!
— Заткнись, — сказал Гэс. — Он вернется. И вернется с ухом кайзера на штыке. Вернется героем. А ты будешь по-прежнему ковыряться в дерьме!
После того, как боевые действия закончились, Лу не сразу отправился домой. Все остальные уже вернулись, а его все не было. И когда он сообщил, в какой день прибывает, его встречали не так, как встречают героя, возвращающегося с войны.
На станцию пришли Гэс, вся семья, Сэлли и те ребята, с которыми Лу когда-то дружил — уже далеко не маленькие мальчики. Они неловко переминались с ноги на ногу и говорили: “А помнишь, как старина Лу всегда шутил? А помнишь, чего он учудил, когда... Да, скажу вам, он мог заставить и козу рассмеяться...” Но в их голосах присутствовали нотки какого-то беспокойства; потом все притихли, как зрители, ожидающие главной сцены; они чувствовали, что Лу, тот Лу, которого они помнили как вечного шутника, может оказаться совсем другим.
Пришли встречать Лютера Бенни Пикок, который женился на Моди Коберман, чтобы избежать призыва в армию, и Дональд Додж, который после отъезда Лу стал владельцем биллиардной и бара. И еще один из старых товарищей Лу — Гроувер Дарби, которого назначили шерифом, потому что он большого роста, достаточно толстый и медленно выговаривал слова.
Жених Кейти, Джеральд Лундквист, запаздывал — он вызволял быка своего стада, запутавшегося в колючей проволоке.
Мартин так и не нашел себе подружки. Некоторые поговаривали, что он просто слишком жадный и не хочет тратиться на ухаживание; другие утверждали, что он выжидает и присматривает себе достойную партию. А сам Мартин молчал: с каждым годом он становился все более молчаливым, все больше любил совать нос не в свои дела. И если что-то все-таки говорил, то очень язвительно и едко.
Здание железнодорожной станции, выкрашенное в желтый цвет, располагалось на самом краю городка, который в Европе назвали бы глухой деревней. Рядом с ним высились высокие цилиндрические элеваторы, стоявшие как памятники в честь победы человека над равнинами.
С востока донесся долгий гудок; в той стороне колея проходила как бы в ущелье, вырубленном в мягком песчанике, и поэтому звук гудка доносился сильно искаженным, но усиленным тем, что был зажат между стенами. Эти гудки становились своеобразной музыкой, и машинист каждого паровоза, проводя состав сквозь это ущелье, пытался сыграть гудком свою особую железнодорожную мелодию. В то утро песнь гудка и стука колес казалась печальной; в ней слышались слова: “Уже рассвет — а солнца все нет, уже рассвет — а солнца все нет...”
— Никогда не забуду, — сказал Бенни, — как старина Лу засунул...
Удар острого локтя Кейти по ребрам оборвал рассказ. Он проследил за направлением ее взгляда, который был устремлен на старого Гилпина. Старик казался статуей, изваянной из камня и установленной у края платформы.
— Никогда не забуду, — снова заговорил Бенни, — как старина Лу и Гэс плавали в этой нашей луже. Нырял он, скажу я вам, как рыба, а плавал как бобер!
Но никто его не слушал.
— Интересно, как он сейчас выглядит? — сказал Гэс, проводя рукой по своим густым, как стог сена, волосам.
Сэлли теперь была плотной, курносой, краснощекой девушкой.
— Трудно сказать, — отозвалась она, — я его вообще плохо помню.
— Я тоже должен был бы возвращаться вместе с ним на этом поезде.
— А я считаю — очень хорошо, что ты остался на ферме помогать отцу. О войне рассказывают ужасные вещи, — сказала Сэлли. — Говорят, Чарли Броку снарядом просто оторвало голову.
Гэс невидящим взглядом смотрел на рельсы. Он никому не рассказывал, что когда ему исполнилось шестнадцать лет, он отправился на призывной участок и заявил, что ему двадцать один год и что он хочет записаться в армию. А большой толстый сержант только посмеялся над ним и отправил восвояси. В тот раз он впервые в жизни попытался соврать. И после своей неудачи решил, что это была его первая и последняя ложь — какой смысл врать, если сразу видно, что говоришь неправду?
Когда огромный черный паровоз медленно, с перестуком, проезжал мимо, из кабины высунулся машинист и улыбнулся собравшимся на платформе. Он улыбался так всем ожидающим на станциях маленьких провинциальных городков. На машинисте была полосатая кепка с длинным козырьком, вокруг шеи — красный платок. Страх неизвестности, притаившийся в душе Гэса, вдруг перерос в ужас: он осознал, что действительно не знает, каким теперь стал Лу.
Вот возвращается домой скиталец из дальних стран, возвращается воин после битв за демократию, возвращается после сражений с дикими варварами человек, который с оружием в руках смотрел в лицо врагу...
Поезд остановился. Из вагона, в котором должен был ехать Лу, вышел проводник; за ним выскочил коммивояжер, тащивший тяжелый чемодан с обитыми металлом углами, в котором он, наверное, возил образцы предлагаемой продукции. Потом из вагона появился Кори Холлинсворт, с удивлением посмотревший на ожидающее семейство Гилпинов.
Он улыбнулся отцу:
— Я вас приветствую! Не ожидал увидеть столько встречающих. Я-то ездил в Джанктон-Сити.
— Мы встречаем Лютера, — сказала мать. — Он должен был ехать в этом вагоне.
— Странно, я вроде его не видел... — Кори запнулся, вспомнив что-то. — Э... может быть, он был в другом конце вагона, я как-то не присматривался к другим пассажирам.
— Я пойду посмотрю, — быстро сказал Гэс; подошел к проводнику и спросил: — Можно мне зайти в вагон? Я хочу помочь моему брату...
Проводник поначалу стал возражать, но потом, повнимательнее посмотрев на Гэса — а он, как и машинист, хорошо знал, что происходит на таких маленьких станциях, — кивнул и отступил в сторону.
— Я думаю, вам нужен человек, который... сидит в самом конце вагона.
— Да, спасибо, — сказал Гэс и взлетел по ступенькам. Пройдя по длинному вагону в самый конец, он увидел солдата в форме цвета “хаки”. Солдат сидел на зеленом бархатном сиденье и спал.
Гэс, склонившись над ним и ощутив запах виски, потряс его за плечо. Рядом с ним, на полу, он увидел трость с серебряным набалдашником.
— Пошли, братец, — сказал Гэс.
Солдат приоткрыл один глаз и криво усмехнулся.
— О, это ты, Гэс?
— Лу, тебя встречают родители. Ты не очень пьян?
— Ну, может, мне лучше посидеть тут еще немножечко, поехать дальше, дальше... — Лу вздохнул и закрыл глаз.
Гэс, только теперь рассмотрев брата получше, вздрогнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
— Надеюсь, его подстрелят в первой же перестрелке. Может, тогда он поймет, сколько неприятностей всем причинил!
— Заткнись, — сказал Гэс. — Он вернется. И вернется с ухом кайзера на штыке. Вернется героем. А ты будешь по-прежнему ковыряться в дерьме!
После того, как боевые действия закончились, Лу не сразу отправился домой. Все остальные уже вернулись, а его все не было. И когда он сообщил, в какой день прибывает, его встречали не так, как встречают героя, возвращающегося с войны.
На станцию пришли Гэс, вся семья, Сэлли и те ребята, с которыми Лу когда-то дружил — уже далеко не маленькие мальчики. Они неловко переминались с ноги на ногу и говорили: “А помнишь, как старина Лу всегда шутил? А помнишь, чего он учудил, когда... Да, скажу вам, он мог заставить и козу рассмеяться...” Но в их голосах присутствовали нотки какого-то беспокойства; потом все притихли, как зрители, ожидающие главной сцены; они чувствовали, что Лу, тот Лу, которого они помнили как вечного шутника, может оказаться совсем другим.
Пришли встречать Лютера Бенни Пикок, который женился на Моди Коберман, чтобы избежать призыва в армию, и Дональд Додж, который после отъезда Лу стал владельцем биллиардной и бара. И еще один из старых товарищей Лу — Гроувер Дарби, которого назначили шерифом, потому что он большого роста, достаточно толстый и медленно выговаривал слова.
Жених Кейти, Джеральд Лундквист, запаздывал — он вызволял быка своего стада, запутавшегося в колючей проволоке.
Мартин так и не нашел себе подружки. Некоторые поговаривали, что он просто слишком жадный и не хочет тратиться на ухаживание; другие утверждали, что он выжидает и присматривает себе достойную партию. А сам Мартин молчал: с каждым годом он становился все более молчаливым, все больше любил совать нос не в свои дела. И если что-то все-таки говорил, то очень язвительно и едко.
Здание железнодорожной станции, выкрашенное в желтый цвет, располагалось на самом краю городка, который в Европе назвали бы глухой деревней. Рядом с ним высились высокие цилиндрические элеваторы, стоявшие как памятники в честь победы человека над равнинами.
С востока донесся долгий гудок; в той стороне колея проходила как бы в ущелье, вырубленном в мягком песчанике, и поэтому звук гудка доносился сильно искаженным, но усиленным тем, что был зажат между стенами. Эти гудки становились своеобразной музыкой, и машинист каждого паровоза, проводя состав сквозь это ущелье, пытался сыграть гудком свою особую железнодорожную мелодию. В то утро песнь гудка и стука колес казалась печальной; в ней слышались слова: “Уже рассвет — а солнца все нет, уже рассвет — а солнца все нет...”
— Никогда не забуду, — сказал Бенни, — как старина Лу засунул...
Удар острого локтя Кейти по ребрам оборвал рассказ. Он проследил за направлением ее взгляда, который был устремлен на старого Гилпина. Старик казался статуей, изваянной из камня и установленной у края платформы.
— Никогда не забуду, — снова заговорил Бенни, — как старина Лу и Гэс плавали в этой нашей луже. Нырял он, скажу я вам, как рыба, а плавал как бобер!
Но никто его не слушал.
— Интересно, как он сейчас выглядит? — сказал Гэс, проводя рукой по своим густым, как стог сена, волосам.
Сэлли теперь была плотной, курносой, краснощекой девушкой.
— Трудно сказать, — отозвалась она, — я его вообще плохо помню.
— Я тоже должен был бы возвращаться вместе с ним на этом поезде.
— А я считаю — очень хорошо, что ты остался на ферме помогать отцу. О войне рассказывают ужасные вещи, — сказала Сэлли. — Говорят, Чарли Броку снарядом просто оторвало голову.
Гэс невидящим взглядом смотрел на рельсы. Он никому не рассказывал, что когда ему исполнилось шестнадцать лет, он отправился на призывной участок и заявил, что ему двадцать один год и что он хочет записаться в армию. А большой толстый сержант только посмеялся над ним и отправил восвояси. В тот раз он впервые в жизни попытался соврать. И после своей неудачи решил, что это была его первая и последняя ложь — какой смысл врать, если сразу видно, что говоришь неправду?
Когда огромный черный паровоз медленно, с перестуком, проезжал мимо, из кабины высунулся машинист и улыбнулся собравшимся на платформе. Он улыбался так всем ожидающим на станциях маленьких провинциальных городков. На машинисте была полосатая кепка с длинным козырьком, вокруг шеи — красный платок. Страх неизвестности, притаившийся в душе Гэса, вдруг перерос в ужас: он осознал, что действительно не знает, каким теперь стал Лу.
Вот возвращается домой скиталец из дальних стран, возвращается воин после битв за демократию, возвращается после сражений с дикими варварами человек, который с оружием в руках смотрел в лицо врагу...
Поезд остановился. Из вагона, в котором должен был ехать Лу, вышел проводник; за ним выскочил коммивояжер, тащивший тяжелый чемодан с обитыми металлом углами, в котором он, наверное, возил образцы предлагаемой продукции. Потом из вагона появился Кори Холлинсворт, с удивлением посмотревший на ожидающее семейство Гилпинов.
Он улыбнулся отцу:
— Я вас приветствую! Не ожидал увидеть столько встречающих. Я-то ездил в Джанктон-Сити.
— Мы встречаем Лютера, — сказала мать. — Он должен был ехать в этом вагоне.
— Странно, я вроде его не видел... — Кори запнулся, вспомнив что-то. — Э... может быть, он был в другом конце вагона, я как-то не присматривался к другим пассажирам.
— Я пойду посмотрю, — быстро сказал Гэс; подошел к проводнику и спросил: — Можно мне зайти в вагон? Я хочу помочь моему брату...
Проводник поначалу стал возражать, но потом, повнимательнее посмотрев на Гэса — а он, как и машинист, хорошо знал, что происходит на таких маленьких станциях, — кивнул и отступил в сторону.
— Я думаю, вам нужен человек, который... сидит в самом конце вагона.
— Да, спасибо, — сказал Гэс и взлетел по ступенькам. Пройдя по длинному вагону в самый конец, он увидел солдата в форме цвета “хаки”. Солдат сидел на зеленом бархатном сиденье и спал.
Гэс, склонившись над ним и ощутив запах виски, потряс его за плечо. Рядом с ним, на полу, он увидел трость с серебряным набалдашником.
— Пошли, братец, — сказал Гэс.
Солдат приоткрыл один глаз и криво усмехнулся.
— О, это ты, Гэс?
— Лу, тебя встречают родители. Ты не очень пьян?
— Ну, может, мне лучше посидеть тут еще немножечко, поехать дальше, дальше... — Лу вздохнул и закрыл глаз.
Гэс, только теперь рассмотрев брата получше, вздрогнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92