Герни посмотрел на пелену дождя, струившегося по плексигласовой крыше речного трамвайчика, потом взглянул на мокрые каштаны вдоль каменной набережной Сены. Сидевший напротив человек даже не притронулся к своему омлету. Отвернувшись, он тихо плакал. Слезы то и дело падали на его левую руку, в то время как в правой он вяло держал вилку, будто не зная, что с ней делать. Наконец, он отделил кусочек омлета и отодвинул его на край тарелки.
– Месье, все в порядке. Дело сделано. Повернувшись к Герни, он из вежливости перешел на английский. Теперь они смотрели друг другу в глаза.
– На имя, которое вы мне указали. В женевском банке. Как договорились. Все это я проделал сегодня.
Человек говорил короткими фразами, и поэтому слезы ему не очень мешали.
Герни кивнул:
– Как договорились. Я не сомневался. Благодарю вас.
Герни хотелось как-то успокоить собеседника, поддержать, но тот был безутешен в своем горе. Так они сидели, пока пароход шел еще примерно полмили. Под скрепленным медными пластинками полом пульсировали моторы, им вторил шум дождя. Почти все время француз избегал взгляда Герни и лишь иногда посматривал на него широко раскрытыми, недоверчивыми глазами, какие бывают у труса, пытающегося выдержать взгляд противника. Затем глаза его снова затуманились слезами.
Герни вздохнул и оглядел пароход. Толстые матроны кудахтали над своими отпрысками, туристы не переставая щелкали четырехсотдолларовыми фотоаппаратами фирмы «Никон». Париж ничего не давал им взамен. Герни взял вилку из рук француза и положил ее рядом с тарелкой. Затем сбросил салат на тарелку с омлетом и отодвинул ее на край стола.
– Месье Дюран, – тихо произнес он под шум дождя, – вы должны подумать о мальчике. Ваша жена... все это, конечно, в будущем, но она оправится. Существует множество пыток. Для нее одна была не лучше другой. Ее травмировали, но теперь это не имеет значения. Для ребенка это страшнее. Попросите ее помочь. Заинтересуйте ее этим. Вы оба должны подумать о сыне.
Сказав это, Герни почувствовал себя дураком.
Дюран снова взял вилку и вертел ее в руке.
– По иронии судьбы моя жена уходит от меня и забирает ребенка. Не к любовнику, не из ненависти ко мне. Ей надоело. Нет, возможно, не это. Я должен ей верить, верить ее словам. Она сказала, что любовь ушла, что она сама себя не узнает. – Он замолчал и посмотрел на Герни. – Вы понимаете?
Тот кивнул.
– Да, я тоже изменился. Я сам это чувствую. Но моя любовь к ней осталась прежней. Это смешно, даже странно. Но ирония в том, что жена ко мне возвращается: ей некуда идти. – Он попытался улыбнуться, но не смог. – Вы всех их убили, месье?
– Так было нужно, – ответил Герни.
– Да.
Дюран положил вилку и посмотрел на город, вырисовывавшийся сквозь серую мглу косого дождя.
– Дело сделано, – выпалил он. – Я положил на ваш счет деньги. В Женеве, как договорились.
Он с силой потер скулу и улыбнулся.
– Я вам очень благодарен.
И, придвинув к себе тарелку, он принялся с жадностью есть, словно умирал с голоду.
* * *
Герни позволил втянуть себя в один из огромных плексигласовых отсеков аэропорта де Голля, смирившись с неизбежной скукой и неудобствами воздушного путешествия. Ничто не заставляло его стоять на пандусе среди этой ленивой толпы. Герни можно было принять за испанца, итальянца или аргентинца. Стройная, сильная фигура, тонкие черты лица, волнистые черные волосы. Его дорогая одежда для отдыха нисколько не выделялась, как и хорошо сшитый костюм. Он был выше среднего роста, в хорошей форме, как человек, регулярно посещающий спортивный зал, а его легкий акцент не привлекал к себе внимания.
Более половины людей на пандусе, безусловно, имели определенную профессию. Среди них – один-два банкира, инженер-компьютерщик, вероятно, художник-модельер или лингвист. У Герни тоже была профессия. Он специализировался на странной, но довольно распространенной болезни – похищении людей. Он тщательно ее изучил, знал ее симптомы, причины и формы; знал, как она развивается. Но были и другие специалисты в этой области: пираты, бывшие наемники, романтики, а также исполнительные посредники, чьим главным оружием служил телефон. Герни же считал себя ремесленником. Как хороший столяр, знающий, как обрабатывать ту или иную породу дерева, при проверке любых ситуаций он обращался к своему инстинкту, придумывая всевозможные способы, в зависимости от развития событий. Но у него существовали определенные правила. Он не брался за дела безнадежные или как-то связанные с властями, не предлагал своих услуг. Люди сами приходили к нему, если не хотели обращаться к силам закона, а другие средства оказывались не эффективными. В любом случае Герни начинал с нуля.
Похищение людей – не болезнь современности. Само слово «похищение» появилось в XVII веке, хотя занимались этим и раньше, не смущаясь отсутствием точного термина. Большими специалистами по этой части были древние греки. В средневековой Англии похищение являлось обычной местью несговорчивому любовнику, итальянцы же преуспевали в этом поприще из столетия в столетие. Угоны самолетов, взятие заложников, похищение женщин и детей всегда были в моде. И Герни преуспевал в этом процветающем год от года деле.
Глава 3
В аэропорте Хитроу Герни столкнулся с еще большими неудобствами. Будучи английскими, они не отличались ни юмором, ни стилем. К тому времени, как он получил свою машину с долгосрочной стоянки, терпение его иссякло и он буквально кипел от злости. Выехав на шоссе и обгоняя машины на скоростной полосе, он направился на запад со скоростью сто миль в час и менее чем через полтора часа пересек границу графства Сомерсет.
Здесь Герни родился и всегда сюда возвращался. Отец его был фермером и владел несколькими акрами земли в холмистой местности на западе графства. До восемнадцати лет Герни жил с отцом. Матери он не знал, хотя она и была жива. Они никогда о ней не говорили. В его привязанности к этим местам, к этой, поросшей лесом, земле и ее людям не было ничего сентиментального. Он жил на своем клочке земли, и для него это было естественно. Он любил деревенскую жизнь, деревенские обычаи и понимал, что здесь ему лучше, чем где бы то ни было. Он искал уединения, поскольку никогда не знал, как долго оно продлится, и поэтому так дорожил им.
Его дом, под названием «Друидс-Кум», стоял в миле от дороги на краю Брендонского леса. Это был дом лесничего. Каменный, квадратной формы, построенный на возвышении, он был обращен на огромный, поросший елями волнистый склон и лощину, от которой и получил свое название. Из окон видны были покачивающиеся на ветру макушки деревьев, за ними извивающаяся белая лента бегущей по равнине реки. Шум ее был слышен постоянно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104