Собственно, можно было бы обойтись и вовсе без слов – в конце пути он неизбежно узнает пункт назначения, – но слово сорвалось с языка, и теперь он равнодушно ожидал ответа.
Вместо этого стражник с мечом жестом показал ему приблизиться, а когда принц повиновался, его товарищ ловким жестом сомкнул на запястьях кандалы. Те были неожиданно тяжелы и сразу стали натирать руки, – и Валерий впервые за последние дни почувствовал злость.
– Куда вы меня ведете? – спросил он резко, точно рубанул мечом. – Зачем все… это?
Он тряхнул кандалами. Цепь глухо звякнула. Стражники переглянулись.
– На суд, – вымолвил первый нехотя.
Другой стражник подозвал Ораста и нацепил на него вторую пару кандалов. Затем, держа меч наизготовку, он зашел Валерию за спину и подтолкнул его, так что тому ничего не осталось, как выйти из камеры.
Ораст молча следовал за ним.
На пороге жрец задержался, не решаясь сделать шаг. Магическое чутье удерживало его, настойчиво твердя об опасности – но Ораст не был волен в своих поступках. Мощная длань стражника толкнула его в спину, он шагнул за порог камеры… и зашатался, ибо мир полетел кубарем у него из-под ног. Перед глазами точно рухнула непроницаемая завеса. И он ослеп.
Ораст хотел закричать. Он успел забыть тот ужас, что довелось ему испытать после убийства Вилера, когда кровь короля лишила его зрения и дара речи – но сейчас боль эта нахлынула вновь. И вновь, совсем как тогда, пытался он закричать.
И вновь крика не было у него.
Один из стражников, как видно, заметил, что с Орастом творится неладное.
– Глянь, как перетрусил-то! – толкнул он в бок приятеля. – Аж чувств от страха лишился!
Но им приказано было доставить узников в зал суда и стражникам ничто не могло помешать исполнить приказ. Пинками и тычками солдаты заставили жреца двигаться вперед.
Валерия, который пытался было вмешаться, наградили парой ударов под ребра. Порядок был восстановлен. Можно было двигаться дальше.
Они прошли по коридору до конца и спустились по винтовой лестнице. Одному из стражников пришлось поддерживать Ораста.
Внизу, в комнате охраны, их ждали еще трое, – два других стражника и сам киммериец.
Сын Крома кивнул сыну Митры.
С отстраненным сожалением принц подумал, что, должно быть, Конану, с его прямодушием и странным для варвара чувством чести, приходится сейчас очень несладко. Нет хуже, чем служить господину, которого не уважаешь. Особенно когда господин этот велит совершать вещи, противные твоим желаниям и убеждениям. Впрочем, Валерию от сочувствия капитана наемников было ни холодно, ни горячо. Он лишь сейчас, впервые за все это время, осознал, что в конце пути его ждет смерть.
Он хотел еще сказать киммерийцу, что со жрецом творится что-то неладное, но что-то сковало ему уста. Участь бывшего товарища по несчастью внезапно сделалась безразлична, и ничто, кроме собственной судьбы, больше не заботило принца.
Лишь теперь, в этой душной комнатенке, где у стен стояли заправленные койки, для стражников, ожидающих своей очереди идти в дозор, где на столе, грязном, испещренном ножевыми отметинами, валялись забытые солдатами кости, где чадила лампа и стоял запах усталости и пота – Валерий внезапно понял, что никогда не вернется обратно.
Ему предстоял путь в один конец.
Не то чтобы это испугало его. Нет. За годы, проведенные в бесконечных сражениях, отступлениях и атаках, он слишком привык к постоянной близости смерти, чтобы по-настоящему страшиться ее. У многих, кому он в последний раз закрывал глаза, выражение лица было таким умиротворенным, почти счастливым, что порой он завидовал им. Скоро он узнает сам, была ли для этой зависти причина.
Так что страха не было.
И все же внезапно он точно пробудился ото сна. И понял, что пока не готов умирать. Но они уже двинулись в путь. Несчастного жреца, точно куль с мукой, взвалили на себя и поволокли двое дюжих наемников.
– Негоже заставлять короля ждать, – с издевательской ухмылкой заметил их приятель.
Но ждал их не только король.
Не только семеро советников на помосте, испуганные, тщетно пытающиеся скрыть страх за маской холодного достоинства и превосходства. И не только собравшиеся в зале придворные, надушенные, расфранченные, радующиеся грядущему суду как зрелищу, способному хоть ненадолго нарушить монотонность дворцового существования и разрядить накопившееся напряжение.
Все они уже свыклись с мыслью, что никто иной как Нумедидес будет их королем.
Недовольные приучались недовольство скрывать. Остальные старались извлечь выгоду из ситуации. Некоторые, правда, еще жалели Валерия – большей частью, женщины. Но прочие смотрели на вещи философски. Убийства, измены, дворцовые перевороты, – все это было им давно привычно. И потому злодеяния, приписываемые принцу, не вызывали ни ужаса, ни сомнения, – лишь презрительную насмешку над умником, что вообразил себя хитрее всех прочих, и по-глупому попался.
Они уже готовы были забыть о нем…
Ждал также простой люд – в основном, представители сословий, гильдий мастеров, и монахи, кому дозволено было в этот исключительный день занять места в самом конце зала, вдоль стен, дабы стать свидетелями, как вершит правосудие новый король, и поведать о том за дворцовыми пределами. Ждала среди них одна монахиня в охряном покрывале митрианки, незаметными шажками – и как ей только удавалось это в густой толпе? – придвигавшаяся все ближе к границе, незримо отделявшей вельмож от черни.
Никто не решался встать на пути у служительницы Солнцеликого, даже когда она совсем ненамного переступила эту черту…
Все они ждали.
С разной степенью нетерпения, усталости, циничной скуки. Ждали появления подсудимого. Низвергнутого кумира для одних. Для других – кровавого чудовища и убийцы. Несчастного малого, опального принца, павшего жертвой интриг и собственной неосторожности, – для третьих.
Ожидание сгущалось над ними, подобное грозовой туче, чреватой слепящей яростью молний и бешенством бури.
И ждал еще один человек.
Точнее, их было пятеро, – единственные, кому граф Троцеро Пуантенский доверял как самому себе. Он мог лишь уповать на Митру, что этого окажется достаточно.
В отличие от судей, что входили в зал справа, что было вполне естественно и освящено традицией, ибо именно в правой руке держит Митра свой карающий меч, – подсудимого вводили туда, где должна была решиться его судьба, через маленькую дверцу в левой стене. Она была настолько низкой, что бедняге приходилось складываться почти вдвое, склоняясь тем самым перед правосудием Солнцеликого. И вела к ней потайная галерея, что брала свое начало у входа в подземную темницу дворца.
Однако же принца Валерия Нумедидес распорядился поместить не в подземный каменный мешок, а в почти забытую темницу на втором этаже той же самой башни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140