здесь до несчастья жил в своем дворце один из великих князей, позже пережидала вдовствующая императрица - ах, когда же придет английский крейсер. И пела Плевицкая: "Средь далеких полей, на чужбине, На холодной и мерзлой земле..." Пророческая получилась песня...
В ящиках письменного стола и комода рыться не стал. Волосок поставлен или иной знак - отношения, еще не возникшие, портить ни к чему. Жизнь расставит по местам. А пока можно полюбоваться фотографиями. Как много их здесь - жизнь, и, наверное, не одна... Сюртуки, пышные плечи пушкинской поры, дамы с гладкими брюлловскими прическами с завитками, падающими на виски. Военных - в погонах или эполетах - не было совсем. Видимо, хозяин убрал из осторожности. Чужая, давным-давно исчезнувшая жизнь. Лица улыбались, глаза смеялись, покой и благоденствие исходили от каждой фотографии, накатывая волной воспоминаний. Вспомнился Чехов, финал "Дяди Вани" - ставили в год окончания училища, девиц из соседней гимназии пригласили. И когда в последний раз произносила героиня пьесы свой монолог - зал затихал в томительном предчувствии: "...мы увидим, как все зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир..." Поэт Бехтеев прислал в Тобольск, семье, стихи. Невозможно было вспомнить рифму - разве что ритм неясно звучал... И смысл: зло будет побеждено. Добром, конечно. И... "...и все утраченное вновь вернет взаимная любовь..." Вот, вспомнилось. Но смысл и чеховских, и этих скромных строчек не вовне. Ибо Бог внутри нас есть.
...Хозяин появился к обеду - утомленный, с "авоськой" в руках. Когда назвал сетку с продуктами этим непривычным словом, Званцеву стало не по себе. Как же они живут здесь, бедные? Все на "авось"?
- Из прекрасного далека мало что видно... - заметил хозяин, раскладывая принесенное по полкам и кастрюлям. - Вам следует называть меня: Евлампий Тихонович. В прошлом я служил в... Неважно. Я гимназический учитель. Об этом знают все вокруг, в том числе и милиция. От НКВД Бог пока миловал. Знаете, а меня иногда даже приглашают в старшие классы совдеповской школы - лекцию обзорную прочитать, поговорить..."
- И о чем же вы с ними говорите? - недоверчиво спросил Званцев.
- Это же дети... - спокойно возразил Евлампий. - Конечно, мало вероятно, что школа вырастит мыслящих людей. Но ведь один или два преодолеют инерцию мышления - и кто знает? Станут зачинателями Новой России?
Долго рассказывал о своих уроках. Любопытное у него было направление... Например, вослед Добролюбову, яростно доказывалось, что Катерина, героиня "Грозы" Островского, овеществляет собою яростный социальный протест. Ведь сказал бессмертный критик: "Самый сильный протест вырывается из груди самой слабой"...
- И что же? - Званцев был удивлен без меры. Зачем эти дурацкие игры? Ведь победить невозможно...
- Просто все. Если мои слушатели поняли, что у Островского никакого протеста нет и не было, поняли, что Катерина - обыкновеннейшая дурная (если не дрянная!) женщина, изменившая своему мужу, да еще с кем? С ничтожеством! А ведь женщины чутки в любви... Поймите: ребенок, который понял это, задумается и обо всем остальном. Он догадается, поймет, что его обманывают, ему навязывают.
- Романтизм... - хмыкнул Званцев. - А что у нас, милостивый государь, по делу?
Евлампий смотрел усмешливо, он будто наслаждался недоверием собеседника, его иронией.
- Ваша информация передана в точности. Ответ: Троянский конь установлен. Меры будут приняты. Мне предписано оказывать вам всяческое содействие. Вы должны провести инспекцию известной вам проблемы как можно скорее.
- Скажите... - Званцев колебался. Ответ Евлампия свидетельствовал о том, что он, Евлампий, обладает не просто прямой связью с Миллером, но радиосвязью. Иначе каким бы образом он успел так быстро все сделать? Кольнуло сомнение: не влип ли снова? Не ведет ли с ним игру НКВД?
Евлампий понял. Тень пробежала по его лицу.
- Разберемся спокойно. Если я агент ГПУ - с вашей точки зрения, - я радостно и убежденно должен показать вам рацию, представить радиста, открыться до пупа - лишь бы подозрений не было. Логично?
- Не знаю... И так, и так. Достоверно.
- Хорошо. Закончим с первым. Я ничего вам не покажу и ни с кем не познакомлю. У каждого своя работа.
- Но вы могли передать информацию не Миллеру, а вашему, НКВД, агенту. Тот ответил то, что ответил (я еще не знаю - что?), и ответ этот достоверен. Ведь агент рядом, бок о бок с Миллером. Что скажете?
- Прежде всего - получите оружие... - Евлампий протянул пистолет незнакомой системы. - Пользуется германская тайная полиция. "Вальтер" ППК, только латинскими, как вы догадываетесь... Две обоймы запасных... - Он продолжал раскладывать амуницию на столе. - Проверьте.
Званцев мгновенно собрал пистолет, передернул затвор. Кажется, все было по правде.
- Далее... - Евлампий положил на стол паспорт. - На имя Иванова Николая Николаевича, фининспектора из Владивостока. Подлинный. Владельца как вы уже поняли - нет на этом свете. На крайний случай...
Рядом с паспортом легла красная книжечка из кожи с золотым тиснением. Не веря глазам своим, Званцев увидел золотой герб СССР с надписью вокруг: "Пролетарии всех стран соединяйтесь!", ниже, крупно - "НКВД СССР" и "1936 год".
- А вы откройте... - усмехнулся Евлампий.
"Капитан госбезопасности Маслюков Евгений Алексеевич является заместителем начотдела НКВД СССР". Подписано удостоверение было замнаркома НКВД Черновым. Врезной прямоугольный штамп свидетельствовал, что документ продлен на весь 1937 год.
- Н-да-а... - только и сказал Званцев.
- Штука мгновенного, так сказать, действия. На всякий случай. Пользоваться с крайней осторожностью. Фальшивка. Правда, ничем не уступает, так сказать...
- Я благодарен... Однако... Я ошеломлен: кто, когда привез мои фотографии? Не скрою: не осведомлен. - Званцев немного лукавил. Фотографии на паспорте и в документе НКВД он узнал сразу: первая фотография в цивильном, из личного дела в РОВсоюзе. Вторая, в форме "капитана госбезопасности" - та же самая, только в форме - качественно сделанный монтаж. Однако умельцы: по три шпалы на краповых петлицах. С ума сойти...
- Учтите: мои люди еще не обладают достаточным мастерством совмещения. Внешне все на "ять". А вот под увеличительным стеклом... - Протянул лупу в медной оправе. Действительно: место соединения головы с военной формой было заметно.
- Я поэтому и предупредил. Далее. Меня осведомили о вашем интересе к кремлевским "головам". Это чушь, подлый миф, придуманный негодяями в ЦК ВКП(б). Или как их там... Но я постарался приготовиться. Вот адрес, протянул листок с убористым почерком. - Это женщина легкого поведения, завербованная Уголовным розыском. Милицией. С нею часто встречается один хлыщ из Мосторга. Он растратчик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
В ящиках письменного стола и комода рыться не стал. Волосок поставлен или иной знак - отношения, еще не возникшие, портить ни к чему. Жизнь расставит по местам. А пока можно полюбоваться фотографиями. Как много их здесь - жизнь, и, наверное, не одна... Сюртуки, пышные плечи пушкинской поры, дамы с гладкими брюлловскими прическами с завитками, падающими на виски. Военных - в погонах или эполетах - не было совсем. Видимо, хозяин убрал из осторожности. Чужая, давным-давно исчезнувшая жизнь. Лица улыбались, глаза смеялись, покой и благоденствие исходили от каждой фотографии, накатывая волной воспоминаний. Вспомнился Чехов, финал "Дяди Вани" - ставили в год окончания училища, девиц из соседней гимназии пригласили. И когда в последний раз произносила героиня пьесы свой монолог - зал затихал в томительном предчувствии: "...мы увидим, как все зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир..." Поэт Бехтеев прислал в Тобольск, семье, стихи. Невозможно было вспомнить рифму - разве что ритм неясно звучал... И смысл: зло будет побеждено. Добром, конечно. И... "...и все утраченное вновь вернет взаимная любовь..." Вот, вспомнилось. Но смысл и чеховских, и этих скромных строчек не вовне. Ибо Бог внутри нас есть.
...Хозяин появился к обеду - утомленный, с "авоськой" в руках. Когда назвал сетку с продуктами этим непривычным словом, Званцеву стало не по себе. Как же они живут здесь, бедные? Все на "авось"?
- Из прекрасного далека мало что видно... - заметил хозяин, раскладывая принесенное по полкам и кастрюлям. - Вам следует называть меня: Евлампий Тихонович. В прошлом я служил в... Неважно. Я гимназический учитель. Об этом знают все вокруг, в том числе и милиция. От НКВД Бог пока миловал. Знаете, а меня иногда даже приглашают в старшие классы совдеповской школы - лекцию обзорную прочитать, поговорить..."
- И о чем же вы с ними говорите? - недоверчиво спросил Званцев.
- Это же дети... - спокойно возразил Евлампий. - Конечно, мало вероятно, что школа вырастит мыслящих людей. Но ведь один или два преодолеют инерцию мышления - и кто знает? Станут зачинателями Новой России?
Долго рассказывал о своих уроках. Любопытное у него было направление... Например, вослед Добролюбову, яростно доказывалось, что Катерина, героиня "Грозы" Островского, овеществляет собою яростный социальный протест. Ведь сказал бессмертный критик: "Самый сильный протест вырывается из груди самой слабой"...
- И что же? - Званцев был удивлен без меры. Зачем эти дурацкие игры? Ведь победить невозможно...
- Просто все. Если мои слушатели поняли, что у Островского никакого протеста нет и не было, поняли, что Катерина - обыкновеннейшая дурная (если не дрянная!) женщина, изменившая своему мужу, да еще с кем? С ничтожеством! А ведь женщины чутки в любви... Поймите: ребенок, который понял это, задумается и обо всем остальном. Он догадается, поймет, что его обманывают, ему навязывают.
- Романтизм... - хмыкнул Званцев. - А что у нас, милостивый государь, по делу?
Евлампий смотрел усмешливо, он будто наслаждался недоверием собеседника, его иронией.
- Ваша информация передана в точности. Ответ: Троянский конь установлен. Меры будут приняты. Мне предписано оказывать вам всяческое содействие. Вы должны провести инспекцию известной вам проблемы как можно скорее.
- Скажите... - Званцев колебался. Ответ Евлампия свидетельствовал о том, что он, Евлампий, обладает не просто прямой связью с Миллером, но радиосвязью. Иначе каким бы образом он успел так быстро все сделать? Кольнуло сомнение: не влип ли снова? Не ведет ли с ним игру НКВД?
Евлампий понял. Тень пробежала по его лицу.
- Разберемся спокойно. Если я агент ГПУ - с вашей точки зрения, - я радостно и убежденно должен показать вам рацию, представить радиста, открыться до пупа - лишь бы подозрений не было. Логично?
- Не знаю... И так, и так. Достоверно.
- Хорошо. Закончим с первым. Я ничего вам не покажу и ни с кем не познакомлю. У каждого своя работа.
- Но вы могли передать информацию не Миллеру, а вашему, НКВД, агенту. Тот ответил то, что ответил (я еще не знаю - что?), и ответ этот достоверен. Ведь агент рядом, бок о бок с Миллером. Что скажете?
- Прежде всего - получите оружие... - Евлампий протянул пистолет незнакомой системы. - Пользуется германская тайная полиция. "Вальтер" ППК, только латинскими, как вы догадываетесь... Две обоймы запасных... - Он продолжал раскладывать амуницию на столе. - Проверьте.
Званцев мгновенно собрал пистолет, передернул затвор. Кажется, все было по правде.
- Далее... - Евлампий положил на стол паспорт. - На имя Иванова Николая Николаевича, фининспектора из Владивостока. Подлинный. Владельца как вы уже поняли - нет на этом свете. На крайний случай...
Рядом с паспортом легла красная книжечка из кожи с золотым тиснением. Не веря глазам своим, Званцев увидел золотой герб СССР с надписью вокруг: "Пролетарии всех стран соединяйтесь!", ниже, крупно - "НКВД СССР" и "1936 год".
- А вы откройте... - усмехнулся Евлампий.
"Капитан госбезопасности Маслюков Евгений Алексеевич является заместителем начотдела НКВД СССР". Подписано удостоверение было замнаркома НКВД Черновым. Врезной прямоугольный штамп свидетельствовал, что документ продлен на весь 1937 год.
- Н-да-а... - только и сказал Званцев.
- Штука мгновенного, так сказать, действия. На всякий случай. Пользоваться с крайней осторожностью. Фальшивка. Правда, ничем не уступает, так сказать...
- Я благодарен... Однако... Я ошеломлен: кто, когда привез мои фотографии? Не скрою: не осведомлен. - Званцев немного лукавил. Фотографии на паспорте и в документе НКВД он узнал сразу: первая фотография в цивильном, из личного дела в РОВсоюзе. Вторая, в форме "капитана госбезопасности" - та же самая, только в форме - качественно сделанный монтаж. Однако умельцы: по три шпалы на краповых петлицах. С ума сойти...
- Учтите: мои люди еще не обладают достаточным мастерством совмещения. Внешне все на "ять". А вот под увеличительным стеклом... - Протянул лупу в медной оправе. Действительно: место соединения головы с военной формой было заметно.
- Я поэтому и предупредил. Далее. Меня осведомили о вашем интересе к кремлевским "головам". Это чушь, подлый миф, придуманный негодяями в ЦК ВКП(б). Или как их там... Но я постарался приготовиться. Вот адрес, протянул листок с убористым почерком. - Это женщина легкого поведения, завербованная Уголовным розыском. Милицией. С нею часто встречается один хлыщ из Мосторга. Он растратчик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153