Утром они встали совершенно разбитыми, с чувством ломоты во всем теле. Георг еще крепко спал, но Мэри Шарп уже успела постирать снятые с сына лохмотья, и они качались на веревке, протянутой перед окном подвала. На ящике-столе был приготовлен завтрак: мисочка овсяной каши, сваренной на воде, хлеб и крохотный кусочек масла.
— Это только Георгу, — печально сказала Мэри Шарп, кивая на масло. — Он так устает, бедняжка! Что будет с нами, если…
Она поспешно отвернулась и прижала к губам край передника, вылинявшего до полной потери цвета.
Георг спал очень долго, и его личико чуть порозовело. Несколько раз мать протягивала руку, чтобы разбудить его и тут же отдергивала. Наконец, мальчик проснулся, но не торопился вставать. Его взгляд рассеянно блуждал по комнате, пока не остановился на приготовленном для него завтраке. Он поднялся с постели, кое-как прикрыв свою наготу лохмотьями.
— Георг! Надо умыться, — мягко предупредила его мать.
Мальчик только повел плечом и принялся за еду. Теперь он ел не торопясь, старательно прожевывая пищу, смакуя маленькие кусочки хлеба с маслом, подвигаемые матерью. Насытившись, он опять лег на постель.
— Георг! Мы ведь с тобой хотели пойти к отцу, — неуверенно сказала миссис Шарп. — И разве плохо прогуляться за город? Там все-таки свежий воздух…
— Я лучше полежу еще, — вяло ответил мальчик. — У меня так болит спина…
Лицо Мэри Шарп приняло виноватое выражение. Она присела около сына, мягким движением погладила его головку. Георг принял ласку матери равнодушно. Он смежил глаза и под ее рукой снова впал в дремоту.
— Он может высыпаться только по воскресеньям, — сказала женщина. — С тех пор, как Георг стал работать, его не привлекают даже игры с товарищами. Я пробовала отдать его в воскресную школу, но он засыпал на уроках. Нет! Все-таки господь слишком жесток к нам, беднякам.
КАК МАШИНЫ СЪЕЛИ ЛЮДЕЙ
Работный дом, в котором находился отец Георга, был расположен на окраине Лондона. Поэтому Мэри Шарп, не тревожа больше сына, стала поспешно собираться в путь, чтобы успеть вернуться домой к наступлению темноты.
Она приготовила два больших сэндвича с сыром, отложила в пакетик немного сахара, налила в бутылочку молока. Подойдя к «колыбели» дочери, она остановилась в нерешительности.
— Мне, право, совестно вас просить, — сказала она смущенно, — но я хотела бы взять с собой девочку. Бедняжка совсем не бывает на свежем воздухе, а я слишком слаба, чтобы нести ее такое расстояние. Если бы вы согласились помочь мне… По очереди. Это было бы не так утомительно.
Вася с готовностью заявил, что они будут нести малютку всю дорогу. Завернув ребенка в серую фланелевую пеленку, Мэри Шарп передала его Кюльжан и заботливо прикрыла фартуком голые ножки Георга и, не запирая комнаты, вышла на улицу. В домах «Вороньего гнезда» не было принято запираться, потому что и самый изобретательный вор вряд ли бы нашел чем тут поживиться.
Мэри Шарп вела детей по кривым, грязным переулкам, старательно избегая богатых кварталов с уютными коттеджами. Сперва она задыхалась от непривычной ходьбы, но немного спустя уже почувствовала себя лучше и даже смогла разговаривать со своими спутниками.
— Мой бедный мальчик родился и вырос в этом подвале, — рассказывала она, — но мы с мужем знали лучшие времена. Мы ведь потомственные ткачи. Наши деды и отцы жили в Стандкиле. Это очень красивое местечко в Северном Ланкашире. Все они были ткачами, жили в деревне, имели свои маленькие коттеджи и немного земли.
Тогда еще не было ни этих фабрик, ни машин. Мой дедушка покупал хлопок, мать и сестры его пряли, а дедушка ткал и продавал на сельском базаре уже готовую ткань. Ткачей было не так уж много, и дедушка мог даже кое-что откладывать на черный день. Работали они столько, сколько хотели, а в свободное время возились у себя в садике или на огороде.
И вот, надо же было нашему односельчанину Джемсу Харгривсу придумать эту проклятую прялку, которую он назвал «Дженни». Сперва всем ткачам эта «Дженни» очень понравилась. Хоть она и приводилась в движение тоже рукой, но на ней было не одно веретено, как на обычной прялке, а шестнадцать. Все стали приобретать и заказывать себе такие прялки.
Раньше, чтобы обеспечить дедушку пряжей для его работы, должны были прясть все трое: бабушка и ее две дочери, в том числе моя мать. И то дедушка всегда ворчал, что они его задерживают. Теперь же пряжи стало в избытке. Можно было даже покупать не хлопок, а уже готовую пряжу. Ткачей же стало не хватать. Вот когда дедушка разошелся! На тканье он стал зарабатывать больше, чем ему давало все его остальное хозяйство. Он совсем забросил поле и сад, а вскоре и продал их. Так же поступили и все прядильщики, которые приобрели «Дженни». И они уже ничем больше не занимались, а только пряли и продавали свою пряжу ткачам.
Но тут появились фабриканты. Они стали устанавливать помногу прялок «Дженни» в одном здании. Прялки приводились у них в движение уже не руками, а силой воды. А потом они приспособили паровую машину и стали продавать пряжу через своих агентов ткачам по более дешевой цене, чем наши односельчане. И те совершенно разорились. Они продали свои прялки фабриканту, а сами поступили к нему на работу. Что им еще оставалось делать? Ведь земли у них уже не было.
Так машины съели прядильщиков, но скоро они добрались и до ткачей.
Лет шестьдесят тому назад, когда дедушка и бабушка, к их счастью, уже умерли, а их станок перешел моему отцу, как приданое за матерью, сельский священник по имени Картрайт изобрел механический ткацкий станок.
Фабриканты сейчас же накинулись на новое изобретение. Получилась та же самая картина, что с прялкой «Дженни». Ткачи, продолжавшие работать на ручных станках, в том числе и мой отец, разорились. Отец был вынужден продать свой станок и коттедж, переехал с семьей в Ланкашир и поступил на фабрику.
Он был очень хороший ткач, но на фабрике этого было не нужно. Ведь главную работу делали машины, а ткачу оставалось только наблюдать за ними. И фабриканты догадались, что это может делать и женщина и даже ребенок. А платить им ведь можно гораздо меньше, чем мужчинам.
И вот тканей стали вырабатывать столько, что на них уже не было спроса. Многие фабриканты закрыли свои фабрики или сократили рабочих. А когда этот, как они называли, «кризис», кончился, — вместо мужчин набрали женщин и детей.
Мой отец от горя и стыда перед нами бросился в канал. Его принесли домой уже мертвым. Так машины съели и его. Моя мать пережила его ненадолго. Я осталась с двумя братишками меньше моего Георга.
Я была хорошей кружевницей. Богатые госпожи охотно покупали мою работу. Мы жили неплохо. Я с братьями переехала в Лондон, где было больше спроса на кружева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86