Мистер Хардейл мимоходом поглядывал на ближайшие к нему группы, да и то рассеянно, как человек, мысли которого далеко. Но когда он уже дошел до конца Зала, его внимание привлекли двое людей впереди. Один из них был одет весьма щегольски и шел походкой фланера, небрежно вертя в руке трость. Второй, подобострастно вихляясь всем телом, слушал собеседника с видом заискивающим и смиренным, подняв плечи чуть не до ушей и потирая руки. Он только изредка угодливо вставлял слово-другое или отвечал наклонением головы, – это был не то знак согласия, не то поклон, выражающий самое глубокое почтение.
Собственно, ничего особенно примечательного в этой паре не было, ибо преклонение перед нарядным костюмом и дорогой тростью (не говоря уже о золотых и серебряных жезлах, которые являются символом власти) – явление у нас довольно обычное. Но было в этом щеголе, да и в его спутнике что-то такое, что неприятно поразило мистера Хардейла. Он вдруг остановился в нерешимости и хотел уже свернуть в другую сторону, чтобы избежать встречи, но в рту минуту шедшие впереди быстро обернулись и столкнулись с ним лицом к лицу.
Джентльмен с тростью приподнял шляпу и начал было извиняться. Мистер Хардейл поспешно ответил тем же и хотел уйти, но тот остановился и воскликнул:
– Как, это вы, Хардейл? Бог мой, вот так неожиданность!
– Да, – нетерпеливо отозвался мистер Хардейл, – Это я и…
– Дорогой мой, куда вы так спешите? – воскликнул джентльмен с тростью, удерживая его. – Ну ради нашего старого знакомства подарите мне минутку.
– Я тороплюсь, – возразил мистер Хардейл. – Никто из нас не искал этой встречи, так не стоит длить ее. Прощайте.
– Фи, как нелюбезно! – сказал сэр Честер (это был он). – А мы как раз говорили о вас. Быть может, вы даже слышали, как я произнес ваше имя? Нет, не слышали? Жаль, право, очень жаль. Вы, конечно, знакомы? Помните нашего общего друга, Хардейл? Ах, какая удивительная встреча!
«Друг», на которого указал сэр Джон, явно чувствовал себя неловко. Он даже осмелился дернуть сэра Джона за рукав и всячески давал ему понять, что желал бы избежать разговора. Но так как у сэра Джона на этот счет были свои соображения, он делал вид, что не замечает его безмолвных протестов, и даже указал рукой на своего спутника, чтобы обратить на него внимание мистера Хардейла.
«Другу» волей-неволей пришлось изобразить на лице приятную улыбку и, когда мистер Хардейл посмотрел на него, заискивающе отвесить поклон. Видя, что Хардейл узнал его, он неловким жестом протянул ему руку, и смущение его еще возросло, когда рукопожатие было презрительно отвергнуто.
– А, мистер Гашфорд! – сухо сказал Хардейл. – Значит, то, что я слышал, – правда: вы обратились от тьмы к свету и теперь со всем ожесточением ренегата ненавидите тех, чьи убеждения раньше разделяли. Впрочем, вы делаете честь всякому делу, за какое ни возьметесь. Тех, к кому вы сейчас примкнули, можно поздравить с таким ценным приобретением.
Секретарь потирал руки и кланялся, словно хотел своим смирением обезоружить противника. А сэр Джон Честер снова воскликнул самым веселым тоном с никогда не изменявшим ему самообладанием: «Ах, как замечательно, что мы вас встретили!» – и взял из табакерки щепотку табаку.
– Мистер Хардейл, – начал Гашфорд, украдкой подняв глаза, но тотчас опустив их под пристальным взглядом Хардейла. – Такой достойный, благородный и совестливый человек, как вы, не станет, конечно, объяснять низким расчетом честную перемену взглядов. Хотя я не верю больше в то, во что верите вы, вы слишком великодушны и справедливы, слишком хорошо понимаете человеческую душу, чтобы…
– Ну, что же вы хотели мне сказать, сэр? – с саркастической усмешкой спросил мистер Хардейл, когда секретарь запнулся и умолк.
Гашфорд только слегка пожал плечами и молчал, по-прежнему не поднимая глаз.
Тут к нему на выручку поспешил сэр Джон.
– Нет, вы только подумайте, – воскликнул он. – Подумайте, какая странная случайность! Извините, Хардейл, друг мой, мне кажется, вы недостаточно уяснили себе, как это необычайно. Вдруг мы, трое старых школьных товарищей, словно сговорившись, сходимся в Вестминстер-Холле! Три бывших пансионера скучной и унылой Сент-Омерской семинарии – вы оба, католики, воспитывались там, так как вынуждены были учиться вне Англии, а я, тогда подававший надежды молодой протестант, был отправлен туда учиться французскому языку у настоящих парижан.
– Прибавьте к этому, сэр Джон, еще одну странность, – отозвался мистер Хардейл, – то, что некоторые из вас, подающих надежды протестантов, в настоящее время объединились вон в том здании с целью помешать нам получить неслыханно-высокую привилегию обучать наших детей грамоте здесь, в Англии, где ежегодно тысячи католиков идут служить в ее войсках, защищают ее свободу, гибнут в кровавых битвах на чужбине. А другим протестантам, – их, говорят, в вашем Союзе уже несколько тысяч, – этот самый Гашфорд внушает, что все мои единоверцы – дикие звери. Прибавьте к этому то, что подобный человек принят в обществе, среди бела дня разгуливает по улицам… (я хотел сказать «с высоко поднятой головой», но это было бы неверно), – и вам все в Англии покажется странным, очень странным, уверяю вас!
– О, вы очень строги к нашему другу, – возразил сэр Джон с обольстительной улыбкой, – право же, слишком строги.
– Оставьте его, сэр Джон, пусть говорит что хочет, – сказал Гашфорд, теребя свои перчатки. – Я умею прощать обиды. Если такой человек, как вы, почтил меня своим доверием, так что для меня мнение мистера Хардейла! Мистер Хардейл – один из пострадавших от наших законов, как же я могу рассчитывать на дружеские чувства с его стороны?
– Напротив, я к вам настолько хорошо отношусь, сэр, что рад видеть вас в такой подходящей компании, – отрезал мистер Хардейл, метнув злой взгляд на сэра Джона. – Оба вы, конечно, достойные представители вашего славного Союза.
– Нет, в этом вы ошибаетесь, – сказал сэр Джон еще благодушнее, чем прежде. – Нет, Хардейл, как это ни странно, вы, при всей своей непогрешимости, жестоко заблуждаетесь. Я не состою в Союзе. Я чрезвычайно уважаю его членов, но в Союзе не состою. Впрочем, я действительно против возвращения прав католикам. Мне это стоило тяжкой борьбы с самим собой, но такова печальная необходимость – я считаю долгом чести возражать против этого… Не угодно ли воспользоваться моей табакеркой? Если вы не возражаете против надушенного табака, вам понравится его тонкий аромат.
– Прошу прощения, сэр Джон, – сказал мистер Хардейл, жестом отклоняя это любезное предложение, – За то, что приравнял вас к тем рядовым исполнителям чужой воли, кто действует открыто, на глазах у всех. Мне следовало отдать должное вашим способностям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205