– Смотрите, и Перепелица дошел! – слышу голос старшины Саблина.
В ответ смешок прокатился. Но тут же затих. Старшин лейтенант Куприянов, командир роты нашей, ко мне обращается:
– Становитесь, рядовой Перепелица, в строй! То, что дошел – молодец! А вот ногу натер – плохо.
«Да разве только это плохо? – горько думаю я про себя. – А что было б, если бы не Степан Левада, а я, Максим Перепелица, принял на себя командование отделением? Первая же засада нас завернула б назад!»
И все оттого, что характер у меня перепеличий – по верхам летаю, а до сути военной службы не дохожу. Но дойду. Ей-ей, дойду, не быть мне Максимом Перепелицей!
Только подумал я это, как ко мне Саблин подходит.
– Вот сюда становитесь, – тихо говорит и ставит меня на самый левый фланг. – И не горюйте, дело будет. Начало ведь положено?
«СПАСИБО, ТОВАРИЩ!»
Какой-то особый характер у нас, солдат, выработался – всегда что-нибудь тревожит тебя, всегда чего-то добиваешься. Беспокойный мы народ.
А попробуй не будь беспокойным, попытайся положить руки в карманы и сказать: «Мне делать больше нечего». Попадешь в такой переплет, что ого-го!
Я, Максим Перепелица, кажется, уже выбился из отстающих солдат, хотя и в передовые еще не вышел. Можно б командирам поменьше на меня внимания обращать. Да где там!.. Вот совсем пустяковый случай. Торопился я и плохо заправил свою кровать. За это сержант Ребров сделал мне внушение по всей строгости.
– Порядок знаете? – спрашивает. – Почему же нарушаете его?
Говорит так, а у самого даже глаза потемнели от недовольства. Вообще Ребров требовательный сержант. Даже в театре однажды не постеснялся сделать замечание самому Стратосферову – лучшему артисту. Играл Стратосферов роль старшины, а у самого пряжка ремня набок сбилась, гимнастерка не заправлена. Сержант Ребров в антракте пробрался за кулисы и кому-то доложил о таком беспорядке на сцене. И что вы думаете? Артист подтянулся, а Реброву режиссер объявил благодарность.
Пришлось мне перестелить одеяло на своей кровати. Но, думаете, простили Перепелице его оплошность? В стенной газете пропечатали. А это, пожалуй, хуже, чем взыскание получить. Взыскание – за конкретный проступок, а тут уже обобщение целое. Черным по белому написано: у Максима Перепелицы нет еще любви к порядку. Очень неприятно…
И так мне захотелось, чтоб в следующем номере стенгазеты про меня хорошую заметку поместили, что хоть криком кричи! Пусть бы вся рота знала, что Перепелица стал на правильный путь, что человек он вполне серьезный и свои задачи понимает.
Прямо во сне мерещилась мне такая заметка. И старался, как только мог. А сегодня утром увидел в комната политпросветработы почти готовую стенгазету. Но о Перепелице в ней пока ни слова.
Вроде вареным я стал. Неужели не напишут обо мне? Направляюсь по дороге в спортгородок. «С досады хоть на турнике покручусь». А навстречу – командир нашей роты, старший лейтенант Куприянов.
Эх, не знаете вы нашего ротного! Хоть и поругивал он не раз Максима Перепелицу, и наряд давал, и под арест сажал, а полюбился мне крепко. Рассказать сейчас ему о своих думках – враз нашел бы добрый совет. Идет он мимо, вроде и не узнает солдата Перепелицу. Даже обидно. Отдал ему честь, как положено… И вдруг:
– Рядовой Перепелица, ко мне!
Повернулся я к старшему лейтенанту.
– У вас что, зубы болят? – спрашивает Куприянов.
– Никак нет, – говорю, – зубами не страдаю.
– Тогда еще раз пройдите мимо меня, отдайте честь, и чтобы вид был гвардейский.
Возвращаюсь и снова иду навстречу старшему лейтенанту. А он:
– Голову выше! А глаза… глаза почему не смеются?! Веселее! Тверже шаг… Так, молодец, теперь вижу настоящего солдата. Молодец!..
Неудобно было, что командир роты заставил меня заново отдавать честь. Но зато как здорово отозвался он о Перепелице. Вот бы в стенгазету такие слова про Максима: «Молодец, вижу настоящего солдата, гвардейца!» Ведь похвала-то от самого ротного, а за него я душу готов отдать! Да что и говорить, все знают старшего лейтенанта Куприянова. Как подаст он, например, команду, каждая струнка зазвенит в теле. Мертвый по его команде зашевелится. А на занятиях объяснять станет ротный, даже удивительно, до чего все ясно и понятно, запоминаешь навсегда.
Однажды на стрельбах сильно разбросал я по мишени пули. Старший лейтенант после этого долго лежал вместе со мной на стрелковой тренировке и в ортоскоп смотрел, проверял, как приготовился я для стрельбы. Точно врач у больного, командир роты хлопотал у рядового Перепелицы. И нашел мою болезнь. Оказалось, что слишком я напрягаюсь, когда прицеливаюсь, и от этого усиливается колебание оружия. Кроме того, посторонними мыслями отвлекаюсь. Еще только целюсь в мишень, а уже вижу, как командир объявляет мне благодарность за отличную стрельбу перед строем или что-нибудь похожее… И, представьте себе, об этом тоже догадался командир роты. Как это человек может так все насквозь видеть и разбираться в чужом характере?
Пришлось лечиться. И сейчас здоров. Последнее стрелковое упражнение Перепелица выполнил на «отлично».
Такой-то у нас командир роты. Да и поглядеть на него приятно. Всегда одет аккуратно, брюки наглажены, сапоги до синего блеска начищены. И каждый старается ему подражать. А засмеется – никак не удержишься, тоже засмеешься. Но если недоволен тобою старший лейтенант, бойся в его глаза смотреть.
…Когда начались у нас занятия по физподготовке, старший лейтенант Куприянов пришел в спортивный городок. По лицам товарищей вижу – каждый думает: «Подошел бы к нашему отделению…» А солдаты в нашем отделении – орлы. Трудно Перепелице приходится, чтобы среди таких чем-нибудь отличиться. А отличаться я должен обязательно – характер у меня такой. Тем более что в стенгазете меня отчитали.
В этот час занятий старший лейтенант к нашему отделению не подошел. Все время находился у спортснарядов, на которых третье отделение упражнялось. В перерыве мы взяли командира роты в кольцо. Окружили и смотрим на него влюбленными глазами. И хоть бы для приличия сказал кто слово. Молчим. Засмеялся тогда старший лейтенант Куприянов, и мы грохнули смехом.
– Сейчас, – говорит, – посмотрю, какие вы герои, как на снарядах работаете. Перепелице, наверное, – это ко мне относится, – ничего не стоит через «коня» перемахнуть.
– На то он и птичью фамилию носит, – съязвил солдат Василий Ежиков.
Ох, и колючий же этот Ежик! Ведь это он обо мне заметку в газету составил. Страсть как писать любит. И ни одного случая не пропустит, чтобы не поддеть Перепелицу. Один раз до того подковырнул, что в глазах моих потемнело. Было это на общем собрании роты. Обсуждали мы вопрос о бдительности воина Советской Армии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54