После доклада должны были прения начаться. Но первым никто выступать не решался. Неудобно мне стало. Ведь сам командир батальона на это собрание пришел. Что о нашей роте подумать может? А председательствовал старший лейтенант Куприянов. Таким задорным голосом спрашивает он:
– Кто будет говорить?
Как тут удержишься? У меня рука сама вверх полезла, и не успел я собраться с мыслями, как старший лейтенант объявил, что слово, мол, предоставляется товарищу Перепелице. Захолонуло у меня в груди. Правду скажу – не подготовился я к речи. Но выступать мне приходилось не раз, авось, думаю, и сейчас обойдется. Вышел к столу президиума и как увидел, сколько на меня глаз смотрит, в голове мешанина началась, а к языку точно гирю привесили. Стою и молчу. По залу уже смешок покатывается. Многие на стульях заерзали – за меня переживают. А тут Василий Ежиков шепчет, да так, что всему залу слышно: «Хлебом, – говорит, – Перепелицу не корми, а дай отличиться. Вот и отличился, смотреть стыдно…»
Такая обида меня взяла – и на себя и на Ежикова, что враз прорвало. Отвечаю на шепот Василия:
– Мне тут, – говорю, – отличаться нечем. Я на учебном поле отличусь. А если вы, товарищ рядовой Ежиков, и дальше будете так плохо чистить оружие, как сегодня почистили (вспомнил я, что сержант Ребров после занятия заставил Ежикова снова смазать ствол карабина), то бдительности вашей грош цена! На язык вы острый, а бдительность притупилась…
Вот на какую мысль натолкнул меня Василий Ежиков. А мне только начать, дальше пойдет. Содержательная речь получилась – о боеготовности солдат. Даже командир батальона отметил это в своем выступлении.
С тех пор Ежиков при случае старается тоже критикнуть Перепелицу, показать, что и я не без греха. Вот и сейчас уколол при старшем лейтенанте Куприянове. Догадывается Василий, что хочется мне молодцом показать себя перед командиром роты. А разве ему, Ежикову, не хочется?
Когда перерыв кончился, старший лейтенант пришел посмотреть, как прыгает через «коня» отделение сержанта Реброва. А хлопцы наши, чтобы блеснуть своей удалью, успели удлинить ноги «коню» так, что стал он похожим на верблюда.
Видит это старший лейтенант и одними глазами смеется. Не говорит, что «коня» можно и пониже опустить, как требуется по нормам упражнения.
Первым прыгнул Степан Левада. Перед разбегом он постоял секунду, измерил взглядом расстояние, рассчитывая, чтоб правой ногой на трамплин ступить. Затем побежал… Толчок! И перелетел через «коня». Чистая работа!
Потом рядовой Ежиков вышел на исходное положение. Вижу, волнуется хлопец. «Хотя бы отделение не подвел», – кольнула меня мысль. Побежал. Я даже глаза закрыл… Слышу – хлопок руками по «коню», а затем глухой удар ногами по матрацу. Молодчина! – И позабыл я, что моя очередь наступила, – за Василия Ежикова волновался.
– Рядовой Перепелица, к снаряду! – слышу голос сержанта Реброва.
Дрогнуло от неожиданности у меня сердце. Глянул я на старшего лейтенанта Куприянова, а он положил руки за спину и смотрит в мою сторону, вроде подбадривает. Стал я на исходное, а в голове мысль: «Не оскандалиться бы». И когда поймал себя на этой мысли, почувствовал, что беда может случиться. Раз неуверенность появилась, значит имеешь, Перепелица, шансы «показать себя»… Даже трудно рассказывать.
Побежал я один раз – плохо рассчитал толчок и отказался от прыжка. Делаю второй разбег. Чудится мне, что сейчас в рамки стенной газеты буду впрыгивать. И так мне хочется туда впрыгнуть!.. Отрываю взгляд от трамплина, отталкиваюсь… А кожаная спина «коня» длинная-предлинная! Выбрасываю вперед над ней руки, но достаю недалеко. Значит, толчок о трамплин слабый. Теперь толчок руками не спасет. Так и случилось. Застрял я на самом конце «коня» да еще носом клюнул, а потом мешком плюхнулся на матрац.
Счастье, что в отделении такими неудачниками оказались только двое – я да Илья Самусь.
Старший лейтенант все же похвалил отделение, а по моему адресу коротко сказал:
– Перепелица перестарался. Бывает и такое. Значит, хладнокровия ему не хватает.
Как в точку попал. Верно же – горячился я. В перерыве товарищи разные советы стали давать.
Один Ежиков не упустил случая, чтобы опять не ущипнуть Максима. Подошел ко мне и говорит:
– Вся беда в том, что хвастун ты, Перепелица.
Так и сказал: «хвастун». Мне даже жарко стало.
– Ведь, – продолжает он, – ты думал лишь об одном: как бы отличиться перед командиром роты?
Не догадывался Василий, что я мечтал еще благодарность старшего лейтенанта заслужить. Тогда бы наверняка сегодня вечером Максим Перепелица прочитал о себе в стенной газете и ему не пришлось бы отводить в сторону глаза при встрече с товарищами из соседних взводов, как это было после выхода прошлого номера газеты.
– И не обижайся за прямоту, – говорит Ежиков, – и сам душой никогда не криви.
После физподготовки пошли мы на тактические занятия в район высоты «Круглая». Подобрались к ней с севера. И такая это симпатичная высотка – слов не найдешь! У ее подножья ручеек протекает, правда плохонький ручеек, берега его вязкие, болотистые. Зато склоны густой травой покрыты, а из травы синими фонариками фиалки выглядывают. Чуть повыше – кусты приютились. Каждая ветка на них молодой листвой покрыта. Заберись, Максим, на самую макушку такой высотки, ляг спиной на траву и смотри в небо, наслаждайся полетом Земли-планеты, забудь о всех своих неудачах.
А тут тебе голос сержанта Реброва:
– Рядовому Ежикову разведать брод ручья в створе ориентира два! Отделению быть наготове прикрыть действия Ежикова огнем.
«Ориентир два» – это высотка. На ней «противник» закрепился. Вот тебе и поэзия! Но, думаете, высотка хуже стала оттого, что ее «ориентиром» назвали? Нисколько. Хочется лишь побыстрее выковырнуть оттуда «противника» и надышаться вволю горьковатым запахом кустов. А если бы на высоте этой настоящий враг оказался, разве можно было бы терпеть, чтобы он дышал тем воздухом?
Лежу я в своем окопчике и выглядываю осторожно из-за мохнатой кочки, слежу, как Василий Ежиков уползает к спуску, ведущему к ручью. Удастся ли ему найти подходящее место для переправы? Ведь берег речки топкий. Пытаюсь рассмотреть, что делает Ежиков. Но он где-то спрятался в осоке – не заметишь.
А время идет. Ребров уже нетерпеливо на руку с часами поглядывает, хмурится. Видать, кишка тонка у Василия Ежикова. Не под силу ему задача досталась. Вот мне бы такую.
А сержант Ребров точно угадал мысли Максима и по цепи передает приказание:
– Рядовой Перепелица, на помощь Ежикову!
Меня словно подтолкнул кто сзади. Так и рванулся вперед. Ползу, вроде удираю от кого. Метров через двадцать дух захватило и соленая капля пота на губу скатилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
– Кто будет говорить?
Как тут удержишься? У меня рука сама вверх полезла, и не успел я собраться с мыслями, как старший лейтенант объявил, что слово, мол, предоставляется товарищу Перепелице. Захолонуло у меня в груди. Правду скажу – не подготовился я к речи. Но выступать мне приходилось не раз, авось, думаю, и сейчас обойдется. Вышел к столу президиума и как увидел, сколько на меня глаз смотрит, в голове мешанина началась, а к языку точно гирю привесили. Стою и молчу. По залу уже смешок покатывается. Многие на стульях заерзали – за меня переживают. А тут Василий Ежиков шепчет, да так, что всему залу слышно: «Хлебом, – говорит, – Перепелицу не корми, а дай отличиться. Вот и отличился, смотреть стыдно…»
Такая обида меня взяла – и на себя и на Ежикова, что враз прорвало. Отвечаю на шепот Василия:
– Мне тут, – говорю, – отличаться нечем. Я на учебном поле отличусь. А если вы, товарищ рядовой Ежиков, и дальше будете так плохо чистить оружие, как сегодня почистили (вспомнил я, что сержант Ребров после занятия заставил Ежикова снова смазать ствол карабина), то бдительности вашей грош цена! На язык вы острый, а бдительность притупилась…
Вот на какую мысль натолкнул меня Василий Ежиков. А мне только начать, дальше пойдет. Содержательная речь получилась – о боеготовности солдат. Даже командир батальона отметил это в своем выступлении.
С тех пор Ежиков при случае старается тоже критикнуть Перепелицу, показать, что и я не без греха. Вот и сейчас уколол при старшем лейтенанте Куприянове. Догадывается Василий, что хочется мне молодцом показать себя перед командиром роты. А разве ему, Ежикову, не хочется?
Когда перерыв кончился, старший лейтенант пришел посмотреть, как прыгает через «коня» отделение сержанта Реброва. А хлопцы наши, чтобы блеснуть своей удалью, успели удлинить ноги «коню» так, что стал он похожим на верблюда.
Видит это старший лейтенант и одними глазами смеется. Не говорит, что «коня» можно и пониже опустить, как требуется по нормам упражнения.
Первым прыгнул Степан Левада. Перед разбегом он постоял секунду, измерил взглядом расстояние, рассчитывая, чтоб правой ногой на трамплин ступить. Затем побежал… Толчок! И перелетел через «коня». Чистая работа!
Потом рядовой Ежиков вышел на исходное положение. Вижу, волнуется хлопец. «Хотя бы отделение не подвел», – кольнула меня мысль. Побежал. Я даже глаза закрыл… Слышу – хлопок руками по «коню», а затем глухой удар ногами по матрацу. Молодчина! – И позабыл я, что моя очередь наступила, – за Василия Ежикова волновался.
– Рядовой Перепелица, к снаряду! – слышу голос сержанта Реброва.
Дрогнуло от неожиданности у меня сердце. Глянул я на старшего лейтенанта Куприянова, а он положил руки за спину и смотрит в мою сторону, вроде подбадривает. Стал я на исходное, а в голове мысль: «Не оскандалиться бы». И когда поймал себя на этой мысли, почувствовал, что беда может случиться. Раз неуверенность появилась, значит имеешь, Перепелица, шансы «показать себя»… Даже трудно рассказывать.
Побежал я один раз – плохо рассчитал толчок и отказался от прыжка. Делаю второй разбег. Чудится мне, что сейчас в рамки стенной газеты буду впрыгивать. И так мне хочется туда впрыгнуть!.. Отрываю взгляд от трамплина, отталкиваюсь… А кожаная спина «коня» длинная-предлинная! Выбрасываю вперед над ней руки, но достаю недалеко. Значит, толчок о трамплин слабый. Теперь толчок руками не спасет. Так и случилось. Застрял я на самом конце «коня» да еще носом клюнул, а потом мешком плюхнулся на матрац.
Счастье, что в отделении такими неудачниками оказались только двое – я да Илья Самусь.
Старший лейтенант все же похвалил отделение, а по моему адресу коротко сказал:
– Перепелица перестарался. Бывает и такое. Значит, хладнокровия ему не хватает.
Как в точку попал. Верно же – горячился я. В перерыве товарищи разные советы стали давать.
Один Ежиков не упустил случая, чтобы опять не ущипнуть Максима. Подошел ко мне и говорит:
– Вся беда в том, что хвастун ты, Перепелица.
Так и сказал: «хвастун». Мне даже жарко стало.
– Ведь, – продолжает он, – ты думал лишь об одном: как бы отличиться перед командиром роты?
Не догадывался Василий, что я мечтал еще благодарность старшего лейтенанта заслужить. Тогда бы наверняка сегодня вечером Максим Перепелица прочитал о себе в стенной газете и ему не пришлось бы отводить в сторону глаза при встрече с товарищами из соседних взводов, как это было после выхода прошлого номера газеты.
– И не обижайся за прямоту, – говорит Ежиков, – и сам душой никогда не криви.
После физподготовки пошли мы на тактические занятия в район высоты «Круглая». Подобрались к ней с севера. И такая это симпатичная высотка – слов не найдешь! У ее подножья ручеек протекает, правда плохонький ручеек, берега его вязкие, болотистые. Зато склоны густой травой покрыты, а из травы синими фонариками фиалки выглядывают. Чуть повыше – кусты приютились. Каждая ветка на них молодой листвой покрыта. Заберись, Максим, на самую макушку такой высотки, ляг спиной на траву и смотри в небо, наслаждайся полетом Земли-планеты, забудь о всех своих неудачах.
А тут тебе голос сержанта Реброва:
– Рядовому Ежикову разведать брод ручья в створе ориентира два! Отделению быть наготове прикрыть действия Ежикова огнем.
«Ориентир два» – это высотка. На ней «противник» закрепился. Вот тебе и поэзия! Но, думаете, высотка хуже стала оттого, что ее «ориентиром» назвали? Нисколько. Хочется лишь побыстрее выковырнуть оттуда «противника» и надышаться вволю горьковатым запахом кустов. А если бы на высоте этой настоящий враг оказался, разве можно было бы терпеть, чтобы он дышал тем воздухом?
Лежу я в своем окопчике и выглядываю осторожно из-за мохнатой кочки, слежу, как Василий Ежиков уползает к спуску, ведущему к ручью. Удастся ли ему найти подходящее место для переправы? Ведь берег речки топкий. Пытаюсь рассмотреть, что делает Ежиков. Но он где-то спрятался в осоке – не заметишь.
А время идет. Ребров уже нетерпеливо на руку с часами поглядывает, хмурится. Видать, кишка тонка у Василия Ежикова. Не под силу ему задача досталась. Вот мне бы такую.
А сержант Ребров точно угадал мысли Максима и по цепи передает приказание:
– Рядовой Перепелица, на помощь Ежикову!
Меня словно подтолкнул кто сзади. Так и рванулся вперед. Ползу, вроде удираю от кого. Метров через двадцать дух захватило и соленая капля пота на губу скатилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54