Какой тут опыт? Действуй, как устав велит!
А вчера утром Степан подходит ко мне и спрашивает:
– Как думаешь выходной проводить? Пойдем в город.
– Пойдем, есть мне о чем поговорить с тобой.
Но разговор, о котором я думал, не получился. О книгах полдня спорили. Степан был под впечатлением хорошего романа «Семья Рубанюк» и все рассуждал о дальнейшей судьбе главного его героя Петра Рубанюка. Я-то книгу эту раньше Левады прочитал. Конечно, интересно мне знать, как дальше устроится жизнь Петра, Оксаны. Но чтобы я сам додумывал, мне и в голову такое не приходило. Лучше уж письмо писателю написать, пусть он расскажет.
Потом Степан вдруг говорит мне:
– Завидую я тебе, Максим.
– Не тому ли, что мне счастье выпадает картошку па кухне чистить? – съязвил я.
Степан вроде и не расслышал моих слов, продолжает:
– Завидую, что о твоих делах все наше село Яблонивка узнает.
– Каких делах? – ужаснулся я.
– Написал командир части письмо председателю нашего колхоза. Завтра огласят его в каждом взводе. Хорошее письмо. Рассказывается там, что ты стал круглым отличником, и бдительно караульную службу несешь, и умеешь за оружием ухаживать. Словом, обо всех делах. И благодарность в том письме старикам твоим – отцу и матери – за хорошего сына.
Дух у меня перехватило от этих слов. Не помню, что я молол в ответ Степану. Кажется, доказывал, что никаких «дел» я не сотворил. А у самого сердце от радости из груди рвалось. Вся Яблонивка узнает! Думаю о Яблонивке, а перед глазами Маруся Козак стоит, улыбается. Вот вам и Максим Перепелица, вот вам и ветрогон!
А Степан Левада все же друг настоящий. Понял я: дал бы он мне послабление, не стал бы Максим отличником! Требовал Степан с Перепелицы строго, как и с каждого солдата, вот и толк вышел. Ох, и учиться ж я теперь буду… Еще лучше! Пусть все знают, что Максим Перепелица несет службу на совесть. И быть ему тоже сержантом.
Но это еще не все. Вскоре из Яблонивки пришли на мое имя два письма. Первое – от председателя колхоза. Благодарит он меня за добрую службу, хвалит, что сдержал я свое слово, данное землякам, когда в армию уходил.
Второе письмо от Маруси. Коротенькое такое. Однако суть не в этом. Поверила она, что Максим разделался со своим ветрогонством, желает ему новых успехов в службе и спрашивает, можно ли ей писать мне письма…
Эх, Марусенька!.. Зачем спрашивать?!
ВАЖНЫЙ ФАКТОР
Наша рота – лучшая в полку, а может, и во всей дивизии. Не зря оказали ей честь открыть в этом году первомайский парад. Шли мы мимо трибуны во главе всего полка, а впереди, вслед за полковым начальством, шагал с клинком на плече наш командир роты, старший лейтенант Куприянов.
А народу сколько на тротуарах!.. Замерли все от восхищения. Мы же еще крепче печатаем шаг по асфальту. Даже заглушили звук духового оркестра.
Прямо грудь распирало у меня от гордости. Да и как не будешь гордиться своей ротой и таким командиром, как наш старший лейтенант?!
И когда однажды знакомый солдат из соседнего подразделения сказал мне, что наш ротный уж больно строг, рассерчал я не на шутку.
– Эх ты, голова два уха! – отвечаю ему. – Да мы его за эту строгость, как батьку родного, любим! Не был бы он строг, плелась бы наша рота в обозе. Понимать надо! В роте Куприянова служить – это, брат, честь!
И вообще, что такое командирская строгость, если ты умом и сердцем до конца понял основное требование военной службы: учиться тому, что нужно на войне? Это требование выполняют и наш полковник, и командир роты, и мой непосредственный начальник, младший сержант Степан Левада. Идет отделение на стрельбище. Левада командует: «Бегом!» Возвращаемся с полевых занятий, старший лейтенант приказывает делать броски от укрытия к укрытию. Бывают дни, когда так «набросаешься», что ноги стонут. А то еще завел командир роты порядок раз в месяц состязаться в штыковом бою. Кому же интересно быть пораженным? Вот и приходится тренироваться Я даже щеткой, когда казарму подметаю, упражняюсь выпады и удары делать.
Одним словом, нелегко нам дается первенство роты. Знаем мы цену нашей славе и каждой капле солдатского пота. Но никто из нас на это не жалуется, каждый крепким фактором обладает.
Ценная вещь, этот фактор. Моральным он называется. Читал я, что высокий моральный дух нашей армии явился очень важным фактором в завоевании победы. И понял я, что в нашем солдатском деле умение побеждать всякие трудности, умение быть решительным, волевым тоже входит в этот важный фактор.
Очень мне это слово понравилось и запомнилось. Веское оно, авторитетное.
Однажды мы всей ротой пошли на реку купаться. Вижу, Василий Ежиков никак не может расстаться с берегом. Опустит ногу в воду, дрыгнет ею – и назад. Кричу ему:
– Что, Вася, фактора не хватает? – и как бултыхнусь в реку, целый фонтан брызг обрушился на Ежикова.
– Эй ты, фактор! Удирай, догоняю! – закричал Василий и следом за мной в воду.
Ну, думаю, попало слово на язык Ежикова. Хорошо, что не пустячное слово, а то Василий навеки окрестил бы им Перепелицу. Но Ежиков все равно не раз находил повод, чтобы подковырнуть этим словечком.
Случилось, что на учениях нашу наипервейшую и наиславнейшую роту постигла такая неудача, что вспоминать тяжело. Оскандалились мы перед самим командиром дивизии.
Поставили нас тогда на главном направлении батальона. Вначале подготовились мы для оборонительного боя. Зарылись в землю, траншеи соорудили такие, что зимовать в них можно.
А за широкой лощиной, на склонах высоты, окопался «противник» – солдаты нашего же полка. И предстояло нам его «разгромить».
Старательно готовились мы к атаке, хотя нас артиллерия и танки должны были поддерживать.
На второй день учении утро выдалось свежее, прохладное. Трава вокруг поседела от росы, к земле прильнула. А в лощине, за которой «противник» находился, вроде молочная река разлилась: туман, каких я еще не видел в этих местах, – густой-прегустой. Стоит и не шелохнется, прячет не только всю лощину, но и ее противоположные скаты. Чудится, что молочная река до самою горизонта разлилась. Смотришь поверх тумана, и взгляду не на чем остановиться – бежит он к белым, таким же, как туман, облакам, обложившим край неба, и кажется, что впереди раскинулась заснеженная равнина без конца и края.
Скоро наступать будем. Но легко сказать – наступать. Попробуй в таком тумане не заблудиться, попробуй найти тот дзот, который намечено атаковать нашему отделению. А может, туман на руку: удастся незаметно пробраться к «противнику» и – как снег на голову?
И вдруг приказывает мне младший сержант Левада отправиться в распоряжение командира роты. Потребовалось заменить связного от нашего взвода. У старого связного, видите ли, живот внезапно разболелся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
А вчера утром Степан подходит ко мне и спрашивает:
– Как думаешь выходной проводить? Пойдем в город.
– Пойдем, есть мне о чем поговорить с тобой.
Но разговор, о котором я думал, не получился. О книгах полдня спорили. Степан был под впечатлением хорошего романа «Семья Рубанюк» и все рассуждал о дальнейшей судьбе главного его героя Петра Рубанюка. Я-то книгу эту раньше Левады прочитал. Конечно, интересно мне знать, как дальше устроится жизнь Петра, Оксаны. Но чтобы я сам додумывал, мне и в голову такое не приходило. Лучше уж письмо писателю написать, пусть он расскажет.
Потом Степан вдруг говорит мне:
– Завидую я тебе, Максим.
– Не тому ли, что мне счастье выпадает картошку па кухне чистить? – съязвил я.
Степан вроде и не расслышал моих слов, продолжает:
– Завидую, что о твоих делах все наше село Яблонивка узнает.
– Каких делах? – ужаснулся я.
– Написал командир части письмо председателю нашего колхоза. Завтра огласят его в каждом взводе. Хорошее письмо. Рассказывается там, что ты стал круглым отличником, и бдительно караульную службу несешь, и умеешь за оружием ухаживать. Словом, обо всех делах. И благодарность в том письме старикам твоим – отцу и матери – за хорошего сына.
Дух у меня перехватило от этих слов. Не помню, что я молол в ответ Степану. Кажется, доказывал, что никаких «дел» я не сотворил. А у самого сердце от радости из груди рвалось. Вся Яблонивка узнает! Думаю о Яблонивке, а перед глазами Маруся Козак стоит, улыбается. Вот вам и Максим Перепелица, вот вам и ветрогон!
А Степан Левада все же друг настоящий. Понял я: дал бы он мне послабление, не стал бы Максим отличником! Требовал Степан с Перепелицы строго, как и с каждого солдата, вот и толк вышел. Ох, и учиться ж я теперь буду… Еще лучше! Пусть все знают, что Максим Перепелица несет службу на совесть. И быть ему тоже сержантом.
Но это еще не все. Вскоре из Яблонивки пришли на мое имя два письма. Первое – от председателя колхоза. Благодарит он меня за добрую службу, хвалит, что сдержал я свое слово, данное землякам, когда в армию уходил.
Второе письмо от Маруси. Коротенькое такое. Однако суть не в этом. Поверила она, что Максим разделался со своим ветрогонством, желает ему новых успехов в службе и спрашивает, можно ли ей писать мне письма…
Эх, Марусенька!.. Зачем спрашивать?!
ВАЖНЫЙ ФАКТОР
Наша рота – лучшая в полку, а может, и во всей дивизии. Не зря оказали ей честь открыть в этом году первомайский парад. Шли мы мимо трибуны во главе всего полка, а впереди, вслед за полковым начальством, шагал с клинком на плече наш командир роты, старший лейтенант Куприянов.
А народу сколько на тротуарах!.. Замерли все от восхищения. Мы же еще крепче печатаем шаг по асфальту. Даже заглушили звук духового оркестра.
Прямо грудь распирало у меня от гордости. Да и как не будешь гордиться своей ротой и таким командиром, как наш старший лейтенант?!
И когда однажды знакомый солдат из соседнего подразделения сказал мне, что наш ротный уж больно строг, рассерчал я не на шутку.
– Эх ты, голова два уха! – отвечаю ему. – Да мы его за эту строгость, как батьку родного, любим! Не был бы он строг, плелась бы наша рота в обозе. Понимать надо! В роте Куприянова служить – это, брат, честь!
И вообще, что такое командирская строгость, если ты умом и сердцем до конца понял основное требование военной службы: учиться тому, что нужно на войне? Это требование выполняют и наш полковник, и командир роты, и мой непосредственный начальник, младший сержант Степан Левада. Идет отделение на стрельбище. Левада командует: «Бегом!» Возвращаемся с полевых занятий, старший лейтенант приказывает делать броски от укрытия к укрытию. Бывают дни, когда так «набросаешься», что ноги стонут. А то еще завел командир роты порядок раз в месяц состязаться в штыковом бою. Кому же интересно быть пораженным? Вот и приходится тренироваться Я даже щеткой, когда казарму подметаю, упражняюсь выпады и удары делать.
Одним словом, нелегко нам дается первенство роты. Знаем мы цену нашей славе и каждой капле солдатского пота. Но никто из нас на это не жалуется, каждый крепким фактором обладает.
Ценная вещь, этот фактор. Моральным он называется. Читал я, что высокий моральный дух нашей армии явился очень важным фактором в завоевании победы. И понял я, что в нашем солдатском деле умение побеждать всякие трудности, умение быть решительным, волевым тоже входит в этот важный фактор.
Очень мне это слово понравилось и запомнилось. Веское оно, авторитетное.
Однажды мы всей ротой пошли на реку купаться. Вижу, Василий Ежиков никак не может расстаться с берегом. Опустит ногу в воду, дрыгнет ею – и назад. Кричу ему:
– Что, Вася, фактора не хватает? – и как бултыхнусь в реку, целый фонтан брызг обрушился на Ежикова.
– Эй ты, фактор! Удирай, догоняю! – закричал Василий и следом за мной в воду.
Ну, думаю, попало слово на язык Ежикова. Хорошо, что не пустячное слово, а то Василий навеки окрестил бы им Перепелицу. Но Ежиков все равно не раз находил повод, чтобы подковырнуть этим словечком.
Случилось, что на учениях нашу наипервейшую и наиславнейшую роту постигла такая неудача, что вспоминать тяжело. Оскандалились мы перед самим командиром дивизии.
Поставили нас тогда на главном направлении батальона. Вначале подготовились мы для оборонительного боя. Зарылись в землю, траншеи соорудили такие, что зимовать в них можно.
А за широкой лощиной, на склонах высоты, окопался «противник» – солдаты нашего же полка. И предстояло нам его «разгромить».
Старательно готовились мы к атаке, хотя нас артиллерия и танки должны были поддерживать.
На второй день учении утро выдалось свежее, прохладное. Трава вокруг поседела от росы, к земле прильнула. А в лощине, за которой «противник» находился, вроде молочная река разлилась: туман, каких я еще не видел в этих местах, – густой-прегустой. Стоит и не шелохнется, прячет не только всю лощину, но и ее противоположные скаты. Чудится, что молочная река до самою горизонта разлилась. Смотришь поверх тумана, и взгляду не на чем остановиться – бежит он к белым, таким же, как туман, облакам, обложившим край неба, и кажется, что впереди раскинулась заснеженная равнина без конца и края.
Скоро наступать будем. Но легко сказать – наступать. Попробуй в таком тумане не заблудиться, попробуй найти тот дзот, который намечено атаковать нашему отделению. А может, туман на руку: удастся незаметно пробраться к «противнику» и – как снег на голову?
И вдруг приказывает мне младший сержант Левада отправиться в распоряжение командира роты. Потребовалось заменить связного от нашего взвода. У старого связного, видите ли, живот внезапно разболелся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54