Притих дед Мусий, точно мышь в норке. Сидит, сопит, соображает. Потом спрашивает:
– Э… э… А скажи… скажи, зачем он тут нужен, в ав­томобиле?
Я пожал плечами.
– Неужели не ясно? Собьет машина человека на пе­шеходной дорожке, а шофер отказывается. Вот тут-то брехоуловитель и сработает.
Опять молчит дед, думает. Потом снова подает го­лос, – немощный такой:
– Через полчаса, кажешь, одежда в пыль рассыплется?
– Эге, – подтверждаю. – Если в машине оста­ваться
– Да-а… – вздыхает Мусий. – До чего только не до­думаются люди… Максим, я тут, когда про академика говорил, немного того… Чуть-чуть. И даже не чуть-чуть… А скажи, если потом правду сказать, он назад срабо­тает?
– Нет, – категорически заявляю. – Вот до этого еще не додумались.
Дед Мусий вдруг забеспокоился:
– Товарищ… товарищ шофер, остановите, будь ла­ска, машину.
– Зачем? – страшно удивляюсь я.
– Пойду я лучше по магазинам похожу. Хочу ку­пить бабке Параске платок. Чего мне с тобой ездить?
– Как хотите, – вздыхаю, вроде мне очень жаль с дедом расставаться. – Остановите машину, товарищ шофер.
Проворненько выскочил дед Мусий из машины, по­том говорит мне:
– Заходи, Максим, вечером к нам в гостиницу. Сердце мое так и стиснулось от этих слов. Прийти в гостиницу? Прийти посмотреть на Федино счастье? По­жалуй, стоит. Хочу от Маруси слово услышать и в глаза ее поглядеть.
– Хорошо, диду, приду.
– Только стерегись, – предупреждает меня Му­сий, – чтоб этот радиоприемник не облучил тебя. Больно много ты набрехал сегодня, – и хохочет, старый.
Что ты скажешь! Не удалось деда обхитрить. Ох и дед….
Подался я искать квартиру народного артиста Крив­цова Алексея Филипповича. Еле проталкивается вперед наша «победа» среди машин. Вот, наконец, и дом, в котором народный артист проживает.
Поднимаюсь лифтом на тот самый этаж. И вдруг замечаю: на двери квартиры товарища Кривцова висит табличка: «В квартире корь».
Не думаю, чтобы сам народный артист заболел, но факт остается фактом. Потоптался я на лестничной пло­щадке и все же поднял руку к звонку.
Приоткрывается чуть-чуть дверь; вижу – женщина. Объясняю все по порядку и извиняюсь, что по случаю кори не могу зайти. Прошу ее взять магнитофон и сделать все, что нужно. Ушла спрашивать народного артиста. Со­гласился. Унесла мою машину и закрыла дверь. Я тем временем на ступеньку присел. Отдыхаю и сам про себя смеюсь: заболеет, думаю, мой магнитофон корью…
А тут, слышу, топает кто-то сверху по лестнице. Огля­дываюсь. Идет старушка лет под сто и ведет на цепочке крохотную собачонку. Цуценя настоящее. На голове у старушки шляпа с пером, на руках – черные перчатки. Я чуть подвигаюсь к стенке – боюсь, как бы это цуценя не цапнуло меня зубами. А то махнешь рукой, убьешь не­чаянно, потом отвечай.
Собачка заметила меня и залилась лаем. Так и рвется с цепочки. А старушка уговаривает ее.
– Мэри, перестаньте! Прекратите, Мэри, прошу вас.
Ишь ты! На «вы» к цуценяти…
– Вот так, – и старушка нагнулась, чтоб погладить утихшую собаку. – Умница. Не бойтесь, молодой человек, она у меня послушная.
– А я и не боюсь, – отвечаю.
Поровнявшись со мной, старушка остановилась.
– О чем это вы задумались, молодой человек? – ко­кетливо спрашивает.
– Да так… о разном, – вздыхаю я.
– О! Понимаю, – бабка многозначительно подняла вверх палец. – И грусть на вашем лице понятна. О любви, стало быть, размышляете, сударь.
– А что, разве на лестнице об этом думать нельзя?
– Везде можно. И нужно!.. – отвечает старушка. – На свете нет более святого чувства, чем любовь. Разу­меется, настоящая любовь. И это чувство великое не ча­сто посещает человека. И если вы поверили, что вас по­любили всем сердцем, не торопитесь отвергать любовь, если даже ваше сердце не откликнулось на нее.
– А если, скажем, к примеру… – перебиваю ее.
– Выслушайте меня, молодой человек! – сердится старушка. – Так вот… Бережно, очень бережно отнеситесь к этой несравненной драгоценности. Ибо поистине, нет та­ких драгоценностей, которые могли бы сравниться с лю­бовью.
Безрассудство бросать бриллианты в воду, чтобы на­сладиться бульканьем воды. Тем более великое безрассуд­ство легкомысленно относиться к любви. Любовь – самое высокое проявление жизнедеятельности человека… Запо­мните это, молодой человек. Прощайте, – и потопала вниз, вслед за своей Мэри.
– Да-а, разумна жинка. Видать, собаку съела в во­просах любви…
Наконец, выносят мне мою машину. А тут как раз лифт остановился. Вышел из него какой то человек в шляпе, и я занял его место. Нажимаю кнопку, которая вниз везет. Нырнул вниз, проехал этаж, второй, и вдруг лифт застрял прямо между этажами, и ни туда ни сюда.
– Эгей! – кричу и на кнопку звонка нажимаю. – Кто там внизу есть! Застрял!
– А? – доносится снизу женский голос. Это – лиф­терша. – Нажмите по очереди все кнопки!
– Да я нажимал! Ничего не помогает!
– Вот окаянная машина! – начинает ругаться лиф­терша. – Опять испортилась… Посидите, механика по­зову.
– А долго сидеть? – интересуюсь.
– Нет. Часика полтора, – отвечает она таким тоном, вроде разговор идет о двух минутах. – Домоуправ его услал куда-то.
Тут я вскипел.
– Слухайте! – кричу. – Мне не до шуток! Выпу­скайте скорее!
– А что же я сделаю? – сердится лифтерша. – Ма­шина она и есть машина! Захочет – везет, не захочет– стоит.
Вот попался! И ничего не придумаешь. Ну, как тигр, сижу в клетке. Да еще клетка висит между небом и зем­лей… Решил не терять времени. Нужно пока прослушать, что тут наспевал в магнитофон товарищ Кривцов. Осмат­риваюсь. Но розетки нигде не видно. А-а… Солдатская смекалка выручит. Прилаживаю штепсель к патрону электролампы и включаю магнитофон.
И такая, скажу вам, полилась песня, что я позабыл обо всем на свете. Ох, и голос у народного артиста! Прямо дивизией командовать можно. Слушаешь и вроде себя не чувствуешь. Нет тебя. Есть только песня и сердце твое.
Но тут мой слух уловил какую-то возню внизу. Чуть-чуть поворачиваю рычажок, приглушаю песню и слышу, что лифтерша курицей кудахчет.
– Ой ты, горе мое! – голосит. – Алексей Филиппович в лифте застрял, – и кого-то быстро за механиком по­сылает.
Я опять песню погромче даю. Вскоре прилетел меха­ник. Лифтерша лопочет ему что-то, а он отговаривается:
– Я же выходной сегодня. Костюм новый вымажу.
– Сердится очень Алексей Филиппович, – убеждает его лифтерша. – Ругался уже.
– Ругался?.. Ох, и попадет мне! Давайте ключ!.
Взялся-таки механик лифт ремонтировать. Здорово действует товарищ Кривцов.
И только песня утихла, докладывает механик:
– Ф-фу! Готово! Вызывайте лифт
– Вызываю, Алексей Филиппович!.. – добрым голос­ком кричит лифтерша.
И вот я уже внизу, щелкаю дверью. Мне навстречу ки­дается механик – долговязый мужчина в новом сером ко­стюме, на котором виднеются свежие масляные пятна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54