– А чего это вы на прошлой неделе ходили по огороду вдовы Наталки?
– Да то я порося искал! – взвыл Мусии не своим голосом. Но тут бабка Параска как из пушки стрельнула в него:
– Развод!..
Это слово, точно гром, поразило Мусия. Он как-то обмяк и сделался еще более жалким. Что делать? Сейчас же при всех людях сознаюсь, что гарбузы на воротах – моих рук проделка. Да, но что скажут Микола Поцапай, Иван Твердохлеб, Серега? Они могут нечаянно на месте меня прикончить. А мне завтра в армию идти. И все же решился я. Уже рот раскрыл, чтобы слово сказать, да так и остался с раскрытым ртом. Дед Мусий вдруг… сознался, что он виноват:
– Парасю, смилуйся! Во всех грехах покаюсь тебе…
Бабка Параска ухватилась за голову. Она, видать, еще надеялась, что все это недоразумение, а теперь…
– А-а-а!… – заголосила она. – Нагрешил, теперь каяться!..
– Какой же это грех? – стонет Мусий. – На прошлой неделе стеклил окно в хате Варвары… Пригласила потом зайти в хату…
– Заходил? – Глаза у бабки стали круглыми, как единственная пуговица на штанах Мусия.
– Заходил, – сознается дед, – миску ряженки съел… и…
– Ну! – грозно топает ногой Параска.
– …и два пирога… – еле выдавил из себя Мусий.
– Развод! – снова стрельнула Параска.
Не знаю, удержался ли дед на ногах после нового залпа, но я лично упал на дорогу и засовал ногами, как подстреленный заяц. От смеха даже букет цветов из моих рук вывалился. И вдруг… Галя! К Мусию подбежала Галя – сестра моей Маруси – и затараторила:
– Это Максим! Я сама видела! Максим гарбуза на ворота повесил.
И не успел я опомниться, как дед Мусий уже летел на меня с огромнейшей палкой.
Подхватил я свои цветы и, сколько было сил, начал удирать. Стыдно, конечно, но это же ради деда Мусия! Еще покалечит меня, и отвечать ему придется перед судом. Не-ет, лучше убегу. Тем более – спешить мне надо: Маруся наверняка давно под липой на скамеечке сидит и сердито на тропинку посматривает.
Выбегаю на берег речки, петляю меж кустами и держу направление к липе. Вроде отстал дед Мусий. Прибегаю к липе, оглядываюсь – пусто. Сажусь на скамеечку, чтобы отдышаться. И вдруг чья-то рука смахнула с моей головы фуражку и цап за волосы! Даже похолодел я.
– Не опаздывай! Не опаздывай! Не опаздывай! – услышал знакомый голос. И от этого голосочка сердце мое сладко-сладко заныло.
Оказывается, Маруся забралась на пологую ветку липы, устроилась там и подстерегла меня. Треплет за волосы и хохочет.
– Ой, Марусь! Понимаешь, – подбираю я слова в свое оправдание. И вдруг где-то за кустами раздается голос деда Мусия:
– А-а, гром бы тебя побил!.. Ветрогон проклятый!..
Одним духом взлетел я на липу к Марусе и рот ей ладонью зажал, чтоб не выдала меня. И во-время. Дед, как молодой козел, пронесся по тропинке мимо липы.
– Ну, погоди! – уже где-то в стороне кричал он. – Я тебя из-под земли достану! Я тебя…
И тут сразу же вступила в прокурорские права Маруся.
– Опять? Чего натворил?! – и смотрит она на меня своими зеленоватыми оченятами так строго, что брови над ними почти узелком связались и ямочки на щеках исчезли. Трудно перед Марусей что-либо сбрехать. Но тут, на счастье, заметила она в моей руке букет.
– А цветы кому?!
– Угадай! А ну, угадай! – оживился я, стараясь перевести разговор на цветы.
– Мне! – выпалила Маруся и так радостно улыбнулась, так сверкнула на меня глазами, что я чуть-чуть не ослеп.
– Ага, – отвечаю, – тебе, – и улыбаюсь, как дурак. Тут же надо снова про любовь говорить, а я «агакаю».
А она прижимает цветы к груди и говорит:
– Ой, Максимка!.. Мне еще никто никогда цветов не дарил.
– Значит, я первый?
– Угу… Спасибо тебе…
Если б в эту минуту Маруся приказала луну с неба достать, я, наверное, постарался б. И так мне захотелось, чтобы она поверила, что для нее я готов в огонь и в воду!..
– Какие красивые, – любуется Маруся букетом. – И где ты достал? Я такие в оранжерее видела, в райцентре.
В эту секунду я возненавидел себя, что не сбегал в райцентр, в оранжерею, и не притащил оттуда охапку самых лучших цветов. А так, что я отвечу Марусе? Она же смотрит на меня ласково-ласково и ждет ответа.
– Оттуда и есть! Из оранжереи! – выпалил я и отвел в сторону глаза.
– Из райцентра?! – Маруся смотрит с недоверием. А недоверие в такую минуту для меня ровно что нагайка для коня.
– Из райцентра, – подтверждаю вполне уверенно.
– Так туда ж двадцать километров! – недоумевает Маруся.
– А что для меня лично двадцать километров? – спрашиваю. – Встал пораньше и сбегал.
– Пешком?
– Напрямик. На гати еще упал, руку зашиб. – И, подвернув рукав, показываю огромный синяк – след от коромысла Явдохи.
Маруся посмотрела на мою руку, потом вдруг… чмок меня в щеку! От неожиданности я чуть с липы не слетел. Еле успел за ветку ухватиться
– Давай слезем, – смеется Маруся, – а то упадешь, и… в армию тебя не возьмут.
Я первым соскакиваю на землю, подставляю руки Марусе. Снял ее с ветки, а сажать на скамеечку не хочется. Так бы век и держал на руках. Тем более за шею она меня обняла
Опустила Маруся руки с моей шеи, и я бережно посадил ее на скамейку.
– Ты рад, что в армию уезжаешь? – спрашивает.
– Ой, еще как! – отвечаю.
– Рад, что от меня уезжаешь?!
– Да что ты, Марусь! – испугался я. – Как ты могла подумать?
– Ну ладно, верю, – Маруся придвигается ближе ко мне и запускает руку в мою шевелюру. – Только волосы там не стриги.
– Нельзя, не положено, – объясняю ей.
– А ты все равно не стриги! – настаивает. – Некрасиво!.. Хотя, впрочем… Стриги! – и с таким лукавством поглядела на меня. – Стриги, стриги!.. И смотри там…
– Ты о чем? – спрашиваю.
– Ни о чем, – и уже на значки мои смотрит. – Для чего столько нацепил? На петуха похож…
– Чтоб знали. Человек заслуженный.
– Заслуженный? Ха! Небось половину выменял!
Ох, и язычок у Маруси. Никакой деликатности.
– Ну да, – отвечаю. – Придумаешь еще!
– Конечно! Ну, откуда у тебя значок парашютиста, например? – и ухватилась за значок; того и гляди оторвет.
– Как откуда? Отпусти.
– Ну, откуда? Ты что, прыгал?
– Прыгал, – сердито отвечаю. И как она не понимает, если я и не прыгал, то могу хоть сто раз прыгнуть! Я же все книжки о парашютистах перечитал!
– С дерева. Ясно, – засмеялась Маруся.
Если бы она не засмеялась, я бы смолчал. А тут…
– Ничего тебе не ясно! – говорю. – Вот уеду в армию, еще услышишь обо мне!
Ну, слово за слово, и пошло…
– Максим! – Маруся уже смотрит на меня волчонком. – Если ты не отучишься хвастаться, вечно брехать… то…
– Что «то»?
– То.
– Подумаешь, учительница выискалась! Я тебе почтя никогда не вру.
– А что толку? А другим? У тебя вечно язык свербит!
– А ты всегда правду говоришь? – ставлю ей вопрос ребром.
– Конечно, – отвечает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
– Да то я порося искал! – взвыл Мусии не своим голосом. Но тут бабка Параска как из пушки стрельнула в него:
– Развод!..
Это слово, точно гром, поразило Мусия. Он как-то обмяк и сделался еще более жалким. Что делать? Сейчас же при всех людях сознаюсь, что гарбузы на воротах – моих рук проделка. Да, но что скажут Микола Поцапай, Иван Твердохлеб, Серега? Они могут нечаянно на месте меня прикончить. А мне завтра в армию идти. И все же решился я. Уже рот раскрыл, чтобы слово сказать, да так и остался с раскрытым ртом. Дед Мусий вдруг… сознался, что он виноват:
– Парасю, смилуйся! Во всех грехах покаюсь тебе…
Бабка Параска ухватилась за голову. Она, видать, еще надеялась, что все это недоразумение, а теперь…
– А-а-а!… – заголосила она. – Нагрешил, теперь каяться!..
– Какой же это грех? – стонет Мусий. – На прошлой неделе стеклил окно в хате Варвары… Пригласила потом зайти в хату…
– Заходил? – Глаза у бабки стали круглыми, как единственная пуговица на штанах Мусия.
– Заходил, – сознается дед, – миску ряженки съел… и…
– Ну! – грозно топает ногой Параска.
– …и два пирога… – еле выдавил из себя Мусий.
– Развод! – снова стрельнула Параска.
Не знаю, удержался ли дед на ногах после нового залпа, но я лично упал на дорогу и засовал ногами, как подстреленный заяц. От смеха даже букет цветов из моих рук вывалился. И вдруг… Галя! К Мусию подбежала Галя – сестра моей Маруси – и затараторила:
– Это Максим! Я сама видела! Максим гарбуза на ворота повесил.
И не успел я опомниться, как дед Мусий уже летел на меня с огромнейшей палкой.
Подхватил я свои цветы и, сколько было сил, начал удирать. Стыдно, конечно, но это же ради деда Мусия! Еще покалечит меня, и отвечать ему придется перед судом. Не-ет, лучше убегу. Тем более – спешить мне надо: Маруся наверняка давно под липой на скамеечке сидит и сердито на тропинку посматривает.
Выбегаю на берег речки, петляю меж кустами и держу направление к липе. Вроде отстал дед Мусий. Прибегаю к липе, оглядываюсь – пусто. Сажусь на скамеечку, чтобы отдышаться. И вдруг чья-то рука смахнула с моей головы фуражку и цап за волосы! Даже похолодел я.
– Не опаздывай! Не опаздывай! Не опаздывай! – услышал знакомый голос. И от этого голосочка сердце мое сладко-сладко заныло.
Оказывается, Маруся забралась на пологую ветку липы, устроилась там и подстерегла меня. Треплет за волосы и хохочет.
– Ой, Марусь! Понимаешь, – подбираю я слова в свое оправдание. И вдруг где-то за кустами раздается голос деда Мусия:
– А-а, гром бы тебя побил!.. Ветрогон проклятый!..
Одним духом взлетел я на липу к Марусе и рот ей ладонью зажал, чтоб не выдала меня. И во-время. Дед, как молодой козел, пронесся по тропинке мимо липы.
– Ну, погоди! – уже где-то в стороне кричал он. – Я тебя из-под земли достану! Я тебя…
И тут сразу же вступила в прокурорские права Маруся.
– Опять? Чего натворил?! – и смотрит она на меня своими зеленоватыми оченятами так строго, что брови над ними почти узелком связались и ямочки на щеках исчезли. Трудно перед Марусей что-либо сбрехать. Но тут, на счастье, заметила она в моей руке букет.
– А цветы кому?!
– Угадай! А ну, угадай! – оживился я, стараясь перевести разговор на цветы.
– Мне! – выпалила Маруся и так радостно улыбнулась, так сверкнула на меня глазами, что я чуть-чуть не ослеп.
– Ага, – отвечаю, – тебе, – и улыбаюсь, как дурак. Тут же надо снова про любовь говорить, а я «агакаю».
А она прижимает цветы к груди и говорит:
– Ой, Максимка!.. Мне еще никто никогда цветов не дарил.
– Значит, я первый?
– Угу… Спасибо тебе…
Если б в эту минуту Маруся приказала луну с неба достать, я, наверное, постарался б. И так мне захотелось, чтобы она поверила, что для нее я готов в огонь и в воду!..
– Какие красивые, – любуется Маруся букетом. – И где ты достал? Я такие в оранжерее видела, в райцентре.
В эту секунду я возненавидел себя, что не сбегал в райцентр, в оранжерею, и не притащил оттуда охапку самых лучших цветов. А так, что я отвечу Марусе? Она же смотрит на меня ласково-ласково и ждет ответа.
– Оттуда и есть! Из оранжереи! – выпалил я и отвел в сторону глаза.
– Из райцентра?! – Маруся смотрит с недоверием. А недоверие в такую минуту для меня ровно что нагайка для коня.
– Из райцентра, – подтверждаю вполне уверенно.
– Так туда ж двадцать километров! – недоумевает Маруся.
– А что для меня лично двадцать километров? – спрашиваю. – Встал пораньше и сбегал.
– Пешком?
– Напрямик. На гати еще упал, руку зашиб. – И, подвернув рукав, показываю огромный синяк – след от коромысла Явдохи.
Маруся посмотрела на мою руку, потом вдруг… чмок меня в щеку! От неожиданности я чуть с липы не слетел. Еле успел за ветку ухватиться
– Давай слезем, – смеется Маруся, – а то упадешь, и… в армию тебя не возьмут.
Я первым соскакиваю на землю, подставляю руки Марусе. Снял ее с ветки, а сажать на скамеечку не хочется. Так бы век и держал на руках. Тем более за шею она меня обняла
Опустила Маруся руки с моей шеи, и я бережно посадил ее на скамейку.
– Ты рад, что в армию уезжаешь? – спрашивает.
– Ой, еще как! – отвечаю.
– Рад, что от меня уезжаешь?!
– Да что ты, Марусь! – испугался я. – Как ты могла подумать?
– Ну ладно, верю, – Маруся придвигается ближе ко мне и запускает руку в мою шевелюру. – Только волосы там не стриги.
– Нельзя, не положено, – объясняю ей.
– А ты все равно не стриги! – настаивает. – Некрасиво!.. Хотя, впрочем… Стриги! – и с таким лукавством поглядела на меня. – Стриги, стриги!.. И смотри там…
– Ты о чем? – спрашиваю.
– Ни о чем, – и уже на значки мои смотрит. – Для чего столько нацепил? На петуха похож…
– Чтоб знали. Человек заслуженный.
– Заслуженный? Ха! Небось половину выменял!
Ох, и язычок у Маруси. Никакой деликатности.
– Ну да, – отвечаю. – Придумаешь еще!
– Конечно! Ну, откуда у тебя значок парашютиста, например? – и ухватилась за значок; того и гляди оторвет.
– Как откуда? Отпусти.
– Ну, откуда? Ты что, прыгал?
– Прыгал, – сердито отвечаю. И как она не понимает, если я и не прыгал, то могу хоть сто раз прыгнуть! Я же все книжки о парашютистах перечитал!
– С дерева. Ясно, – засмеялась Маруся.
Если бы она не засмеялась, я бы смолчал. А тут…
– Ничего тебе не ясно! – говорю. – Вот уеду в армию, еще услышишь обо мне!
Ну, слово за слово, и пошло…
– Максим! – Маруся уже смотрит на меня волчонком. – Если ты не отучишься хвастаться, вечно брехать… то…
– Что «то»?
– То.
– Подумаешь, учительница выискалась! Я тебе почтя никогда не вру.
– А что толку? А другим? У тебя вечно язык свербит!
– А ты всегда правду говоришь? – ставлю ей вопрос ребром.
– Конечно, – отвечает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54