Тут обычное самообладание изменило Дайсё, и на глазах у него показались слезы. Он изо всех сил старался удержать их, не желая, чтобы принц был свидетелем его постыдного малодушия, однако вопреки его воле они катились по щекам, и остановить их было невозможно. Вид у Дайсё был такой растерянный, что принц невольно почувствовал себя виноватым. Однако, притворившись, будто ничего не замечает, сказал:
– Все это и в самом деле печально. Кажется, кто-то говорил мне вчера… Я даже собирался было принести вам свои соболезнования, но отказался от этого намерения, подумав, что вы предпочитаете не разглашать этой тайны.
Принц старался казаться спокойным, но сердце его разрывалось от горя, и он с трудом принуждал себя говорить.
– Как-то у меня даже появилось желание просить вас взять ее под свое покровительство, – заметил Дайсё и добавил весьма многозначительным тоном: – Впрочем, не исключено, что вы и сами знаете ее, ведь она могла бывать в доме на Второй линии. Однако вы нездоровы, и мне не следует утомлять вас. Поправляйтесь быстрее.
С этими словами Дайсё удалился.
«Принц в самом деле любил ее, – думал он. – Ее короткая жизнь была отмечена высоким предопределением. Покорить сердце принца Хёбукё, любимца Государя и Государыни, мужа, не имеющего себе равных в мире, – что может быть выше этой участи? Ради девушки из Удзи принц готов был пренебречь своими высокородными супругами, достоинства которых неоспоримы. Вот и теперь люди так беспокоятся из-за него, заказывают молебны, справляют очистительные обряды, а ведь единственной причиной его недомогания является тоска по ушедшей. А я сам? Казалось бы, чего мне недостает в жизни? Чинов я достиг высоких, Государь изволил отдать мне в жены свою любимую дочь… Сердцем же моим безраздельно владеет она одна. Даже теперь – ее уже нет в мире, а меня с неодолимой силой влечет к ней. Ну не глупо ли? Право же, я не должен больше думать об этом…»
Но как ни старался Дайсё взять себя в руки, в душе его царило смятение.
– «Ведь не деревья, не камни – люди, чувства имеют они…» – прошептал он, проходя в опочивальню.
Ему было неприятно, что прислужницы девушки так поспешили с последними обрядами, он предполагал, что это не понравится Нака-но кими, и чувствовал себя виноватым перед ней. «И почему госпожа Хитати не остановила их? – досадовал он. – Неужели она разделяет столь распространенное среди простых людей мнение, что, если у человека есть другие дети, погребальные обряды должны справляться без особой торжественности?»
Так, во всем этом, несомненно, было что-то странное, однако узнать подробности можно было, только побывав в Удзи, но уезжать туда надолго он не мог, ехать же с тем, чтобы вернуться, даже не присаживаясь, ему не хотелось. Дайсё пребывал в растерянности и недоумении, а дни шли, и скоро луна подошла к концу.
Вечером того дня, на который был намечен переезд девушки в столицу, Дайсё было особенно грустно. В саду перед его покоями благоухали померанцы, и мысли невольно устремлялись в прошлое (103). Над головой дважды прокричала кукушка…
«Если ты залетишь…» (495) – ни к кому не обращаясь, прошептал Дайсё, затем, вспомнив, что принц Хёбукё находится сегодня в доме на Второй линии, попросил слугу сорвать ветку померанца и написал:
«Знаю, и ты
Проливаешь слезы украдкой,
А сердце вотще
Стремится вослед за кукушкой,
Живущей в долине смерти».
А принц в тот миг как раз глядел на госпожу из Флигеля и думал о том, как похожа она на умершую. Супруги сидели, печально задумавшись. Разве можно было не понять, на что намекал Дайсё?
«Аромат померанцев
Увлекает в прошлое думы (103).
В этом саду
Даже голос кукушки
Сегодня особенно звонок.
Ах, как тяжело у меня на душе…» – ответил принц.
Нака-но кими уже знала о случившемся. «Какой печальной и удивительно короткой оказалась жизнь обеих моих сестер, – думала она. – Не потому ли, что они все горести принимали так близко к сердцу? И только я, не знавшая печалей, живу и живу… Но надолго ли?..»
Рассудив, что нелепо скрывать от супруги то, что, судя по всему, давно уже ей известно, принц – разумеется, в несколько измененном виде – решил рассказать ей эту грустную историю.
– Меня очень обидело, что вы спрятали от меня девушку, – добавил он после того, как, смеясь и плача, признался во всем. Его особенно трогало то обстоятельство, что женщина, слушавшая его признания, была так близко связана с умершей.
В доме на Второй линии принц чувствовал себя гораздо свободнее, чем в сверкающем изысканнейшей роскошью жилище Левого министра. Там, стоило ему почувствовать малейшее недомогание, поднимался шум, в покоях целями днями толпились люди, пришедшие справиться о его здоровье, а министр с сыновьями докучали неустанными заботами.
Дни шли за днями, а принц Хёбукё по-прежнему жил словно во сне. Жестокое недоумение терзало его душу. «Отчего так внезапно?» – спрашивал он себя и однажды, призвав обычных прислужников своих, отправил их за Укон.
Госпожа Хитати тем временем вернулась в столицу, не имея сил оставаться в Удзи, где все располагало к унынию, а плеск волн в реке производил в сердце столь страшное впечатление, что у нее у самой являлось неудержимое желание броситься в воду. После ее отъезда в доме стало совсем пустынно, и дамам оставалось уповать лишь на взывающих к Будде монахов. Поэтому, когда приехал гонец от принца Хёбукё, суровые стражи, столь ревностно охранявшие прежде дом, и не пытались препятствовать ему. Вспомнив, что из-за их чрезмерной бдительности принцу не удалось даже проститься со своей возлюбленной, гонец с трудом сдержал досаду.
Едва ли приближенные принца одобряли безрассудства своего господина, однако стоило им оказаться в Удзи, как мысли о прошлом нахлынули на них с такой силой, что даже самые стойкие не смогли сдержать слез. В памяти невольно всплывали те ночи, когда они приезжали сюда вместе с принцем, вспоминалось, как счастлив он был в то давнее утро, когда шел к ладье, прижимая к груди свою прелестную возлюбленную.
Увидев гонца, Укон разрыдалась.
– Дамам покажется странным, если я покину их теперь, – сказала она, узнав о причине его приезда. – К тому же мысли мои в таком беспорядке, что я вряд ли сумею объяснить… Лучше я приеду к вашему господину по окончании срока скорби. Тогда мне наверняка удастся отыскать подходящий предлог. Если моя жизнь продлится – в чем я очень сомневаюсь, – я непременно навещу вас, как только обрету душевный покой, и расскажу принцу об этом страшном сне. Поверьте, я сделала бы это, даже если бы он не присылал за мной.
Было ясно, что сегодня она никуда не поедет.
– Мне неизвестны подробности, – плача, отвечал Токиката (а гонцом снова был именно он), – и я не вправе судить… Но одно мне известно доподлинно – никто не мог любить вашу госпожу больше, чем любил ее принц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103