Когда они остались наедине, Роберт разгневанно обернулся к кузену.
— Тебе должно быть стыдно, что госпожа Анна говорит о таких вещах! Пехотинцам простительно дрожать за свою шкуру — другого от них и ждать не приходится. Но рыцари и их дамы никогда не должны терять надежду. Мы можем победить турок, когда бы они ни появились, и в душе ты знаешь это; иначе мы не были бы здесь. Но я пришел не за тем, чтобы читать тебе нотации. У тебя еще есть боевой конь, не правда ли? Так вот, у графа Боэмунда осталось немного зерна, припрятанного от графа Блуа. Мы собираемся подкормить скакунов в ближайшие два-три дня, но если бедняки прослышат, что мы кормим животных в то время, как они пухнут с голоду, поднимется жуткий крик. Тайком от слуги переправишься через реку и придешь туда, куда я укажу. Несколько итальянских рыцарей будут сторожить мешки. Можешь ли ты поклясться рыцарской честью, что скормишь все коню и не утаишь толику для госпожи Анны или для себя? Я знаю, что ничего подобного тебе в голову не придет, но таковы наши правила.
— Конечно, клянусь, раз ты так хочешь, — ответил Рожер. — Если зерно должно пойти Блэкбёрду, пусть будет так, но мне не по душе кормить лошадей, когда люди умирают с голоду.
— Чушь! Лошадей нужно сохранить во что бы то ни стало. Жаль, что не все паломники это понимают. По нынешним временам обученный конь стоит десятка этих мошенников арбалетчиков! Пойми, сейчас мы все спасаем свою шкуру, но если рыцари будут разбиты, все прочие либо погибнут, либо попадут в рабство. Посмотри, как они напуганы! Вся их надежда только на нас. Мне жаль, что ты сомневаешься в нашем успехе.
— Я просто смотрю в лицо фактам! — негодующе возразил Рожер. — Думаю, поражение неизбежно, и надеюсь лишь достойно встретить смерть. Ты не хуже моего знаешь, что нет никакой надежды. Я всегда подозревал, что итальянцы не верят в победу святого дела именно из-за его святости. Слишком часто вы видели, как папа бежал из Рима!
— Если ты считаешь, что мы победим благодаря чудесному вмешательству небес, то я действительно в это не верю, — примирительно сказал Роберт. — Но битва не проиграна, пока враг не одержал победу. Разве турки никогда не бегали от нас? Кроме шуток, ты думал о том, что будешь делать, если мы потерпим поражение? Хорошей кольчуге их стрелы нипочем, и многие рыцари останутся в живых. Для спасения собственной жизни можно и веру переменить. И пусть таких людей всякие святоши и чистоплюи называют отступниками, но становиться мучеником за веру вовсе не обязательно.
— Это низкая мысль, недостойная рыцаря, — прошептал пораженный ужасом Рожер. — Но я хорошо тебя знаю. Уверен, ты говоришь эти страшные вещи только для красного словца. Твои дела лучше твоих речей. Мы оба будем биться до последнего и встретим смерть, как подобает настоящим рыцарям. Правда, мне это будет труднее, потому что я женат.
— Госпожа Анна сумеет сама позаботиться о себе, что бы ни случилось, — сухо ответил Роберт. — Думай только о том, чтобы уцелеть в бою, и ты станешь хорошим воином. Рыцари, которые клянутся погибнуть в битве, склонны слишком быстро исполнять свою клятву, а армии это совсем не на пользу.
Три дня кормежки овсом и ячменем вдобавок к жалкому лагерному пайку сделали со скакунами чудо. Правда, сохранить все в тайне от обозных не удалось, и стенаний по этому поводу было немало. Но с рыцарями тягаться не приходилось. Это было жестоко, но справедливо, и доводы военных в конце концов возобладали. Седьмого февраля стало известно, что тридцать тысяч турок собралось в Гаренце, городке, расположенном в шестнадцати милях к востоку от Антиохии. Всем конным рыцарям было велено собраться на северном берегу реки. Вычищенный до блеска Блэкбёрд выглядел бодрым как никогда. Анна помогла Рожеру надеть доспехи и еще раз напомнила, что все поставлено на карту. Новым копьем он так и не обзавелся; заменить старое, потерянное во время набега на юг, оказалось нечем, так как не нашлось подходящего дерева для древка. Вся его надежда была на острый меч. Он знал, что при излюбленной турецкой тактике атаковать мелкими отрядами большинство рыцарей расстанется с копьями после первой же стычки. Многих баронов, бежавших в порт Святого Симеона, заставили вернуться под угрозой отлучения от церкви, которую пустил в ход епископ Пюиский, публично обвинивший их в несоблюдении обета паломника. Среди них оказался и герцог Нормандский, который не был трусом, но слишком любил ублажить чрево. Рожер был несказанно рад возможности сражаться на глазах у своего сеньора и заслужить его похвалу.
Как всегда, собравшимся рыцарям объявили, что командовать ими будет граф Тарентский. Рожер слышал недовольное бормотание соседа:
— Все знают пословицу «Повтори трижды, получишь привычку». Уже дважды герцог соглашался подчиняться приказам этого итальянца. Не затем я пустился в поход, чтобы учиться воевать у вора и выскочки Отвилля!
Но большинство рыцарей одобрило это решение: в безнадежной ситуации командовать ими должен наиболее искусный полководец.
Граф тщательно осмотрел каждого рыцаря и его коня и обнаружил, что многие, пытаясь сделать хорошую мину при плохой игре, прибыли на ослах, мулах или на до того заморенных низкорослых турецких лошадках, что те шатались под тяжестью облаченных в доспехи воинов. Всех их тут же отослали охранять лагерь. На месте осталось лишь семьсот человек — жалкие крохи могучего войска, покинувшего Европу полтора года назад. Их разделили на шесть более или менее равных по численности отрядов, каждый под началом своего командира, а затем распустили. Повторный сбор был назначен на вечер.
Рожер отдохнул, поел и даже попытался вздремнуть, пока Анна подновляла подкладку шлема, от которого у него быстро начинала болеть голова. Незаметно настало время сбора, и жена заботливо помогла ему надеть доспехи. Когда Рожер целовал ее на прощание, Анна героическим усилием воли приняла безмятежный вид, и он чуть не разрыдался. Их связывала не только любовь: он привык к ней, она заменяла ему далекий отчий дом и была, наверное, единственным человеком на свете, знавшим его вдоль и поперек. Со слезами на глазах он прижимал ее к своей закованной в железо груди, пока жена не вскрикнула от боли. Он крепко поцеловал ее, сел на коня и поскакал в отряд герцога.
Рыцари по двое-трое пересекали временный мостик позади лагеря, стараясь не попадаться на глаза турецкому дозору, все еще занимавшему северный конец крепостного моста. Отряд перебирался на пологий северный берег Оронта. Граф Тарентский созвал военный совет. Вернувшись, военачальники изложили рыцарям план предстоящей битвы. Тень сидевшего на коне герцога Нормандского казалась чернее сгустившейся вокруг темноты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
— Тебе должно быть стыдно, что госпожа Анна говорит о таких вещах! Пехотинцам простительно дрожать за свою шкуру — другого от них и ждать не приходится. Но рыцари и их дамы никогда не должны терять надежду. Мы можем победить турок, когда бы они ни появились, и в душе ты знаешь это; иначе мы не были бы здесь. Но я пришел не за тем, чтобы читать тебе нотации. У тебя еще есть боевой конь, не правда ли? Так вот, у графа Боэмунда осталось немного зерна, припрятанного от графа Блуа. Мы собираемся подкормить скакунов в ближайшие два-три дня, но если бедняки прослышат, что мы кормим животных в то время, как они пухнут с голоду, поднимется жуткий крик. Тайком от слуги переправишься через реку и придешь туда, куда я укажу. Несколько итальянских рыцарей будут сторожить мешки. Можешь ли ты поклясться рыцарской честью, что скормишь все коню и не утаишь толику для госпожи Анны или для себя? Я знаю, что ничего подобного тебе в голову не придет, но таковы наши правила.
— Конечно, клянусь, раз ты так хочешь, — ответил Рожер. — Если зерно должно пойти Блэкбёрду, пусть будет так, но мне не по душе кормить лошадей, когда люди умирают с голоду.
— Чушь! Лошадей нужно сохранить во что бы то ни стало. Жаль, что не все паломники это понимают. По нынешним временам обученный конь стоит десятка этих мошенников арбалетчиков! Пойми, сейчас мы все спасаем свою шкуру, но если рыцари будут разбиты, все прочие либо погибнут, либо попадут в рабство. Посмотри, как они напуганы! Вся их надежда только на нас. Мне жаль, что ты сомневаешься в нашем успехе.
— Я просто смотрю в лицо фактам! — негодующе возразил Рожер. — Думаю, поражение неизбежно, и надеюсь лишь достойно встретить смерть. Ты не хуже моего знаешь, что нет никакой надежды. Я всегда подозревал, что итальянцы не верят в победу святого дела именно из-за его святости. Слишком часто вы видели, как папа бежал из Рима!
— Если ты считаешь, что мы победим благодаря чудесному вмешательству небес, то я действительно в это не верю, — примирительно сказал Роберт. — Но битва не проиграна, пока враг не одержал победу. Разве турки никогда не бегали от нас? Кроме шуток, ты думал о том, что будешь делать, если мы потерпим поражение? Хорошей кольчуге их стрелы нипочем, и многие рыцари останутся в живых. Для спасения собственной жизни можно и веру переменить. И пусть таких людей всякие святоши и чистоплюи называют отступниками, но становиться мучеником за веру вовсе не обязательно.
— Это низкая мысль, недостойная рыцаря, — прошептал пораженный ужасом Рожер. — Но я хорошо тебя знаю. Уверен, ты говоришь эти страшные вещи только для красного словца. Твои дела лучше твоих речей. Мы оба будем биться до последнего и встретим смерть, как подобает настоящим рыцарям. Правда, мне это будет труднее, потому что я женат.
— Госпожа Анна сумеет сама позаботиться о себе, что бы ни случилось, — сухо ответил Роберт. — Думай только о том, чтобы уцелеть в бою, и ты станешь хорошим воином. Рыцари, которые клянутся погибнуть в битве, склонны слишком быстро исполнять свою клятву, а армии это совсем не на пользу.
Три дня кормежки овсом и ячменем вдобавок к жалкому лагерному пайку сделали со скакунами чудо. Правда, сохранить все в тайне от обозных не удалось, и стенаний по этому поводу было немало. Но с рыцарями тягаться не приходилось. Это было жестоко, но справедливо, и доводы военных в конце концов возобладали. Седьмого февраля стало известно, что тридцать тысяч турок собралось в Гаренце, городке, расположенном в шестнадцати милях к востоку от Антиохии. Всем конным рыцарям было велено собраться на северном берегу реки. Вычищенный до блеска Блэкбёрд выглядел бодрым как никогда. Анна помогла Рожеру надеть доспехи и еще раз напомнила, что все поставлено на карту. Новым копьем он так и не обзавелся; заменить старое, потерянное во время набега на юг, оказалось нечем, так как не нашлось подходящего дерева для древка. Вся его надежда была на острый меч. Он знал, что при излюбленной турецкой тактике атаковать мелкими отрядами большинство рыцарей расстанется с копьями после первой же стычки. Многих баронов, бежавших в порт Святого Симеона, заставили вернуться под угрозой отлучения от церкви, которую пустил в ход епископ Пюиский, публично обвинивший их в несоблюдении обета паломника. Среди них оказался и герцог Нормандский, который не был трусом, но слишком любил ублажить чрево. Рожер был несказанно рад возможности сражаться на глазах у своего сеньора и заслужить его похвалу.
Как всегда, собравшимся рыцарям объявили, что командовать ими будет граф Тарентский. Рожер слышал недовольное бормотание соседа:
— Все знают пословицу «Повтори трижды, получишь привычку». Уже дважды герцог соглашался подчиняться приказам этого итальянца. Не затем я пустился в поход, чтобы учиться воевать у вора и выскочки Отвилля!
Но большинство рыцарей одобрило это решение: в безнадежной ситуации командовать ими должен наиболее искусный полководец.
Граф тщательно осмотрел каждого рыцаря и его коня и обнаружил, что многие, пытаясь сделать хорошую мину при плохой игре, прибыли на ослах, мулах или на до того заморенных низкорослых турецких лошадках, что те шатались под тяжестью облаченных в доспехи воинов. Всех их тут же отослали охранять лагерь. На месте осталось лишь семьсот человек — жалкие крохи могучего войска, покинувшего Европу полтора года назад. Их разделили на шесть более или менее равных по численности отрядов, каждый под началом своего командира, а затем распустили. Повторный сбор был назначен на вечер.
Рожер отдохнул, поел и даже попытался вздремнуть, пока Анна подновляла подкладку шлема, от которого у него быстро начинала болеть голова. Незаметно настало время сбора, и жена заботливо помогла ему надеть доспехи. Когда Рожер целовал ее на прощание, Анна героическим усилием воли приняла безмятежный вид, и он чуть не разрыдался. Их связывала не только любовь: он привык к ней, она заменяла ему далекий отчий дом и была, наверное, единственным человеком на свете, знавшим его вдоль и поперек. Со слезами на глазах он прижимал ее к своей закованной в железо груди, пока жена не вскрикнула от боли. Он крепко поцеловал ее, сел на коня и поскакал в отряд герцога.
Рыцари по двое-трое пересекали временный мостик позади лагеря, стараясь не попадаться на глаза турецкому дозору, все еще занимавшему северный конец крепостного моста. Отряд перебирался на пологий северный берег Оронта. Граф Тарентский созвал военный совет. Вернувшись, военачальники изложили рыцарям план предстоящей битвы. Тень сидевшего на коне герцога Нормандского казалась чернее сгустившейся вокруг темноты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99