— Верно, их стрелы не так тяжелы, чтобы убить человека, особенно облаченного в доспехи. Но они могут попасть в ноги или в лицо, ранить лошадь…
— А что произошло, когда вы встретились с ними лицом к лицу? — заинтересовался Осберт.
— Вот что! — ответил послушник, поднимая обрубки пальцев к остатку уха. — Половцы, вооруженные острыми, легкими кривыми мечами, любят показывать свою удаль. Они налетают неизвестно откуда, а потом точно так же исчезают. Однажды мы, полсотни арбалетчиков и полдюжины рыцарей, возвращались к войску после набега на ближайшую деревню. Вдруг конный отряд половцев показался на вершине холма. Не успели мы взвести арбалеты, как они налетели на нас с поднятыми мечами. Но лошадки у них такие низкорослые, что мы не смогли бы на них ездить. Один всадник наскочил на меня и рубанул по голове. Я уклонился, и он отсек мне ухо. Тогда я левой рукой ухватился за его меч, а правой вынул нож и вонзил лошади под лопатку. Она отпрянула в сторону, а потом шестеро наших рыцарей прогнали их прочь. Им не выстоять против рыцарей в доспехах и их крупных боевых скакунов…
Брат Одо сообщил им не так уж много нового. Было ясно, что византийцев он видел только тогда, когда целился в них из своего арбалета, и спрашивать его об их привычках и обычаях бесполезно. Аббат тоже никогда не встречал человека, который побывал бы в Константинополе; лишь один монах-певчий признался, что ему довелось читать язвительные заметки епископа Льюпрандского, который был там немецким послом сто с лишним лет назад. Он писал, что это большой, могущественный город, в котором много золота, а больше певчий ничего не помнил.
По всей Англии рыцари готовились к походу. Однако было ясно, что выступить единым войском им не удастся. Король Вильгельм прекрасно понимал, сколь непрочна его власть, и ни за что не позволил бы воинам собраться вместе: это грозило новым мятежом. Поскольку в Англии не нашлось вождя, который пожелал бы возглавить паломников, они отправились через Ла-Манш каждый сам по себе.
Первого августа 1096 года, в день Святого Петра Винкульского, Рожер выехал из дому. Он и два его спутника дали обет паломников в церкви Бэтлского аббатства и в честь этого события впервые надели плащи с красными крестами на спине — символом пилигримов.
Лошади чувствовали себя превосходно. Жак, десятилетний боевой конь, был уже немолод, но зато хорошо объезжен. Он мчался прямо к намеченной цели без всякого вмешательства всадника, и можно было поручиться, что этот конь не понесет во время атаки: для рыцарского скакуна это было бы непростительно, а для его всадника — смертельно опасно. Это был крепкий и гладкий, красивый широкогрудый конь каурой масти, с белыми бабками и звездочкой, с длинным и гладким хвостом. Во время битвы этот хвост следовало подвязывать, чтобы какому-нибудь пехотинцу не пришло в голову, схватившись за него, удержать лошадь и перерезать ей подколенное сухожилие; но зато во время похода такой хвост был просто незаменим. На передних копытах у Жака красовались подковы, которые служили скорее оружием, нежели защищали от твердой почвы. Задние копыта подкованы не были. Жак мог вести за собой других лошадей, легко ладил с ними и отлично знал как своего всадника, так и слугу. Конечно, это был жеребец, а не мерин. Во время похода на него надевали узду и хорошо подбитое военное седло с полукруглыми щитками, спереди и с боков прикрывавшими бедра и талию всадника. Тяжелый пятифутовый треугольный щит свисал с седла, привязанный к нему крепкими ремнями; щит этот был сделан из кожи, натянутой на деревянную раму, середину его украшал железный умбон , а края — железная же оковка. Для левой руки он был чересчур тяжел, и во время боя основной вес его приходился на правое плечо, через которое перекидывался прикрепленный к нему длинный ремень; его можно было слегка поправлять держащей узду правой рукой. Достаточно длинный, щит закрывал владельца от шеи до левой лодыжки и предохранял от дротиков и стрел. Петр Фламандец, который вел коня, нес и восьмифутовое рыцарское копье с острым стальным наконечником. В те времена копья еще не использовали как грозный таран, выбивающий соперника из седла, а пытались поразить врага острием в уязвимое место.
Годрик вел в поводу вьючную лошадь. Крепкий девонширский конек нес на спине две обшитые кожей корзины, в которых хранилось выходное платье всех троих и запас чистого белья для Рожера. Поверх вьюка был прикреплен легкий деревянный крест высотой со взрослого мужчину. Перекладины креста были продеты в рукава кольчуги, а оберк и шлем висели на его маковке. Годрик же нес сумки с провизией и остатками еды, но нужно было следить в оба, чтобы он не взгромоздил их на лошадь или, еще того пуще, не взгромоздился на него сам.
Рожер ехал на походной лошади — обыкновенной гнедой скотинке, слегка запаленной, но зато с целыми ногами. Ее подарил лесник из Эшдаун Форест: это был его вклад в паломничество. Лошадь была спокойная, но притом ходкая, что лучше всего во время долгих путешествий. И походная, и вьючная лошади были меринами, которыми удобнее управлять среди толпы — а толчеи на этом пути было не избежать. Рожер, одетый в голубую тунику и плотные синие штаны в обтяжку, с помочами крест-накрест, ехал без оружия, однако не расставался с тяжелым обоюдоострым тупоконечным мечом, который должен был убедить каждого, что перед ним рыцарь.
Итак, первого августа они прослушали мессу и причастились в приходской церкви Юхерста, позавтракали и вышли в узкий, мощенный булыжником двор. Рожер обнял отца и брата, сел на лошадь и направил коня вниз с холма, к длинному свайному мосту через разлившийся Разер. За мостом лежала пыльная дорога, по которой возили товары в Рэй. Меч, к которому он еще не привык, немилосердно колотил его по левому бедру. Юноша твердо знал: какое бы будущее его ни ждало — славное баронство на неведомом Востоке или безвестная гибель в Славонских горах, — но ему больше не видать ни манора Бодхэм, ни родных. Это немало печалило его, однако восемнадцатилетние рвутся к неизведанному, а у норманнов тяга к странствиям в крови. Так что он просто следовал традициям своего народа. Несколько поколений назад его предки оставили унылые северные пустоши и после долгих странствий, ведомые великим Роллоном, захватили плодородное устье Сены. Его собственный отец продал свой клочок земли, чтобы купить коня и оружие, и пересек Ла-Манш в поисках нового дома; его двоюродные братья ушли в богатую, волшебную Италию и счастливо зажили там. Всюду, куда бы ни приходили норманны, они становились правителями; теперь они обратились к Шотландии и Уэльсу, а каждый жонглер с юга твердит, что Италия и Сицилия мало-помалу становятся могучим королевством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
— А что произошло, когда вы встретились с ними лицом к лицу? — заинтересовался Осберт.
— Вот что! — ответил послушник, поднимая обрубки пальцев к остатку уха. — Половцы, вооруженные острыми, легкими кривыми мечами, любят показывать свою удаль. Они налетают неизвестно откуда, а потом точно так же исчезают. Однажды мы, полсотни арбалетчиков и полдюжины рыцарей, возвращались к войску после набега на ближайшую деревню. Вдруг конный отряд половцев показался на вершине холма. Не успели мы взвести арбалеты, как они налетели на нас с поднятыми мечами. Но лошадки у них такие низкорослые, что мы не смогли бы на них ездить. Один всадник наскочил на меня и рубанул по голове. Я уклонился, и он отсек мне ухо. Тогда я левой рукой ухватился за его меч, а правой вынул нож и вонзил лошади под лопатку. Она отпрянула в сторону, а потом шестеро наших рыцарей прогнали их прочь. Им не выстоять против рыцарей в доспехах и их крупных боевых скакунов…
Брат Одо сообщил им не так уж много нового. Было ясно, что византийцев он видел только тогда, когда целился в них из своего арбалета, и спрашивать его об их привычках и обычаях бесполезно. Аббат тоже никогда не встречал человека, который побывал бы в Константинополе; лишь один монах-певчий признался, что ему довелось читать язвительные заметки епископа Льюпрандского, который был там немецким послом сто с лишним лет назад. Он писал, что это большой, могущественный город, в котором много золота, а больше певчий ничего не помнил.
По всей Англии рыцари готовились к походу. Однако было ясно, что выступить единым войском им не удастся. Король Вильгельм прекрасно понимал, сколь непрочна его власть, и ни за что не позволил бы воинам собраться вместе: это грозило новым мятежом. Поскольку в Англии не нашлось вождя, который пожелал бы возглавить паломников, они отправились через Ла-Манш каждый сам по себе.
Первого августа 1096 года, в день Святого Петра Винкульского, Рожер выехал из дому. Он и два его спутника дали обет паломников в церкви Бэтлского аббатства и в честь этого события впервые надели плащи с красными крестами на спине — символом пилигримов.
Лошади чувствовали себя превосходно. Жак, десятилетний боевой конь, был уже немолод, но зато хорошо объезжен. Он мчался прямо к намеченной цели без всякого вмешательства всадника, и можно было поручиться, что этот конь не понесет во время атаки: для рыцарского скакуна это было бы непростительно, а для его всадника — смертельно опасно. Это был крепкий и гладкий, красивый широкогрудый конь каурой масти, с белыми бабками и звездочкой, с длинным и гладким хвостом. Во время битвы этот хвост следовало подвязывать, чтобы какому-нибудь пехотинцу не пришло в голову, схватившись за него, удержать лошадь и перерезать ей подколенное сухожилие; но зато во время похода такой хвост был просто незаменим. На передних копытах у Жака красовались подковы, которые служили скорее оружием, нежели защищали от твердой почвы. Задние копыта подкованы не были. Жак мог вести за собой других лошадей, легко ладил с ними и отлично знал как своего всадника, так и слугу. Конечно, это был жеребец, а не мерин. Во время похода на него надевали узду и хорошо подбитое военное седло с полукруглыми щитками, спереди и с боков прикрывавшими бедра и талию всадника. Тяжелый пятифутовый треугольный щит свисал с седла, привязанный к нему крепкими ремнями; щит этот был сделан из кожи, натянутой на деревянную раму, середину его украшал железный умбон , а края — железная же оковка. Для левой руки он был чересчур тяжел, и во время боя основной вес его приходился на правое плечо, через которое перекидывался прикрепленный к нему длинный ремень; его можно было слегка поправлять держащей узду правой рукой. Достаточно длинный, щит закрывал владельца от шеи до левой лодыжки и предохранял от дротиков и стрел. Петр Фламандец, который вел коня, нес и восьмифутовое рыцарское копье с острым стальным наконечником. В те времена копья еще не использовали как грозный таран, выбивающий соперника из седла, а пытались поразить врага острием в уязвимое место.
Годрик вел в поводу вьючную лошадь. Крепкий девонширский конек нес на спине две обшитые кожей корзины, в которых хранилось выходное платье всех троих и запас чистого белья для Рожера. Поверх вьюка был прикреплен легкий деревянный крест высотой со взрослого мужчину. Перекладины креста были продеты в рукава кольчуги, а оберк и шлем висели на его маковке. Годрик же нес сумки с провизией и остатками еды, но нужно было следить в оба, чтобы он не взгромоздил их на лошадь или, еще того пуще, не взгромоздился на него сам.
Рожер ехал на походной лошади — обыкновенной гнедой скотинке, слегка запаленной, но зато с целыми ногами. Ее подарил лесник из Эшдаун Форест: это был его вклад в паломничество. Лошадь была спокойная, но притом ходкая, что лучше всего во время долгих путешествий. И походная, и вьючная лошади были меринами, которыми удобнее управлять среди толпы — а толчеи на этом пути было не избежать. Рожер, одетый в голубую тунику и плотные синие штаны в обтяжку, с помочами крест-накрест, ехал без оружия, однако не расставался с тяжелым обоюдоострым тупоконечным мечом, который должен был убедить каждого, что перед ним рыцарь.
Итак, первого августа они прослушали мессу и причастились в приходской церкви Юхерста, позавтракали и вышли в узкий, мощенный булыжником двор. Рожер обнял отца и брата, сел на лошадь и направил коня вниз с холма, к длинному свайному мосту через разлившийся Разер. За мостом лежала пыльная дорога, по которой возили товары в Рэй. Меч, к которому он еще не привык, немилосердно колотил его по левому бедру. Юноша твердо знал: какое бы будущее его ни ждало — славное баронство на неведомом Востоке или безвестная гибель в Славонских горах, — но ему больше не видать ни манора Бодхэм, ни родных. Это немало печалило его, однако восемнадцатилетние рвутся к неизведанному, а у норманнов тяга к странствиям в крови. Так что он просто следовал традициям своего народа. Несколько поколений назад его предки оставили унылые северные пустоши и после долгих странствий, ведомые великим Роллоном, захватили плодородное устье Сены. Его собственный отец продал свой клочок земли, чтобы купить коня и оружие, и пересек Ла-Манш в поисках нового дома; его двоюродные братья ушли в богатую, волшебную Италию и счастливо зажили там. Всюду, куда бы ни приходили норманны, они становились правителями; теперь они обратились к Шотландии и Уэльсу, а каждый жонглер с юга твердит, что Италия и Сицилия мало-помалу становятся могучим королевством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99