Все молча следовали за ним.
Пройдя несколько шагов, старик остановился под громадным старым дубом, могучие ветви которого, как крыша, защищали от дождя и бури. Здесь все было приготовлено для торжественной клятвы по древнему языческому обряду германцев.
Под дубом была вырезана полоса густого дерна, средняя часть этого дернового пояса была приподнята и держалась на трех длинных кольях, воткнутых в землю, под этой дерновой крышей свободно могли стоять несколько человек. В вырытом ровчике стоял медный котел, наполненный водою, а подле него – первобытный острый боевой нож: ручка из рога зубра, а клинок из кремня.
Старик ступил в ров, воткнул свой факел в землю подле котла, обратился лицом к востоку и склонил голову; затем, приложив палец к губам в знак молчания, кивнул головою остальным, чтобы они вошли.
Все четверо молча подошли и стали – Витихис и Тейя с левой стороны, а оба брата – Тотила и Гильдебад – с правой, затем все пятеро взялись за руки, образуя цепь.
Через несколько минут старик отпустил руки Витихиса и Гильдебада, стоявших рядом с ним, и опустился на колени.
Прежде всего он взял полную горсть черной лесной земли и бросил ее через левое плечо свое; затем зачерпнул другой рукой воды из котла и выплеснул ее через правое плечо, потом подул перед собой и наконец взмахнул факелом над головой справа налево. После этого он опять воткнул факел в землю и проговорил вполголоса:
– Слушайте меня, ты, мать земля, и вы, бушующие воды, и легкий воздух, и пылающий огонь. Выслушайте меня и сохраните мои слова. Вот стоят пять человек от племени Гаута: Тейя и Тотила, Гильдебад и Гильдебранд, и Витихис, сын Валтариса. В тишине ночи пришли мы сюда, чтобы составить братский союз на веки вечные. Мы должны быть братьями в мире и вражде, в мести и правде. Надежда, ненависть, любовь и страдание – все у нас должно быть одно, как в одну каплю сливается кровь наша.
При этих словах он, а за ним и все остальные обнажили левые руки и протянули их над котлом; старик поднял острый каменный нож и одним ударом сделал разрезы на всех пяти руках, и красные капли заструились в медный котел. Затем все стали на прежние места, а старик продолжал:
– И мы клянемся самой страшной клятвой, что для счастья готов мы пожертвуем всем: домом, двором, имуществом, лошадью, оружием, скотом, вином, родственником и товарищем, женою и собственным телом и жизнью. А если кто из нас откажется выполнить эту клятву, не будет готов на всякую жертву…
Тут старик, а за ним и остальные вышли из-под дернового навеса:
– …То пусть кровь того человека прольется неотомщенной, как эта вода над лесной палаткой.
Он поднял котел и вылил из него окровавленную воду в ров.
– Как падает эта крыша, так да обрушится на голову его свод неба и задушит его.
Сильным ударом он опрокинул воткнутые в землю колья, и глухо упал на землю дерновый навес.
Пять человек, взявшись за руки, снова стали на место, покрытое дерном, и старик быстро продолжал:
– И если кто-нибудь из нас не сдержит этой клятвы, не будет, как родных братьев, защищать каждого из нас при жизни и мстить за него после смерти, или откажется пожертвовать всем благу готов, когда наступит час, и один из братьев потребует этого, да будет он предан на веки вечные подземным духам, что обитают под зеленым покровом земли; пусть вытопчут добрые люди своими ногами то место, где будет лежать его голова, и да будет имя его обесчещено повсюду, куда только доносится звон колокола церкви Христовой, где язычник приносит свою жертву, где мать ласкает свое дитя, где ветер гуляет по широкому свету. Скажите, должно ли все это постичь негодяя?
– Да, пусть все это обрушится на него, – повторили они. Тогда Гильдебранд разомкнул их руки и сказал:
– А чтобы вы знали, какое значение имеет это место для меня, – а теперь и для вас, – и почему я созвал вас сюда именно в эту ночь, – подойдите и смотрите.
И, подняв факел, старик сделал несколько шагов и остановился по другую сторону дуба, у которого они клялись. Молча приблизились к нему товарищи и с удивлением увидели перед собой открытую могилу, а в ней большой гроб, с которого была снята верхняя крышка, а в гробу – три больших белых скелета, блестящих при свете факела, и тут же ржавое оружие – копья, щиты и прочее. Пораженные, они обращали взор то на гроб, то на старика.
– Это мои три сына. Они лежат здесь уже более тридцати лет. Все пали на этой горе, в последней битве под Равенной. Все убиты в один час, – и сегодня годовщина их смерти. С радостным криком бросились все они на копья врагов за свой народ.
Он замолчал. Товарищи с сочувствием глядели на него. Наконец, старик выпрямился и взглянул на небо.
– Довольно, – сказал он, – звезды блекнут. Полночь миновала. Идите в город. Только ты, Тейя, который получил от неба дар не только слагать песни, но и понимать горе, останься со мною подле мертвых.
Тейя кивнул и, не говоря ни слова, сел у гроба. Старик передал факел Тотиле и опустился напротив Тейи. Остальные же молча простились с ними и направились в город.
Глава III
Через несколько недель после этой встречи недалеко от Равенны состоялось иное собрание – также под покровом ночи – в римских катакомбах, таинственных подземных коридорах, что составляли второй город под улицами и площадями Рима.
Вначале катакомбы служили местом погребения умерших и убежищем для христиан, которые в первые века часто подвергались жестоким гонениям.
Входить в них без опытного провожатого было опасно: подземные коридоры разветвлялись, сплетались, скрещивались между собою, и пришелец непременно терял дорогу. Многие так и умирали в них с голоду, не найдя выхода.
Впрочем, людям, которые собирались сюда теперь, нечего было бояться: каждую группу в 3-4 человека вел отдельный провожатый, хорошо знакомый со всеми ходами. Провожатыми обыкновенно были люди духовного звания, – уже с первых веков христианства римским священникам ставилось в обязанность изучать ходы катакомб.
Разными дорогами сходились люди в одно место: большую полукруглую комнату, скудно освещенную висячей лампой. Без страха, очевидно, не впервые, стояли они здесь, вдоль стен, слушая, как с потолка капали на землю капли, и спокойно раздвигая ногами валявшиеся на полу кости.
Большая часть собравшихся принадлежала к духовенству, остальные к самым знатным римским семьям, занимавшим высшие должности в городе.
Когда все собрались, старший из духовенства Сильверий – архиепископ церкви св. Себастьяна – открыл собрание по установленному порядку. Затем, окинув проницательным взглядом всех присутствующих, остановил взор на мужчине высокого роста, стоявшем напротив него, привалившись спиной к выступу стены. Тот в ответ молча кивнул ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Пройдя несколько шагов, старик остановился под громадным старым дубом, могучие ветви которого, как крыша, защищали от дождя и бури. Здесь все было приготовлено для торжественной клятвы по древнему языческому обряду германцев.
Под дубом была вырезана полоса густого дерна, средняя часть этого дернового пояса была приподнята и держалась на трех длинных кольях, воткнутых в землю, под этой дерновой крышей свободно могли стоять несколько человек. В вырытом ровчике стоял медный котел, наполненный водою, а подле него – первобытный острый боевой нож: ручка из рога зубра, а клинок из кремня.
Старик ступил в ров, воткнул свой факел в землю подле котла, обратился лицом к востоку и склонил голову; затем, приложив палец к губам в знак молчания, кивнул головою остальным, чтобы они вошли.
Все четверо молча подошли и стали – Витихис и Тейя с левой стороны, а оба брата – Тотила и Гильдебад – с правой, затем все пятеро взялись за руки, образуя цепь.
Через несколько минут старик отпустил руки Витихиса и Гильдебада, стоявших рядом с ним, и опустился на колени.
Прежде всего он взял полную горсть черной лесной земли и бросил ее через левое плечо свое; затем зачерпнул другой рукой воды из котла и выплеснул ее через правое плечо, потом подул перед собой и наконец взмахнул факелом над головой справа налево. После этого он опять воткнул факел в землю и проговорил вполголоса:
– Слушайте меня, ты, мать земля, и вы, бушующие воды, и легкий воздух, и пылающий огонь. Выслушайте меня и сохраните мои слова. Вот стоят пять человек от племени Гаута: Тейя и Тотила, Гильдебад и Гильдебранд, и Витихис, сын Валтариса. В тишине ночи пришли мы сюда, чтобы составить братский союз на веки вечные. Мы должны быть братьями в мире и вражде, в мести и правде. Надежда, ненависть, любовь и страдание – все у нас должно быть одно, как в одну каплю сливается кровь наша.
При этих словах он, а за ним и все остальные обнажили левые руки и протянули их над котлом; старик поднял острый каменный нож и одним ударом сделал разрезы на всех пяти руках, и красные капли заструились в медный котел. Затем все стали на прежние места, а старик продолжал:
– И мы клянемся самой страшной клятвой, что для счастья готов мы пожертвуем всем: домом, двором, имуществом, лошадью, оружием, скотом, вином, родственником и товарищем, женою и собственным телом и жизнью. А если кто из нас откажется выполнить эту клятву, не будет готов на всякую жертву…
Тут старик, а за ним и остальные вышли из-под дернового навеса:
– …То пусть кровь того человека прольется неотомщенной, как эта вода над лесной палаткой.
Он поднял котел и вылил из него окровавленную воду в ров.
– Как падает эта крыша, так да обрушится на голову его свод неба и задушит его.
Сильным ударом он опрокинул воткнутые в землю колья, и глухо упал на землю дерновый навес.
Пять человек, взявшись за руки, снова стали на место, покрытое дерном, и старик быстро продолжал:
– И если кто-нибудь из нас не сдержит этой клятвы, не будет, как родных братьев, защищать каждого из нас при жизни и мстить за него после смерти, или откажется пожертвовать всем благу готов, когда наступит час, и один из братьев потребует этого, да будет он предан на веки вечные подземным духам, что обитают под зеленым покровом земли; пусть вытопчут добрые люди своими ногами то место, где будет лежать его голова, и да будет имя его обесчещено повсюду, куда только доносится звон колокола церкви Христовой, где язычник приносит свою жертву, где мать ласкает свое дитя, где ветер гуляет по широкому свету. Скажите, должно ли все это постичь негодяя?
– Да, пусть все это обрушится на него, – повторили они. Тогда Гильдебранд разомкнул их руки и сказал:
– А чтобы вы знали, какое значение имеет это место для меня, – а теперь и для вас, – и почему я созвал вас сюда именно в эту ночь, – подойдите и смотрите.
И, подняв факел, старик сделал несколько шагов и остановился по другую сторону дуба, у которого они клялись. Молча приблизились к нему товарищи и с удивлением увидели перед собой открытую могилу, а в ней большой гроб, с которого была снята верхняя крышка, а в гробу – три больших белых скелета, блестящих при свете факела, и тут же ржавое оружие – копья, щиты и прочее. Пораженные, они обращали взор то на гроб, то на старика.
– Это мои три сына. Они лежат здесь уже более тридцати лет. Все пали на этой горе, в последней битве под Равенной. Все убиты в один час, – и сегодня годовщина их смерти. С радостным криком бросились все они на копья врагов за свой народ.
Он замолчал. Товарищи с сочувствием глядели на него. Наконец, старик выпрямился и взглянул на небо.
– Довольно, – сказал он, – звезды блекнут. Полночь миновала. Идите в город. Только ты, Тейя, который получил от неба дар не только слагать песни, но и понимать горе, останься со мною подле мертвых.
Тейя кивнул и, не говоря ни слова, сел у гроба. Старик передал факел Тотиле и опустился напротив Тейи. Остальные же молча простились с ними и направились в город.
Глава III
Через несколько недель после этой встречи недалеко от Равенны состоялось иное собрание – также под покровом ночи – в римских катакомбах, таинственных подземных коридорах, что составляли второй город под улицами и площадями Рима.
Вначале катакомбы служили местом погребения умерших и убежищем для христиан, которые в первые века часто подвергались жестоким гонениям.
Входить в них без опытного провожатого было опасно: подземные коридоры разветвлялись, сплетались, скрещивались между собою, и пришелец непременно терял дорогу. Многие так и умирали в них с голоду, не найдя выхода.
Впрочем, людям, которые собирались сюда теперь, нечего было бояться: каждую группу в 3-4 человека вел отдельный провожатый, хорошо знакомый со всеми ходами. Провожатыми обыкновенно были люди духовного звания, – уже с первых веков христианства римским священникам ставилось в обязанность изучать ходы катакомб.
Разными дорогами сходились люди в одно место: большую полукруглую комнату, скудно освещенную висячей лампой. Без страха, очевидно, не впервые, стояли они здесь, вдоль стен, слушая, как с потолка капали на землю капли, и спокойно раздвигая ногами валявшиеся на полу кости.
Большая часть собравшихся принадлежала к духовенству, остальные к самым знатным римским семьям, занимавшим высшие должности в городе.
Когда все собрались, старший из духовенства Сильверий – архиепископ церкви св. Себастьяна – открыл собрание по установленному порядку. Затем, окинув проницательным взглядом всех присутствующих, остановил взор на мужчине высокого роста, стоявшем напротив него, привалившись спиной к выступу стены. Тот в ответ молча кивнул ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107