Он обратился к Юлию.
– Не за внешнюю твою свободу боялся я, а именно боялся попытки завладеть твоей душой. Я обещал тебе никогда не обвинять его – отсутствующего. Но теперь он здесь. Он должен все выслушать и тогда пусть оправдывается, если может. Вся душа его, каждая мысль его черна и лжива. Смотри, даже эти последние слова его, которые, казалось, вырвались из глубины его души, даже они лживы, придуманы им много лет назад. Вот, читай, Юлий: узнаешь ты этот почерк?
И он подал удивленному Юлию рукопись.
– До сих пор варвары крали только золото, – злобно сказал префект. – Позорно, бесчестно красть письма!
И он хотел вырвать рукопись. Но Тотила продолжал:
– Граф Тейя захватил эту рукопись вместе с другими в его доме. Это его дневник. Я не буду упоминать теперь о других преступлениях его, а прочту только одну выдержку.
И он прочел:
«Юлия я еще не совсем потерял. Попробую еще указать ему на его обязанность спасти мою душу. Этот мечтатель воображает, что он должен взять мою руку, чтобы привести к кресту. Но моя рука сильнее – и я возвращу его в мир. Трудно мне будет говорить в надлежащем тоне. Надо будет почитать Кассиодора и поучиться у него.
– Цетег, – с горечью прошептал Юлий, – неужели ты писал это?
– Конечно, он будет отрицать, – ответил Тотила. – Он все будет отрицать: и фальшивые письма, которыми он погубил герцога Алариха Балта, и то, что он приготовил яд для Аталариха и Камиллы, и убийство других герцогов Балтов через Амаласунту, и то, что он погубил Амаласунту через Петра и Петра через императрицу, Витихиса через Велизария и Велизария через Юстиниана, и то, что он убил моего брата и во время перемирия уничтожил наши корабли. Он все, все будет отрицать, потому что каждое его дыхание – ложь.
– Цетег, – умолял Юлий, – скажи «нет», и я поверю тебе. Но префект вложил меч в ножны, гордо выпрямился, скрестил руки на груди и сказал:
– Да, я сделал все это и еще многое другое. Силой и умом я сбрасывал все, что становилось мне поперек дороги. Потому что я иду к высочайшей цели, – я стремлюсь восстановить римское государство, сесть на трон мира. И моим наследником в этом мировом государстве должен быть ты, Юлий. Не для себя, а для Рима и для тебя сделал я все это. Почему для тебя? Потому что во всем мире я люблю только тебя одного. Да, мое сердце окаменело, я презираю всех, только одно чувство сохранилось еще во мне – любовь к тебе. Ты ничем не заслужил этой любви. Но твои черты, твой взгляд напоминают мне одно существо, давно уже лежащее в могиле, и это существо составляет тайную связь между мной и тобой. Узнай же теперь, в присутствии моего врага, эту священную тайну, которую ты должен был узнать только тогда, когда станешь вполне сыном мне. Было время, когда сердце молодого Цетега было также мягко и нежно, как и твое. В нем жила чистая, как звезда, святая любовь к одной девушке. Она любила меня так же, как и я ее. Старая ненависть разделяла наши семьи. Но мне удалось, наконец, смягчить сердце ее отца, и он уже склонен был согласиться на наш брак, потому что видел, как мы любим друг друга. Но вот явился герцог Болт, который давно уже знал и ненавидел меня. Манилий безусловно доверял ему, потому что во время нашествия варваров герцог защищал его дом от грабежа. Герцог возбудил в старике прежнее недоверие к Цетегу и добился того, что Манилий обещал выдать свою дочь за старого друга герцога. Напрасно молила Манилия о сострадании. Мы решили бежать. В условленную минуту я перелез через стену их виллы на берегу Тибра, где она жила, и пробрался в ее комнату, но комната была пуста. В доме же раздавались свадебные песни, звуки флейт. Я проскользнул к двери залы и увидел свою Манилию в подвенечном наряде подле ее жениха, кругом множество гостей. Манилия была страшно бледна, в глазах ее стояли слезы. Вот я вижу, что Монтан обнял ее. Тут мной овладело безумное отчаяние: с обнаженным мечом ворвался я в зал, схватил ее на руки и бросился с ней к дверям. Но их было девяносто человек, все храбрые воины. Долго я защищался, но, наконец, герцог Аларих Балт вырвал у меня меч. Они отняли у меня плачущую девушку, а меня, окровавленного, смертельно израненного, перебросили через стену на берег Тибра. Рыбаки нашли меня, привели в чувство и ухаживали за мной. Я выздоровел, но в ту ночь лишился сердца. Прошло много лет. Балты и Манилий узнали, что я жив, и, опасаясь моей мести, покинули Италию. Путешествуя по разным странам, я заехал в Галлию, на берега Роны. Там шла война. Франки напали на готов, разграбили и сожгли виллу. Я, гуляя, вошел в ее сад. Вдруг из дома выбежал маленький мальчик и бросился ко мне с криком: «Помоги, господин, моя мать умирает». Я вошел в дымящийся еще дом. Всюду было пусто, – слуги все разбежались. Наконец, в одной из комнат я увидел на постели бледную женщину. В груди ее торчала стрела. Я узнал умирающую, ее мальчика звали Юлий. Супруг ее умер вскоре после его рождения. Она узнала мой голос и открыла глаза. Она все еще любила меня. Я дал ей воды с вином. Она выпила, поблагодарила и, поцеловав меня в лоб, сказала: «Благодарю, дорогой мой. Будь отцом моему мальчику. Обещай мне это». И я обещал, целуя ее холодеющие руки, и закрыл ее потухшие глаза. А сдержал ли я свое слово, – решай сам.
– О, моя бедная мать! – со слезами вскричал Юлий.
– Теперь выбирай, – продолжал Цетег. – Выбирай между мной и твоим «незапятнанным» другом. Но знай: все, что я делал, я делал главным образом для тебя. Брось меня теперь, иди за ним, я тебя более не удерживаю. Но когда тень Манилий спросит меня о тебе, я со спокойной совестью отвечу ей: «Я был ему отцом, но он не был мне сыном».
Юлий в отчаянии закрыл лицо руками.
– Ты совсем не по-отечески мучаешь его, – сказал Тотила, обращаясь к префекту. – Видишь, он изнемогает от борьбы чувств. Пощади его. Есть средство решить вопрос иначе: окончим поединком начинающуюся войну. Вот второй король готов вызывает тебя на бой. Закончим нашу долгую ненависть коротким боем за жизнь, за Рим, за Юлия. Вынимай свой меч и защищайся.
Во второй раз враги со страшной ненавистью бросились друг на друга. И во второй раз Юлий с распростертыми руками бросился между ними.
– Остановитесь! – закричал он. – Каждый ваш удар падает на мое истекающее кровью сердце. Выслушайте мое решение. Я чувствую, что дух моей несчастной матери внушил мне его!
Оба врага угрюмо опустили мечи.
– Цетег, более двадцати лет ты был моим отцом. Какие бы преступления ты ни совершил – не твоему сыну судить тебя. Будь ты еще более запятнан убийствами – мои слезы, мои молитвы очистят тебя.
Тотила с гневом отступил назад. Глаза Цетега блеснули торжеством.
– Но я не могу выносить мысли, – продолжал монах, – что все эти преступления ты совершил ради меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
– Не за внешнюю твою свободу боялся я, а именно боялся попытки завладеть твоей душой. Я обещал тебе никогда не обвинять его – отсутствующего. Но теперь он здесь. Он должен все выслушать и тогда пусть оправдывается, если может. Вся душа его, каждая мысль его черна и лжива. Смотри, даже эти последние слова его, которые, казалось, вырвались из глубины его души, даже они лживы, придуманы им много лет назад. Вот, читай, Юлий: узнаешь ты этот почерк?
И он подал удивленному Юлию рукопись.
– До сих пор варвары крали только золото, – злобно сказал префект. – Позорно, бесчестно красть письма!
И он хотел вырвать рукопись. Но Тотила продолжал:
– Граф Тейя захватил эту рукопись вместе с другими в его доме. Это его дневник. Я не буду упоминать теперь о других преступлениях его, а прочту только одну выдержку.
И он прочел:
«Юлия я еще не совсем потерял. Попробую еще указать ему на его обязанность спасти мою душу. Этот мечтатель воображает, что он должен взять мою руку, чтобы привести к кресту. Но моя рука сильнее – и я возвращу его в мир. Трудно мне будет говорить в надлежащем тоне. Надо будет почитать Кассиодора и поучиться у него.
– Цетег, – с горечью прошептал Юлий, – неужели ты писал это?
– Конечно, он будет отрицать, – ответил Тотила. – Он все будет отрицать: и фальшивые письма, которыми он погубил герцога Алариха Балта, и то, что он приготовил яд для Аталариха и Камиллы, и убийство других герцогов Балтов через Амаласунту, и то, что он погубил Амаласунту через Петра и Петра через императрицу, Витихиса через Велизария и Велизария через Юстиниана, и то, что он убил моего брата и во время перемирия уничтожил наши корабли. Он все, все будет отрицать, потому что каждое его дыхание – ложь.
– Цетег, – умолял Юлий, – скажи «нет», и я поверю тебе. Но префект вложил меч в ножны, гордо выпрямился, скрестил руки на груди и сказал:
– Да, я сделал все это и еще многое другое. Силой и умом я сбрасывал все, что становилось мне поперек дороги. Потому что я иду к высочайшей цели, – я стремлюсь восстановить римское государство, сесть на трон мира. И моим наследником в этом мировом государстве должен быть ты, Юлий. Не для себя, а для Рима и для тебя сделал я все это. Почему для тебя? Потому что во всем мире я люблю только тебя одного. Да, мое сердце окаменело, я презираю всех, только одно чувство сохранилось еще во мне – любовь к тебе. Ты ничем не заслужил этой любви. Но твои черты, твой взгляд напоминают мне одно существо, давно уже лежащее в могиле, и это существо составляет тайную связь между мной и тобой. Узнай же теперь, в присутствии моего врага, эту священную тайну, которую ты должен был узнать только тогда, когда станешь вполне сыном мне. Было время, когда сердце молодого Цетега было также мягко и нежно, как и твое. В нем жила чистая, как звезда, святая любовь к одной девушке. Она любила меня так же, как и я ее. Старая ненависть разделяла наши семьи. Но мне удалось, наконец, смягчить сердце ее отца, и он уже склонен был согласиться на наш брак, потому что видел, как мы любим друг друга. Но вот явился герцог Болт, который давно уже знал и ненавидел меня. Манилий безусловно доверял ему, потому что во время нашествия варваров герцог защищал его дом от грабежа. Герцог возбудил в старике прежнее недоверие к Цетегу и добился того, что Манилий обещал выдать свою дочь за старого друга герцога. Напрасно молила Манилия о сострадании. Мы решили бежать. В условленную минуту я перелез через стену их виллы на берегу Тибра, где она жила, и пробрался в ее комнату, но комната была пуста. В доме же раздавались свадебные песни, звуки флейт. Я проскользнул к двери залы и увидел свою Манилию в подвенечном наряде подле ее жениха, кругом множество гостей. Манилия была страшно бледна, в глазах ее стояли слезы. Вот я вижу, что Монтан обнял ее. Тут мной овладело безумное отчаяние: с обнаженным мечом ворвался я в зал, схватил ее на руки и бросился с ней к дверям. Но их было девяносто человек, все храбрые воины. Долго я защищался, но, наконец, герцог Аларих Балт вырвал у меня меч. Они отняли у меня плачущую девушку, а меня, окровавленного, смертельно израненного, перебросили через стену на берег Тибра. Рыбаки нашли меня, привели в чувство и ухаживали за мной. Я выздоровел, но в ту ночь лишился сердца. Прошло много лет. Балты и Манилий узнали, что я жив, и, опасаясь моей мести, покинули Италию. Путешествуя по разным странам, я заехал в Галлию, на берега Роны. Там шла война. Франки напали на готов, разграбили и сожгли виллу. Я, гуляя, вошел в ее сад. Вдруг из дома выбежал маленький мальчик и бросился ко мне с криком: «Помоги, господин, моя мать умирает». Я вошел в дымящийся еще дом. Всюду было пусто, – слуги все разбежались. Наконец, в одной из комнат я увидел на постели бледную женщину. В груди ее торчала стрела. Я узнал умирающую, ее мальчика звали Юлий. Супруг ее умер вскоре после его рождения. Она узнала мой голос и открыла глаза. Она все еще любила меня. Я дал ей воды с вином. Она выпила, поблагодарила и, поцеловав меня в лоб, сказала: «Благодарю, дорогой мой. Будь отцом моему мальчику. Обещай мне это». И я обещал, целуя ее холодеющие руки, и закрыл ее потухшие глаза. А сдержал ли я свое слово, – решай сам.
– О, моя бедная мать! – со слезами вскричал Юлий.
– Теперь выбирай, – продолжал Цетег. – Выбирай между мной и твоим «незапятнанным» другом. Но знай: все, что я делал, я делал главным образом для тебя. Брось меня теперь, иди за ним, я тебя более не удерживаю. Но когда тень Манилий спросит меня о тебе, я со спокойной совестью отвечу ей: «Я был ему отцом, но он не был мне сыном».
Юлий в отчаянии закрыл лицо руками.
– Ты совсем не по-отечески мучаешь его, – сказал Тотила, обращаясь к префекту. – Видишь, он изнемогает от борьбы чувств. Пощади его. Есть средство решить вопрос иначе: окончим поединком начинающуюся войну. Вот второй король готов вызывает тебя на бой. Закончим нашу долгую ненависть коротким боем за жизнь, за Рим, за Юлия. Вынимай свой меч и защищайся.
Во второй раз враги со страшной ненавистью бросились друг на друга. И во второй раз Юлий с распростертыми руками бросился между ними.
– Остановитесь! – закричал он. – Каждый ваш удар падает на мое истекающее кровью сердце. Выслушайте мое решение. Я чувствую, что дух моей несчастной матери внушил мне его!
Оба врага угрюмо опустили мечи.
– Цетег, более двадцати лет ты был моим отцом. Какие бы преступления ты ни совершил – не твоему сыну судить тебя. Будь ты еще более запятнан убийствами – мои слезы, мои молитвы очистят тебя.
Тотила с гневом отступил назад. Глаза Цетега блеснули торжеством.
– Но я не могу выносить мысли, – продолжал монах, – что все эти преступления ты совершил ради меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107