И, однако, забываю, именно потому и забываю, что был другом. Любит друзей, Сцевола, только тот, кто мстит за них. И вот, ради этой мести, Альбин, дай твою руку!
Все молчали, не столько убежденные его словами, сколько подавленные его личностью.
– Но ведь к нашему союзу принадлежит Рустициана, вдова Боэция и дочь Симмаха, – заметил Сцевола. – Она пользуется громадным влиянием. Останется ли она в союзе, если в него вступит Альбин? Разве сможет она простить и забыть? Никогда!
– Нет, сможет, – ответил Цетег. – Если вы не верите мне, поверьте собственным глазам.
И он быстро подошел к прежнему своему месту. Там, у бокового входа, стояла какая-то фигура, плотно закутанная в плащ
– Иди, – шепнул ей Цетег, беря ее за руку. – Теперь иди!
– Не могу, не хочу! – тихо ответила женщина. – Я проклинаю его! Я не могу даже видеть этого несчастного!
– Иди! – повелительно прошептал Цетег. – Иди, ты должна и сделаешь это, потому что я этого хочу. – И он отбросил покрывало и взглянул ей прямо в глаза. Та нехотя повиновалась и вышла на середину залы.
– Рустициана! – вскричали все.
– Да, – ответил Цетег и вложил руку вдовы в дрожащую руку Альбина. – Видите, Рустициана прощает его. Кто же будет сопротивляться теперь? Все молчали. Сильверий выступил вперед и громко заговорил:
– Альбин – член нашего союза. Но, прежде чем разойтись, я сообщу вам самые последние сведения и сделаю необходимые распоряжения. Лициний, вот план крепости Неаполя, к утру он должен быть скопирован. А вот, Сцевола, письма из Византии, от императрицы Феодоры, благочестивой супруги Юстиниана. Ты должен ответить на них. Ты, Кальпурний, возьми этот вексель на полмиллиона солидов Альбина и отправь его казначею короля франков. Он влияет на своего короля в нашу пользу и возбуждает его против готов. Затем сообщаю вам всем, что, по последним письмам из Равенны, рука Господня тяжело легла на тирана. Глубокое уныние, слишком позднее раскаяние подавляют его душу, а утешение истинной веры ему недоступно. Потерпите еще немного: гневный голос Судии скоро призовет его, тогда наступит свобода. В следующем месяце, в этот же час, мы снова сойдемся здесь. Идите с миром, благословение Господне над вами!
И движением руки епископ простился с собранием. Молодые священники с факелами вышли из боковых проходов и повели заговорщиков небольшими группами к разным выходам ил катакомб.
Глава IV
Сильверий, Цетег и Рустициана пошли вместе. Поднявшись на несколько ступеней, они вошли в церковь святого Себастьяна, подле которой был дом Сильверия. Туда они зашли все трое.
Сильверий провел гостей в тайную комнату, где никто не мог их подслушать, и занялся приготовлением трапезы. Цетег же молча сел подле стола, опустив голову на руки, Рустициана пристально смотрела на него и, наконец, заговорила:
– Человек, скажи мне, скажи, что за силу имеешь ты надо мною? Я тебя не люблю. Скорее ненавижу. И все же повинуюсь тебе, против воли, как птица – взгляду змеи. И ты вложил мою руку в руку негодяя! Скажи мне, какой силой ты сделал это?
– Привычка, Рустициана, простая привычка! – рассеянно ответил тот.
– Да, конечно, привычка! Привычка рабства, которое началось с тех пор, как я начала думать. Что я молодой девушкой полюбила красивого сына соседа, – это было естественно. Что я думала, что и ты любишь меня, – было простительно, ведь ты же целовал меня, а кто же мог думать тогда, что ты не можешь любить – никого, даже едва ли самого себя. Сделавшись женою Боэция, я не заглушила в себе эту любовь, которую ты шутя снова пробудил, это был грех, но Господь и церковь простили мне. Но почему теперь, когда я знаю твою бессердечность, когда в жилах моих потухло пламя всех страстей, я все же слепо повинуюсь тебе, – это уже глупость, над которой можно только смеяться.
И она громко рассмеялась, потирая рукой лоб.
Сильверий, занятый приготовлением какого-то напитка в другом конце комнаты, украдкой взглянул на Цетега. Тот сидел по-прежнему, склонив голову на левую руку.
– Ты несправедлива, Рустициана, – спокойно ответил он ей. – И неясно понимаешь свои чувства. Ты ведь знаешь, что я был друг Боэция. Знаешь, что я ненавижу готов, действительно ненавижу и желаю, а главное – могу исполнить то, что составляет смысл твоей жизни: отомстить варварам за казнь твоего отца Симмаха, которого ты любила, и мужа, которого уважала. Вот почему ты и подчиняешься мне. И умно делаешь: хотя ты и умеешь вести интриги, но твоя горячность расстраивает иногда лучшие твои планы. Поэтому для тебя же лучше слепо подчиняться мне. Вот и все. Теперь иди. Твоя служанка уснула на ступенях церкви; она воображает, что ты исповедуешься у Сильверия. Прекрасно, но исповедь не должна тянуться слишком долго. Передай мой привет Камилле, твоей прекрасной девочке.
Он встал, взял ее за руку и повел к двери. Рустициана молча поклонилась Сильверию и вышла. Цетег возвратился на свое место.
– Странная женщина! – заговорил Сильверий.
– Ничего странного. Она думает, что загладит свою вину перед мужем, если отомстит за него. Но займемся делом.
Сильверий вынул из шкафа большую кипу разных счетов и документов.
– Нет, святой отец, денежными делами займись уж сам, я их не люблю. Я просмотрю другие дела.
И оба погрузились в письма и счета. Долго, много часов просидели они за работой. Сильверий сильно устал, на лице же Цетега не заметно было ни малейшего следа утомления. Священник с удивлением и завистью посмотрел на него.
Цетег почувствовал взгляд, понял его и ответил:
– Привычка, мой друг, сильные нервы и… – тут он улыбнулся, – чистая совесть. Это главное.
– Нет, не шути, Цетег, ты для меня загадка. Я совершенно не понимаю тебя. Вот, возьмем любого из членов нашего союза. О каждом я безошибочно скажу, что собственно побудило его вступить в союз: Лициния – горячий, молодой задор, Сцеволу – чувство правды, меня и других священников – ревность о славе Божьей.
– Ну, конечно, – подтвердил Цетег, отпивая из бокала.
– Иных тщеславие, – продолжал Сильверий, – других надежда отомстить во время борьбы своим личным врагам. Но что побуждает тебя – я решительно не могу понять.
– И это тебе досадно, не правда ли? Потому что только зная мотивы наших поступков, можно управлять нами. Но в этом случае я не могу помочь тебе: я и сам себя не понимаю. Положим, я не люблю готов, – мне противны их здоровые, румяные лица, их широкие, светлые бороды, цельность их характеров, безумное геройство. Да, они противны мне, и мне неприятно, что они властвуют в стране с таким прошлым, в Риме.
– Что готы должны быть изгнаны отсюда, в этом я совершенно согласен с тобой. И я достигну этого. Потому что я хочу только освободить церковь от еретиков, которые не верят в божественность Христа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Все молчали, не столько убежденные его словами, сколько подавленные его личностью.
– Но ведь к нашему союзу принадлежит Рустициана, вдова Боэция и дочь Симмаха, – заметил Сцевола. – Она пользуется громадным влиянием. Останется ли она в союзе, если в него вступит Альбин? Разве сможет она простить и забыть? Никогда!
– Нет, сможет, – ответил Цетег. – Если вы не верите мне, поверьте собственным глазам.
И он быстро подошел к прежнему своему месту. Там, у бокового входа, стояла какая-то фигура, плотно закутанная в плащ
– Иди, – шепнул ей Цетег, беря ее за руку. – Теперь иди!
– Не могу, не хочу! – тихо ответила женщина. – Я проклинаю его! Я не могу даже видеть этого несчастного!
– Иди! – повелительно прошептал Цетег. – Иди, ты должна и сделаешь это, потому что я этого хочу. – И он отбросил покрывало и взглянул ей прямо в глаза. Та нехотя повиновалась и вышла на середину залы.
– Рустициана! – вскричали все.
– Да, – ответил Цетег и вложил руку вдовы в дрожащую руку Альбина. – Видите, Рустициана прощает его. Кто же будет сопротивляться теперь? Все молчали. Сильверий выступил вперед и громко заговорил:
– Альбин – член нашего союза. Но, прежде чем разойтись, я сообщу вам самые последние сведения и сделаю необходимые распоряжения. Лициний, вот план крепости Неаполя, к утру он должен быть скопирован. А вот, Сцевола, письма из Византии, от императрицы Феодоры, благочестивой супруги Юстиниана. Ты должен ответить на них. Ты, Кальпурний, возьми этот вексель на полмиллиона солидов Альбина и отправь его казначею короля франков. Он влияет на своего короля в нашу пользу и возбуждает его против готов. Затем сообщаю вам всем, что, по последним письмам из Равенны, рука Господня тяжело легла на тирана. Глубокое уныние, слишком позднее раскаяние подавляют его душу, а утешение истинной веры ему недоступно. Потерпите еще немного: гневный голос Судии скоро призовет его, тогда наступит свобода. В следующем месяце, в этот же час, мы снова сойдемся здесь. Идите с миром, благословение Господне над вами!
И движением руки епископ простился с собранием. Молодые священники с факелами вышли из боковых проходов и повели заговорщиков небольшими группами к разным выходам ил катакомб.
Глава IV
Сильверий, Цетег и Рустициана пошли вместе. Поднявшись на несколько ступеней, они вошли в церковь святого Себастьяна, подле которой был дом Сильверия. Туда они зашли все трое.
Сильверий провел гостей в тайную комнату, где никто не мог их подслушать, и занялся приготовлением трапезы. Цетег же молча сел подле стола, опустив голову на руки, Рустициана пристально смотрела на него и, наконец, заговорила:
– Человек, скажи мне, скажи, что за силу имеешь ты надо мною? Я тебя не люблю. Скорее ненавижу. И все же повинуюсь тебе, против воли, как птица – взгляду змеи. И ты вложил мою руку в руку негодяя! Скажи мне, какой силой ты сделал это?
– Привычка, Рустициана, простая привычка! – рассеянно ответил тот.
– Да, конечно, привычка! Привычка рабства, которое началось с тех пор, как я начала думать. Что я молодой девушкой полюбила красивого сына соседа, – это было естественно. Что я думала, что и ты любишь меня, – было простительно, ведь ты же целовал меня, а кто же мог думать тогда, что ты не можешь любить – никого, даже едва ли самого себя. Сделавшись женою Боэция, я не заглушила в себе эту любовь, которую ты шутя снова пробудил, это был грех, но Господь и церковь простили мне. Но почему теперь, когда я знаю твою бессердечность, когда в жилах моих потухло пламя всех страстей, я все же слепо повинуюсь тебе, – это уже глупость, над которой можно только смеяться.
И она громко рассмеялась, потирая рукой лоб.
Сильверий, занятый приготовлением какого-то напитка в другом конце комнаты, украдкой взглянул на Цетега. Тот сидел по-прежнему, склонив голову на левую руку.
– Ты несправедлива, Рустициана, – спокойно ответил он ей. – И неясно понимаешь свои чувства. Ты ведь знаешь, что я был друг Боэция. Знаешь, что я ненавижу готов, действительно ненавижу и желаю, а главное – могу исполнить то, что составляет смысл твоей жизни: отомстить варварам за казнь твоего отца Симмаха, которого ты любила, и мужа, которого уважала. Вот почему ты и подчиняешься мне. И умно делаешь: хотя ты и умеешь вести интриги, но твоя горячность расстраивает иногда лучшие твои планы. Поэтому для тебя же лучше слепо подчиняться мне. Вот и все. Теперь иди. Твоя служанка уснула на ступенях церкви; она воображает, что ты исповедуешься у Сильверия. Прекрасно, но исповедь не должна тянуться слишком долго. Передай мой привет Камилле, твоей прекрасной девочке.
Он встал, взял ее за руку и повел к двери. Рустициана молча поклонилась Сильверию и вышла. Цетег возвратился на свое место.
– Странная женщина! – заговорил Сильверий.
– Ничего странного. Она думает, что загладит свою вину перед мужем, если отомстит за него. Но займемся делом.
Сильверий вынул из шкафа большую кипу разных счетов и документов.
– Нет, святой отец, денежными делами займись уж сам, я их не люблю. Я просмотрю другие дела.
И оба погрузились в письма и счета. Долго, много часов просидели они за работой. Сильверий сильно устал, на лице же Цетега не заметно было ни малейшего следа утомления. Священник с удивлением и завистью посмотрел на него.
Цетег почувствовал взгляд, понял его и ответил:
– Привычка, мой друг, сильные нервы и… – тут он улыбнулся, – чистая совесть. Это главное.
– Нет, не шути, Цетег, ты для меня загадка. Я совершенно не понимаю тебя. Вот, возьмем любого из членов нашего союза. О каждом я безошибочно скажу, что собственно побудило его вступить в союз: Лициния – горячий, молодой задор, Сцеволу – чувство правды, меня и других священников – ревность о славе Божьей.
– Ну, конечно, – подтвердил Цетег, отпивая из бокала.
– Иных тщеславие, – продолжал Сильверий, – других надежда отомстить во время борьбы своим личным врагам. Но что побуждает тебя – я решительно не могу понять.
– И это тебе досадно, не правда ли? Потому что только зная мотивы наших поступков, можно управлять нами. Но в этом случае я не могу помочь тебе: я и сам себя не понимаю. Положим, я не люблю готов, – мне противны их здоровые, румяные лица, их широкие, светлые бороды, цельность их характеров, безумное геройство. Да, они противны мне, и мне неприятно, что они властвуют в стране с таким прошлым, в Риме.
– Что готы должны быть изгнаны отсюда, в этом я совершенно согласен с тобой. И я достигну этого. Потому что я хочу только освободить церковь от еретиков, которые не верят в божественность Христа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107