он узнал Домитиллу.
— Подойди ко мне, — велел император.
Домитилла, неуверенно ступая, приблизилась к Тиберию. И вдруг кровь сильным ударом прихлынула к её лицу. Рядом с императором, неуклюже сжавшись на табурете из слоновой кости, сидел Гай Калигула — её любовь, её погибель. Домитилла взглянула на него с жалкой надеждой. Но Калигула избегал взгляда девушки. И, вместо былой страсти, изумление и страх плескались в его зелёных глазах.
Он упрямо смотрел в сторону, но порою косился одним глазом на округлившийся живот весталки, бесстыдно натянувший тонкую белую ткань туники. «Значит, так узнали о её вине!» — напряжённо размышлял он. — «Что теперь будет со мной? Назвала ли она моё имя? Нет!» — в отчаянной надежде уверял он сам себя. — «Кто сказал, что именно я обрюхатил Домитиллу? Может, у неё был другой любовник после меня?! Как давно я видел её в последний раз? В октябре, накануне смерти матери. Восемь месяцев назад!! И живот у неё такой огромный, словно она вот-вот родит! Восемь месяцев!!!»
Калигула готов был расплакаться. О, если бы непреклонное время могло вернуться вспять, чтобы Гай никогда не знал Домитиллы! Но время идёт своим чередом и Домитилла смотрит на Калигулу жалкими, умоляющими глазами, похожими на сладкие финики…
Скрипучий голос Тиберия прервал неодинаковую агонию обоих:
— Как твоё имя? Из какой ты семьи?
— Домитилла. Дочь всадника из Мессины.
— Хороша! — заметил цезарь, двумя пальцами беря весталку за подбородок. — Неудивительно, что нашёлся безумец, соблазнившийся тобой. Как зовут негодяя, по которому плачет Тарпейская скала? — Тиберий добродушно рассмеялся. Смешок пресыщенного старика прозвучал страшно для Калигулы и Домитиллы.
Мелкие слезы текли по лицу девушки. Нежное лицо исказилось гримасой страха. Она настойчиво пыталась отыскать неуловимый взгляд забывчивого любовника. Умоляла глазами: «Гай, милый Гай! Покажи, что все ещё любишь меня, дай мне надежду! И тогда я никогда не назову твоего имени!» Но Гай молчал и смотрел в сторону — жестоко и упорно.
— Мне жаль тебя, — пристально глядя на девушку, говорил Тиберий. — Но ты знала, как наказывают весталку, потерявшую девственность. Зачем же ты сделала это? Я не могу нарушить законы Рима. Тебя ждёт смерть. Лёгкая или мучительная — выбор за тобой. Назови имя соблазнителя. Его живьём сбросят с Тарпейской скалы, зато ты избежишь пытки.
— Весталок нельзя пытать, — сквозь слезы прошептала Домитилла.
— А ты уже не весталка! — усмехнулся император. — С таким животом…
Девушка затравленно взглянула на Гая. Он по-прежнему ускользал от неё. И мелко дрожал, и покрывался бисерным потом.
«Как я была глупа, возомнив его достойным!» — тоскливо подумала она и, решившись, резко выпрямилась. Сделала несколько шагов и немного склонилась. Губы её оказались на одном уровне с ухом императора.
— Это твой внук, Гай Цезарь, — с отрешённой, немного злой улыбкой шепнула Домитилла.
Тиберий переменился в лице.
— Пошли все прочь! — заорал он, вскочив с кресла.
Посетители, наталкиваясь друг на друга, поспешно выбежали из зала.
— И вы тоже! — кричал Тиберий преторианцам, приведшим Домитиллу. — Станьте у входа с той стороны, и никого не пускайте!
Задыхаясь от гнева, император посмотрел на Калигулу — жалкого, испуганного, содрогающегося в бесслёзных рыданиях.
— Ты — позор нашего рода! — прохрипел он. — Тебе мало уличных шлюх?! Отвечай! Мало?! — Тиберий схватил внука за ухо и, не выпуская, с силой дёрнул к себе. Калигула негромко застонал и свалился с табурета. Тиберий не отпускал покрасневшее, опухшее ухо. Гай был вынужден на коленях подползти к императорскому креслу, морщась от боли.
Тиберий отпустил ухо Калигулы и дал ему несколько сильных пощёчин, от которых остались алые отметины на юношеской щеке. Гай испуганно скорчился на полу между разозлённым Тиберием и застывшей, словно статуя, Домитиллой. Не смея подняться, укрыл ладонями заплаканное лицо.
Император, запыхавшись, устало упал в кресло. Откинул голову и уставился в потолок, размышляя. Вот нежданная возможность навсегда избавиться от Калигулы — последнего выродка Германика. Несколько месяцев назад Тиберий непременно добился бы казни внука. И никаких угрызений совести! Никаких ложных обвинений! Все законно! Калигула совершил преступление, за которое в Риме сбрасывают с Тарпейской скалы! Туда ему и дорога!.. Но именно сейчас Тиберий не мог! Именно сейчас, когда император узнал, что мальчик, которого он считал внуком — не внук ему!.. И юный Калигула, отродье ненавидимого Германика, неожиданно оказался ближе всего по крови Тиберию. Антония спасла непутёвого Гая, отослав Тиберию переписку преступной дочери.
Император жестом подозвал Макрона, единственного свидетеля происходящего.
— Кто-то услышал, как весталка назвала имя моего внука? — прошептал он в услужливо подставленное ухо нового префекта.
— Полагаю, нет, — глухо ответил Макрон. — Она говорила тихо, а посетители находились довольно далеко.
— Тем лучше… — раздумчиво пробормотал Тиберий. — Отведи её в тюрьму. Пусть сначала родит. А сразу после родов — казнь, которую эта неразумная заслужила. И никто… Слышишь? Никто не должен узнать имя соблазнителя!
— Разумеется, цезарь! — поспешно зашептал Макрон. — Но люди непременно будут любопытствовать. Пойдут ненужные догадки, сплетни…
— Так придумай что-то! — раздражённо выкрикнул император. — Скажи, что соблазнитель — бог, или сатир какой-нибудь! Или на худой конец — покойник. Допустим, что весталку развратил Сеян! Он уже не в силах доказать, что это — ложь! — Тиберий зловеще засмеялся. И, спохватившись, подозрительно покосился на Домитиллу. Девушка ничего не слышала. Она стояла, в изнеможении прикрыв глаза и пошатываясь от усталости.
— Уведи её, — пренебрежительно махнул рукой Тиберий. — И позаботься, чтобы она впредь молчала.
— Слушаюсь, цезарь, — шепнул Макрон и, сочувственно глядя на девушку, повёл её к выходу.
— Встань, — строго велел император Калигуле.
Гай, опасливо оглядываясь, поднялся с колен.
— Подойди ко мне.
Морщинистые руки императора спокойно лежали на подлокотниках кресла. Но, когда внук приблизился к нему, Тиберий снова схватил его за ухо. Но не за левое, нетронутое. А, повинуясь какому-то тайному злорадству, опять за правое — опухшее и болезненно ноющее.
— Я могу велеть казнить тебя! — шипел Тиберий в лицо Калигуле. — Но не сделаю этого. Потому что от нашей семьи почти никого не осталось! Запомни, змеёныш, ты в моих руках! Один неверный шаг, один взгляд, который мне не понравится, — и тебе конец! Я без сожаления отправлю тебя искупаться в мутных водах Стикса!
— Я никогда, никогда не осмелюсь разгневать тебя, великий цезарь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
— Подойди ко мне, — велел император.
Домитилла, неуверенно ступая, приблизилась к Тиберию. И вдруг кровь сильным ударом прихлынула к её лицу. Рядом с императором, неуклюже сжавшись на табурете из слоновой кости, сидел Гай Калигула — её любовь, её погибель. Домитилла взглянула на него с жалкой надеждой. Но Калигула избегал взгляда девушки. И, вместо былой страсти, изумление и страх плескались в его зелёных глазах.
Он упрямо смотрел в сторону, но порою косился одним глазом на округлившийся живот весталки, бесстыдно натянувший тонкую белую ткань туники. «Значит, так узнали о её вине!» — напряжённо размышлял он. — «Что теперь будет со мной? Назвала ли она моё имя? Нет!» — в отчаянной надежде уверял он сам себя. — «Кто сказал, что именно я обрюхатил Домитиллу? Может, у неё был другой любовник после меня?! Как давно я видел её в последний раз? В октябре, накануне смерти матери. Восемь месяцев назад!! И живот у неё такой огромный, словно она вот-вот родит! Восемь месяцев!!!»
Калигула готов был расплакаться. О, если бы непреклонное время могло вернуться вспять, чтобы Гай никогда не знал Домитиллы! Но время идёт своим чередом и Домитилла смотрит на Калигулу жалкими, умоляющими глазами, похожими на сладкие финики…
Скрипучий голос Тиберия прервал неодинаковую агонию обоих:
— Как твоё имя? Из какой ты семьи?
— Домитилла. Дочь всадника из Мессины.
— Хороша! — заметил цезарь, двумя пальцами беря весталку за подбородок. — Неудивительно, что нашёлся безумец, соблазнившийся тобой. Как зовут негодяя, по которому плачет Тарпейская скала? — Тиберий добродушно рассмеялся. Смешок пресыщенного старика прозвучал страшно для Калигулы и Домитиллы.
Мелкие слезы текли по лицу девушки. Нежное лицо исказилось гримасой страха. Она настойчиво пыталась отыскать неуловимый взгляд забывчивого любовника. Умоляла глазами: «Гай, милый Гай! Покажи, что все ещё любишь меня, дай мне надежду! И тогда я никогда не назову твоего имени!» Но Гай молчал и смотрел в сторону — жестоко и упорно.
— Мне жаль тебя, — пристально глядя на девушку, говорил Тиберий. — Но ты знала, как наказывают весталку, потерявшую девственность. Зачем же ты сделала это? Я не могу нарушить законы Рима. Тебя ждёт смерть. Лёгкая или мучительная — выбор за тобой. Назови имя соблазнителя. Его живьём сбросят с Тарпейской скалы, зато ты избежишь пытки.
— Весталок нельзя пытать, — сквозь слезы прошептала Домитилла.
— А ты уже не весталка! — усмехнулся император. — С таким животом…
Девушка затравленно взглянула на Гая. Он по-прежнему ускользал от неё. И мелко дрожал, и покрывался бисерным потом.
«Как я была глупа, возомнив его достойным!» — тоскливо подумала она и, решившись, резко выпрямилась. Сделала несколько шагов и немного склонилась. Губы её оказались на одном уровне с ухом императора.
— Это твой внук, Гай Цезарь, — с отрешённой, немного злой улыбкой шепнула Домитилла.
Тиберий переменился в лице.
— Пошли все прочь! — заорал он, вскочив с кресла.
Посетители, наталкиваясь друг на друга, поспешно выбежали из зала.
— И вы тоже! — кричал Тиберий преторианцам, приведшим Домитиллу. — Станьте у входа с той стороны, и никого не пускайте!
Задыхаясь от гнева, император посмотрел на Калигулу — жалкого, испуганного, содрогающегося в бесслёзных рыданиях.
— Ты — позор нашего рода! — прохрипел он. — Тебе мало уличных шлюх?! Отвечай! Мало?! — Тиберий схватил внука за ухо и, не выпуская, с силой дёрнул к себе. Калигула негромко застонал и свалился с табурета. Тиберий не отпускал покрасневшее, опухшее ухо. Гай был вынужден на коленях подползти к императорскому креслу, морщась от боли.
Тиберий отпустил ухо Калигулы и дал ему несколько сильных пощёчин, от которых остались алые отметины на юношеской щеке. Гай испуганно скорчился на полу между разозлённым Тиберием и застывшей, словно статуя, Домитиллой. Не смея подняться, укрыл ладонями заплаканное лицо.
Император, запыхавшись, устало упал в кресло. Откинул голову и уставился в потолок, размышляя. Вот нежданная возможность навсегда избавиться от Калигулы — последнего выродка Германика. Несколько месяцев назад Тиберий непременно добился бы казни внука. И никаких угрызений совести! Никаких ложных обвинений! Все законно! Калигула совершил преступление, за которое в Риме сбрасывают с Тарпейской скалы! Туда ему и дорога!.. Но именно сейчас Тиберий не мог! Именно сейчас, когда император узнал, что мальчик, которого он считал внуком — не внук ему!.. И юный Калигула, отродье ненавидимого Германика, неожиданно оказался ближе всего по крови Тиберию. Антония спасла непутёвого Гая, отослав Тиберию переписку преступной дочери.
Император жестом подозвал Макрона, единственного свидетеля происходящего.
— Кто-то услышал, как весталка назвала имя моего внука? — прошептал он в услужливо подставленное ухо нового префекта.
— Полагаю, нет, — глухо ответил Макрон. — Она говорила тихо, а посетители находились довольно далеко.
— Тем лучше… — раздумчиво пробормотал Тиберий. — Отведи её в тюрьму. Пусть сначала родит. А сразу после родов — казнь, которую эта неразумная заслужила. И никто… Слышишь? Никто не должен узнать имя соблазнителя!
— Разумеется, цезарь! — поспешно зашептал Макрон. — Но люди непременно будут любопытствовать. Пойдут ненужные догадки, сплетни…
— Так придумай что-то! — раздражённо выкрикнул император. — Скажи, что соблазнитель — бог, или сатир какой-нибудь! Или на худой конец — покойник. Допустим, что весталку развратил Сеян! Он уже не в силах доказать, что это — ложь! — Тиберий зловеще засмеялся. И, спохватившись, подозрительно покосился на Домитиллу. Девушка ничего не слышала. Она стояла, в изнеможении прикрыв глаза и пошатываясь от усталости.
— Уведи её, — пренебрежительно махнул рукой Тиберий. — И позаботься, чтобы она впредь молчала.
— Слушаюсь, цезарь, — шепнул Макрон и, сочувственно глядя на девушку, повёл её к выходу.
— Встань, — строго велел император Калигуле.
Гай, опасливо оглядываясь, поднялся с колен.
— Подойди ко мне.
Морщинистые руки императора спокойно лежали на подлокотниках кресла. Но, когда внук приблизился к нему, Тиберий снова схватил его за ухо. Но не за левое, нетронутое. А, повинуясь какому-то тайному злорадству, опять за правое — опухшее и болезненно ноющее.
— Я могу велеть казнить тебя! — шипел Тиберий в лицо Калигуле. — Но не сделаю этого. Потому что от нашей семьи почти никого не осталось! Запомни, змеёныш, ты в моих руках! Один неверный шаг, один взгляд, который мне не понравится, — и тебе конец! Я без сожаления отправлю тебя искупаться в мутных водах Стикса!
— Я никогда, никогда не осмелюсь разгневать тебя, великий цезарь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93