Вино пятнадцатилетней давности из погребов Кассия оживило разговор. Пассиен Крисп оправился от неловкости и теперь уверенно декламировал Овидия мягким звучным голосом. И столь проникновенна была его речь, что Агриппина, пристойно делившая с ним длинное обеденное ложе, тихонько вздохнула.
— Гай Цезарь, — окончив декламацию, Крисп почтительно приложил ладонь к груди. — Слыхал я о твоём великом даровании в ораторском искусстве. Не откажи в чести нашей скромной компании.
— Охотно, — согласился подвыпивший Калигула. И будничным тоном прочёл:
Ты беспощаден, жесток — говорить ли про все остальное?
Пусть я умру, коли мать любит такого сынка.
Всадник ты? Нет. Почему? Ста тысяч, и тех не найдёшь ты.
Ну, а ещё почему? В Родосе ты побывал.
Пирующие онемели, на мгновение прекратив жевать. Каждый узнал стихи об императоре Тиберии, которые, прячась от представителей властей, декламировали на улицах бродячие певцы. Говорили они о том, что Тиберий не может считаться всадником, потому что его состояние не насчитывает положенных четырехсот тысяч сестерциев. Он не имеет даже прав римского гражданина, потому что восемь лет прожил в ссылке на Родосе.
— Замечательно! — после минутной заминки восторженно выдохнул Крисп. — Никому не дано сравниться с тобой в науке красноречия!
«Равно как с тобой — в подобострастии!» — ухмыльнулся Калигула. А вслух произнёс:
— Пью за твоё здоровье, Крисп! — и приподнял до уровня глаз розовую хрустальную чашу.
— А я — за твоё! — немедленно отозвался патриций. — столько кубков я выпью в твою честь., сколько букв в твоём имени!
Гета, неслышно двигаясь, неустанно наполняла быстро пустеющие кубки. Характерные пунцовые пятна выступили на щеках Агриппины.
— А почему женщинам не позволено возлежать за столом, положив ноги на кровать? — слегка пошатываясь, возмущённо спросила она. — Разве у женщин ноги хуже мужских, что они должны держать их на полу?! Это несправедливо! И неудобно!
— Ну что ты, благородная Юлия, — обернулся к ней Крисп. — Женские ножки настолько прекраснее и соблазнительнее мужских! Женщины поступают милосердно, не выставляя их напоказ. Иначе мужчины, засмотревшись на их божественную красоту, забудут о еде!
— А я хочу лежать за обедом! — смеясь, настаивала Агриппина. — Прочь обувь! — она развязно стянула с ног красные башмачки и зашвырнула их в угол, едва не угодив в этрусскую статую.
— Правильно, сестра! — одобряюще усмехнулся Калигула, глодая баранье рёбрышко. — Мне давно уже надоели эти лицемерные речи о былых обычаях. «Наши предки презирали роскошь», «наши предки ели простую пищу с чесноком», «наши предки избегали разврата»… Наши предки давно умерли! — возмущённо выкрикнул он. — Что же, и нам теперь умирать, чтобы во всем походить на предков?!
— Нет ничего постыдного в роскоши, — подтвердил Крисп, тайком поглядывая на ноги Агриппины. — Изысканный образ жизни достоин людей изысканного ума!
— Простотою довольствуются лишь простаки! Если я стану императором — повелю женщинам возлежать за обедом, как мужчины! — добавил Калигула и слегка толкнул молчаливую застенчивую жену: — Клавдилла, снимай сандалии!
— Мне стыдно, — покраснев, шепнула Юния Клавдилла.
— Снимай, я сказал! — рассердился Гай. — Не перечь мужу! Если я велю тебе снять тунику — ты и это должна сделать!
Прозрачная слеза скользнула по гладкой розовой щеке Юнии.
— Да ты уже пьяна! — выкрикнул Калигула. — Иди проспись!
Друзилла, сверкнув зелёными глазами, немедленно подхватилась с ложа.
— Если ты устала — я отведу тебя в опочивальню! — медовым голосом предложила она Юнии. И настойчиво потянула девушку за руку, крича: — Гета, проводи дорогую родственницу в мою комнату! Сделай ей расслабляющий массаж с лавандовым маслом. И побудь с Юнией, пока она не отдохнёт.
— Иди, иди! — Калигула подтолкнул к выходу изумлённую, упирающуюся жену.
— Я тоже устала и хочу отдохнуть! — хохотала пьяная Агриппина. — Пусть Пассиен Крисп проводит меня в пустую кубикулу!
Подскочил на ложе истомлённый желанием Крисп. И снова прилёг, просительно глядя на Калигулу, лениво отправившего в рот пару устриц. Друзилла ободряюще склонилась к Пассиену:
— Дом пуст, — со значением глядя в лицо Криспа, сказала она. — Юния и Гета заняли последнюю с правой стороны опочивальню. Остальные — свободны. Помоги уставшей Агриппине!
Крисп, задыхаясь от счастья, подхватил на руки смеющуюся Агриппину и поспешно выбрался из триклиния.
— И сделай ей массаж с благовониями! — крикнул им вдогонку Калигула.
— Наконец, мы одни… — томно прошептала Юлия Друзилла, перебравшись на ложе брата.
— Ты сегодня необыкновенно хороша, — Гай обнял девушку, и его перекошенное презрением лицо умилённо смягчилось.
— Ты был злым с Юнией, — с удовлетворённой радостью отметила Друзилла.
— Я со многими бываю злым, — согласился Калигула. — Но с тобой — никогда!
LVI
На мозаичном полу триклиния, среди смятых покрывал и прохладных листочков плюща, опомнились от страсти Калигула и Друзилла.
— Уже ночь, — печально проговорила она, поднимаясь. — Тебе пора домой. Агриппине — тоже. Иначе Агенобарб прибьёт её.
— Агенобарб бьёт её? — нахмурился Гай.
Друзилла выразительно шевельнула блестящими бровями, чёрными с рыжим отливом.
— Сейчас я ничего не могу. Но когда стану императором — прибью Агенобарба! — погрозил он кулаком розовой статуе Дианы-охотницы, стоящей в углу.
Друзилла тихонько вздохнула. Слишком часто за последнее время Гай повторяет: «Когда стану императором…» Слишком неосторожно выдаёт он свою мечту. А Тиберий ещё жив! И чем дряхлее, тем подозрительнее становится он!
— Правду говоря, Агриппина ведёт себя так, что вполне заслуживает наказание! — вдруг засмеялся Гай.
— А мы с тобой? — вызывающе прищурилась Друзилла.
— А мы с тобой — как боги! Нам все позволено! — Калигула улыбнулся по-особому, правой половиной тонкогубого рта.
— Агриппина — наша сестра. Следовательно, ей тоже все позволено.
— Это правда, — удивлённо хихикнул Гай, — Иди, разбуди нашу богиню, пока меднобородый Домиций не сбросил её с Олимпа.
Друзилла тихонько подошла к кубикуле, занятой Агриппиной и Криспом.
— Сестра, пора уходить, — тихо позвала она.
Дверь наполовину отворилась, и из кубикулы испуганно выглянул Пассиен Крисп, приглаживая на ходу растрепавшиеся тёмные кудри.
— Что с Агриппиной? — спросила Друзилла.
— Заснула, — шёпотом отозвался счастливый любовник.
Друзилла ловко проскользнула мимо Криспа, говоря:
— Ей пора уходить, иначе Агенобарб заподозрит…
Агриппина на животе лежала на смятой постели. Крисп смущённо набросил тунику на её обнажённое тело.
— Просыпайся! Уже стемнело! — теребила её Друзилла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
— Гай Цезарь, — окончив декламацию, Крисп почтительно приложил ладонь к груди. — Слыхал я о твоём великом даровании в ораторском искусстве. Не откажи в чести нашей скромной компании.
— Охотно, — согласился подвыпивший Калигула. И будничным тоном прочёл:
Ты беспощаден, жесток — говорить ли про все остальное?
Пусть я умру, коли мать любит такого сынка.
Всадник ты? Нет. Почему? Ста тысяч, и тех не найдёшь ты.
Ну, а ещё почему? В Родосе ты побывал.
Пирующие онемели, на мгновение прекратив жевать. Каждый узнал стихи об императоре Тиберии, которые, прячась от представителей властей, декламировали на улицах бродячие певцы. Говорили они о том, что Тиберий не может считаться всадником, потому что его состояние не насчитывает положенных четырехсот тысяч сестерциев. Он не имеет даже прав римского гражданина, потому что восемь лет прожил в ссылке на Родосе.
— Замечательно! — после минутной заминки восторженно выдохнул Крисп. — Никому не дано сравниться с тобой в науке красноречия!
«Равно как с тобой — в подобострастии!» — ухмыльнулся Калигула. А вслух произнёс:
— Пью за твоё здоровье, Крисп! — и приподнял до уровня глаз розовую хрустальную чашу.
— А я — за твоё! — немедленно отозвался патриций. — столько кубков я выпью в твою честь., сколько букв в твоём имени!
Гета, неслышно двигаясь, неустанно наполняла быстро пустеющие кубки. Характерные пунцовые пятна выступили на щеках Агриппины.
— А почему женщинам не позволено возлежать за столом, положив ноги на кровать? — слегка пошатываясь, возмущённо спросила она. — Разве у женщин ноги хуже мужских, что они должны держать их на полу?! Это несправедливо! И неудобно!
— Ну что ты, благородная Юлия, — обернулся к ней Крисп. — Женские ножки настолько прекраснее и соблазнительнее мужских! Женщины поступают милосердно, не выставляя их напоказ. Иначе мужчины, засмотревшись на их божественную красоту, забудут о еде!
— А я хочу лежать за обедом! — смеясь, настаивала Агриппина. — Прочь обувь! — она развязно стянула с ног красные башмачки и зашвырнула их в угол, едва не угодив в этрусскую статую.
— Правильно, сестра! — одобряюще усмехнулся Калигула, глодая баранье рёбрышко. — Мне давно уже надоели эти лицемерные речи о былых обычаях. «Наши предки презирали роскошь», «наши предки ели простую пищу с чесноком», «наши предки избегали разврата»… Наши предки давно умерли! — возмущённо выкрикнул он. — Что же, и нам теперь умирать, чтобы во всем походить на предков?!
— Нет ничего постыдного в роскоши, — подтвердил Крисп, тайком поглядывая на ноги Агриппины. — Изысканный образ жизни достоин людей изысканного ума!
— Простотою довольствуются лишь простаки! Если я стану императором — повелю женщинам возлежать за обедом, как мужчины! — добавил Калигула и слегка толкнул молчаливую застенчивую жену: — Клавдилла, снимай сандалии!
— Мне стыдно, — покраснев, шепнула Юния Клавдилла.
— Снимай, я сказал! — рассердился Гай. — Не перечь мужу! Если я велю тебе снять тунику — ты и это должна сделать!
Прозрачная слеза скользнула по гладкой розовой щеке Юнии.
— Да ты уже пьяна! — выкрикнул Калигула. — Иди проспись!
Друзилла, сверкнув зелёными глазами, немедленно подхватилась с ложа.
— Если ты устала — я отведу тебя в опочивальню! — медовым голосом предложила она Юнии. И настойчиво потянула девушку за руку, крича: — Гета, проводи дорогую родственницу в мою комнату! Сделай ей расслабляющий массаж с лавандовым маслом. И побудь с Юнией, пока она не отдохнёт.
— Иди, иди! — Калигула подтолкнул к выходу изумлённую, упирающуюся жену.
— Я тоже устала и хочу отдохнуть! — хохотала пьяная Агриппина. — Пусть Пассиен Крисп проводит меня в пустую кубикулу!
Подскочил на ложе истомлённый желанием Крисп. И снова прилёг, просительно глядя на Калигулу, лениво отправившего в рот пару устриц. Друзилла ободряюще склонилась к Пассиену:
— Дом пуст, — со значением глядя в лицо Криспа, сказала она. — Юния и Гета заняли последнюю с правой стороны опочивальню. Остальные — свободны. Помоги уставшей Агриппине!
Крисп, задыхаясь от счастья, подхватил на руки смеющуюся Агриппину и поспешно выбрался из триклиния.
— И сделай ей массаж с благовониями! — крикнул им вдогонку Калигула.
— Наконец, мы одни… — томно прошептала Юлия Друзилла, перебравшись на ложе брата.
— Ты сегодня необыкновенно хороша, — Гай обнял девушку, и его перекошенное презрением лицо умилённо смягчилось.
— Ты был злым с Юнией, — с удовлетворённой радостью отметила Друзилла.
— Я со многими бываю злым, — согласился Калигула. — Но с тобой — никогда!
LVI
На мозаичном полу триклиния, среди смятых покрывал и прохладных листочков плюща, опомнились от страсти Калигула и Друзилла.
— Уже ночь, — печально проговорила она, поднимаясь. — Тебе пора домой. Агриппине — тоже. Иначе Агенобарб прибьёт её.
— Агенобарб бьёт её? — нахмурился Гай.
Друзилла выразительно шевельнула блестящими бровями, чёрными с рыжим отливом.
— Сейчас я ничего не могу. Но когда стану императором — прибью Агенобарба! — погрозил он кулаком розовой статуе Дианы-охотницы, стоящей в углу.
Друзилла тихонько вздохнула. Слишком часто за последнее время Гай повторяет: «Когда стану императором…» Слишком неосторожно выдаёт он свою мечту. А Тиберий ещё жив! И чем дряхлее, тем подозрительнее становится он!
— Правду говоря, Агриппина ведёт себя так, что вполне заслуживает наказание! — вдруг засмеялся Гай.
— А мы с тобой? — вызывающе прищурилась Друзилла.
— А мы с тобой — как боги! Нам все позволено! — Калигула улыбнулся по-особому, правой половиной тонкогубого рта.
— Агриппина — наша сестра. Следовательно, ей тоже все позволено.
— Это правда, — удивлённо хихикнул Гай, — Иди, разбуди нашу богиню, пока меднобородый Домиций не сбросил её с Олимпа.
Друзилла тихонько подошла к кубикуле, занятой Агриппиной и Криспом.
— Сестра, пора уходить, — тихо позвала она.
Дверь наполовину отворилась, и из кубикулы испуганно выглянул Пассиен Крисп, приглаживая на ходу растрепавшиеся тёмные кудри.
— Что с Агриппиной? — спросила Друзилла.
— Заснула, — шёпотом отозвался счастливый любовник.
Друзилла ловко проскользнула мимо Криспа, говоря:
— Ей пора уходить, иначе Агенобарб заподозрит…
Агриппина на животе лежала на смятой постели. Крисп смущённо набросил тунику на её обнажённое тело.
— Просыпайся! Уже стемнело! — теребила её Друзилла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93