— умоляюще хныкал Калигула.
XXXVII
В третий день перед июльскими идами Домитилла родила мёртвую девочку. Пустым взглядом она наблюдала, как повивальная бабка завернула в серые тряпки маленький трупик и унесла. У неё уже не было сил плакать и страдать.
А три дня спустя наступил день казни.
Домитилле принесли обед более вкусный и обильный, чем в предыдущие дни. И девушка безошибочно догадалась, что это — последний обед в её жизни. Измученное сердце болезненно сжалось.
За стеной послышались шаги. Дверь отворилась. Домитилла обречённо подняла лицо и с замедленным вниманием осмотрела две дюжины преторианцев, явившихся за ней.
Невий Серторий Макрон вступил в тюремную камеру с навощённой табличкой в руке. То был смертный приговор Домитилле.
— Ты готова? — тихо, почти ласково спросил он.
Девушка поднялась с тюфяка, оправляя грязную, измятую тунику.
— Что с Гаем Цезарем? — хрипло спросила она. Этот вопрос мучил девушку все время, проведённое в темнице.
— Он получит своё наказание, — не глядя на Домитиллу, ответил Макрон.
Она опустила голову. Жалость и мстительное удовлетворение схлестнулись в её душе.
У городских ворот, на валу, столпился любопытный народ. Казнь весталки — зрелище настолько редкое и занятное, что его никак нельзя пропустить! Свежевырытая яма маняще пугала яркой чернотой.
— Ведут, ведут… — раздались крики. Толпа заволновалась и раскололась надвое. Преторианцы вели обречённую Домитиллу по узкому, постоянно меняющему очертания проходу, похожему на живые Сциллу и Харибду.
Очутившись на валу, у глубокой ямы, Домитилла огляделась. Вот солнце, которое она видит в последний раз. Небо синее и бездонное… Человеческие лица, застывшие в выражении сострадания или гримасе любопытства… Высокие остроконечные кипарисы… Беспокойное солёное море, точно такое же, как в родном сицилийском городе — теперь бесконечно далёком…
В яму опустили длинную расшатанную лестницу. Чьи-то сильные руки настойчиво толкали Домитиллу вниз. Рук было слишком много, как у тех паукоподобных восточных богов, статуи которых привозили в Рим персидские торговцы. Почти падая, Домитилла заскользила вниз по лестнице, обдирая колени и занозя ладони.
Слабые ноги коснулись влажного дна ямы. Лестница уползла вверх. Домитилла попыталась ухватиться за нижнюю перекладину. Безуспешно. Она осмотрелась. Яма представляла собой узкое помещение с утрамбованным земляным полом и земляными же стенами. На широком плоском камне, отдалённо напоминающем стол, стоял кувшин с водой, хлеб и ветчина. Слабо горела сальная свеча. Ещё дюжина длинных жёлтых свечей лежала рядом. Таков обычай: нельзя оставлять без света и пищи ту, которая была приобщена к великому таинству святыни Весты.
Домитилла укуталась в брошенное рядом со свечами шерстяное покрывало. Устало присела, прислонившись спиной к земляному подобию стены. Посмотрела наверх. Безмятежное голубое небо отдалилось и уменьшилось до размера незначительного квадрата. Но даже этот жалкий клочок небесной синевы исчезал — преторианцы закрывали отверстие ямы тяжёлой каменной плитой. Домитилла с ужасом видела, как неподъёмная крышка её усыпальницы с гулким ударом захлопнулась над головой. Наверху, куда девушке уже нет выхода, солдаты сыпали рыхлую землю на плиту.
Некогда в далёком, позабытом детстве Домитилла с жадным любопытством прилушивалась к разговорам старших. Родственники на званых обедах с важным видом рассуждали о последних сплетнях, прибывших из Рима. Тогда — более десяти лет назад — тоже казнили согрешившую весталку. Подробности её несчастной любви и казни смаковались во всех домах империи. В доме отца Домитиллы возник спор: отчего умерла несчастная? От голода, когда закончились оставленные ей припасы? Или задохнулась от нехватки воздуха? Теперь Домитилла узнает точный ответ. Но никому и никогда не сможет поведать его!
* * *
В сумерках Калигула незаметно выбрался из дворца. Чёрная туника и тёмный солдатский плащ сливались с мраком подворотен Неаполя. Он крался к земляному валу, то и дело хоронясь от запоздалых прохожих и ночной охраны.
Место казни он узнал, едва приблизившись к нему. Небольшой холмик чёрной рыхлой земли послужил безошибочной уликой. Калигула растянулся на земле, приложил ухо и прислушался. Ему показалось, что из глубины доносится лёгкий шорох. Может, душераздирающие вздохи Домитиллы?
— Подлая!.. — сердито зашептал Калигула в мягкую податливую землю, в призрачной надежде, что его слова пробьются сквозь толщу почвы и достигнут ушей Домитиллы. — Ты выдала меня! Хотела моей смерти? Так я жив и буду жить! А ты — подыхай! Подыхай, подыхай!.. — исступлённо приговаривал он, вскакивая и возбуждённо прыгая по свеженасыпанной земле. И его охватило ощущение, словно он прыгает и беснуется на могиле Домитиллы. Впрочем, так оно и было.
XXXVIII
Гней Домиций Агенобарб, молодой богатый патриций, ведущий полную роскоши и удовольствий жизнь, прибыл на виллу Антонии, чтобы навестить тётку. А заодно почтительный племянник привёз старой матроне ответ от Тиберия. Старуха просила императора позаботиться о замужестве внучек. Чем скорее — тем лучше.
Антония с хмурым подозрением осмотрела молодого Агенобарба — сына сводной сестры и Луция Домиция Агенобарба, при жизни занимавшего посты эдила и претора, консула и проконсула. Отец был заносчив и вспыльчив, жесток и кровожаден, но — разумен и твёрд. Сын, как успела наслышаться Антония, унаследовал все пороки предков и ни одного достоинства.
— Что привело тебя в мой скромный дом, племянник? — довольно недружелюбно спросила Антония, веретеном указывая гостю на каменную скамью.
Агенобарб сел, старательно расправляя складки на тоге.
— Цезарь Тиберий приветствует тебя, благородная Антония, и шлёт письмо, — церемонно заявил он, передавая тётке навощённые таблички.
Антония открыла послание и, хмурясь, вчиталась в каракули, начертанные на мягком воске императорской рукой.
— Тиберий требует, чтобы я отправила девочек в Рим, куда вскоре прибудет он сам. Император собирается выдать внучек замуж, — констатировала Антония и, прищурившись, посмотрела на Агенобарба: — А ты должен сопровождать их?
— Как родственник, заслуживающий доверия, — самодовольно подтвердил он.
— Неужели одного твоего присутствия достаточно, чтобы девочек из рода Юлиев не коснулись опасности путешествия? — матрона иронично усмехнулась.
Агенобарб слегка смутился.
— Завтра с рассветом сюда прибудет центурия легионеров, которую император посылает для охраны внучек, — потеряв добрую половину спеси, пояснил он.
— Тем лучше, — удовлетворённо кивнула Антония. — Солдатам, некогда служившим моему мужу и сыну, я доверяю больше чем тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
XXXVII
В третий день перед июльскими идами Домитилла родила мёртвую девочку. Пустым взглядом она наблюдала, как повивальная бабка завернула в серые тряпки маленький трупик и унесла. У неё уже не было сил плакать и страдать.
А три дня спустя наступил день казни.
Домитилле принесли обед более вкусный и обильный, чем в предыдущие дни. И девушка безошибочно догадалась, что это — последний обед в её жизни. Измученное сердце болезненно сжалось.
За стеной послышались шаги. Дверь отворилась. Домитилла обречённо подняла лицо и с замедленным вниманием осмотрела две дюжины преторианцев, явившихся за ней.
Невий Серторий Макрон вступил в тюремную камеру с навощённой табличкой в руке. То был смертный приговор Домитилле.
— Ты готова? — тихо, почти ласково спросил он.
Девушка поднялась с тюфяка, оправляя грязную, измятую тунику.
— Что с Гаем Цезарем? — хрипло спросила она. Этот вопрос мучил девушку все время, проведённое в темнице.
— Он получит своё наказание, — не глядя на Домитиллу, ответил Макрон.
Она опустила голову. Жалость и мстительное удовлетворение схлестнулись в её душе.
У городских ворот, на валу, столпился любопытный народ. Казнь весталки — зрелище настолько редкое и занятное, что его никак нельзя пропустить! Свежевырытая яма маняще пугала яркой чернотой.
— Ведут, ведут… — раздались крики. Толпа заволновалась и раскололась надвое. Преторианцы вели обречённую Домитиллу по узкому, постоянно меняющему очертания проходу, похожему на живые Сциллу и Харибду.
Очутившись на валу, у глубокой ямы, Домитилла огляделась. Вот солнце, которое она видит в последний раз. Небо синее и бездонное… Человеческие лица, застывшие в выражении сострадания или гримасе любопытства… Высокие остроконечные кипарисы… Беспокойное солёное море, точно такое же, как в родном сицилийском городе — теперь бесконечно далёком…
В яму опустили длинную расшатанную лестницу. Чьи-то сильные руки настойчиво толкали Домитиллу вниз. Рук было слишком много, как у тех паукоподобных восточных богов, статуи которых привозили в Рим персидские торговцы. Почти падая, Домитилла заскользила вниз по лестнице, обдирая колени и занозя ладони.
Слабые ноги коснулись влажного дна ямы. Лестница уползла вверх. Домитилла попыталась ухватиться за нижнюю перекладину. Безуспешно. Она осмотрелась. Яма представляла собой узкое помещение с утрамбованным земляным полом и земляными же стенами. На широком плоском камне, отдалённо напоминающем стол, стоял кувшин с водой, хлеб и ветчина. Слабо горела сальная свеча. Ещё дюжина длинных жёлтых свечей лежала рядом. Таков обычай: нельзя оставлять без света и пищи ту, которая была приобщена к великому таинству святыни Весты.
Домитилла укуталась в брошенное рядом со свечами шерстяное покрывало. Устало присела, прислонившись спиной к земляному подобию стены. Посмотрела наверх. Безмятежное голубое небо отдалилось и уменьшилось до размера незначительного квадрата. Но даже этот жалкий клочок небесной синевы исчезал — преторианцы закрывали отверстие ямы тяжёлой каменной плитой. Домитилла с ужасом видела, как неподъёмная крышка её усыпальницы с гулким ударом захлопнулась над головой. Наверху, куда девушке уже нет выхода, солдаты сыпали рыхлую землю на плиту.
Некогда в далёком, позабытом детстве Домитилла с жадным любопытством прилушивалась к разговорам старших. Родственники на званых обедах с важным видом рассуждали о последних сплетнях, прибывших из Рима. Тогда — более десяти лет назад — тоже казнили согрешившую весталку. Подробности её несчастной любви и казни смаковались во всех домах империи. В доме отца Домитиллы возник спор: отчего умерла несчастная? От голода, когда закончились оставленные ей припасы? Или задохнулась от нехватки воздуха? Теперь Домитилла узнает точный ответ. Но никому и никогда не сможет поведать его!
* * *
В сумерках Калигула незаметно выбрался из дворца. Чёрная туника и тёмный солдатский плащ сливались с мраком подворотен Неаполя. Он крался к земляному валу, то и дело хоронясь от запоздалых прохожих и ночной охраны.
Место казни он узнал, едва приблизившись к нему. Небольшой холмик чёрной рыхлой земли послужил безошибочной уликой. Калигула растянулся на земле, приложил ухо и прислушался. Ему показалось, что из глубины доносится лёгкий шорох. Может, душераздирающие вздохи Домитиллы?
— Подлая!.. — сердито зашептал Калигула в мягкую податливую землю, в призрачной надежде, что его слова пробьются сквозь толщу почвы и достигнут ушей Домитиллы. — Ты выдала меня! Хотела моей смерти? Так я жив и буду жить! А ты — подыхай! Подыхай, подыхай!.. — исступлённо приговаривал он, вскакивая и возбуждённо прыгая по свеженасыпанной земле. И его охватило ощущение, словно он прыгает и беснуется на могиле Домитиллы. Впрочем, так оно и было.
XXXVIII
Гней Домиций Агенобарб, молодой богатый патриций, ведущий полную роскоши и удовольствий жизнь, прибыл на виллу Антонии, чтобы навестить тётку. А заодно почтительный племянник привёз старой матроне ответ от Тиберия. Старуха просила императора позаботиться о замужестве внучек. Чем скорее — тем лучше.
Антония с хмурым подозрением осмотрела молодого Агенобарба — сына сводной сестры и Луция Домиция Агенобарба, при жизни занимавшего посты эдила и претора, консула и проконсула. Отец был заносчив и вспыльчив, жесток и кровожаден, но — разумен и твёрд. Сын, как успела наслышаться Антония, унаследовал все пороки предков и ни одного достоинства.
— Что привело тебя в мой скромный дом, племянник? — довольно недружелюбно спросила Антония, веретеном указывая гостю на каменную скамью.
Агенобарб сел, старательно расправляя складки на тоге.
— Цезарь Тиберий приветствует тебя, благородная Антония, и шлёт письмо, — церемонно заявил он, передавая тётке навощённые таблички.
Антония открыла послание и, хмурясь, вчиталась в каракули, начертанные на мягком воске императорской рукой.
— Тиберий требует, чтобы я отправила девочек в Рим, куда вскоре прибудет он сам. Император собирается выдать внучек замуж, — констатировала Антония и, прищурившись, посмотрела на Агенобарба: — А ты должен сопровождать их?
— Как родственник, заслуживающий доверия, — самодовольно подтвердил он.
— Неужели одного твоего присутствия достаточно, чтобы девочек из рода Юлиев не коснулись опасности путешествия? — матрона иронично усмехнулась.
Агенобарб слегка смутился.
— Завтра с рассветом сюда прибудет центурия легионеров, которую император посылает для охраны внучек, — потеряв добрую половину спеси, пояснил он.
— Тем лучше, — удовлетворённо кивнула Антония. — Солдатам, некогда служившим моему мужу и сыну, я доверяю больше чем тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93