И тут выяснилось, что в течение ночи немецкие части скрытно отошли на запад. Видимо, здесь тоже побывал посланец Иодля на американском танке.
* * *
Пришел черед для последних слов подсудимых.
Вильгельм Кейтель сразу обращает внимание суда на то, что он признал свою ответственность в границах своего «служебного положения». Относительно собственной причастности к преступлениям германского фашизма бывший фельдмаршал сказал:
— Я далек от того, чтобы умалять долю моего участия в случившемся.
Однако тут же Кейтель делает беспомощные попытки хоть как-нибудь смягчить свою вину.
«Человеческая жизнь в оккупированных областях ничего не стоит...» Признавая, что он так говорил и в таком духе инструктировал подчиненных, Кейтель называет эти слова «ужасными», но утверждает, что они являются лишь синтезом приказов Гитлера.
Но как бы то ни было, бывший начальник штаба ОКВ оказался одним из немногих подсудимых, признавших себя виновными. В последнем слове перед лицом трибунала он довольно четко сформулировал эту свою позицию, итог всех размышлений в Нюрнберге.
В свое время на вопрос защитника, отказался ли бы он от участия в дележе лавров в случае победы, бывший фельдмаршал ответил:
— Нет, я был бы, безусловно, горд этим.
Тогда последовал другой вопрос доктора Нельте:
— Как бы вы поступили, если бы еще раз попали в аналогичное положение?
— В таком случае, — заявил подсудимый, — я лучше избрал бы смерть, чем дал бы втянуть себя в сети таких преступных методов.
Тем не менее и в последнем слове Кейтель все время упирал на то, что был лишь послушным исполнителем приказов.
— Трагедия состоит в том, — сказал он, — что то лучшее, что я мог дать как солдат, — повиновение и верность — было использовано для целей, которые нельзя было распознать, и в том, что я не видел границы, которая существует для выполнения солдатского долга. В этом моя судьба.
Чтобы оценить степень лицемерия этого кажущегося искренним заявления, я мысленно представил себе, что случилось бы, если бы предположение, заключенное в первом вопросе адвоката, стало реальностью. Нетрудно было предугадать поведение Кейтеля — пожинателя победных лавров — его верноподданническую покорность Гитлеру, легкость, с какой он подписывал бы снова любые приказы, декретировал любые бесчинства и зверства. Совесть? Какая там совесть! Фюрер утверждал, что совесть — это химера, и от нее Кейтель давно избавился.
Нет, не трагедию видел бы Кейтель в «повиновении и верности» Гитлеру, как твердит теперь, а огромную свою заслугу, за которую он мог бы ждать от фюрера новых и новых милостей.
Но приключилась беда — осталась без дела команда подрывников, подготовленная для взрыва московского Кремля. Германия разбита. Вермахт разгромлен. Гитлер мертв. Кейтель на скамье подсудимых. Надо отвечать за содеянное. Кейтель оказался бессильным перед фронтальным наступлением неопровержимых доказательств. И он сдался, капитулировал так же, как капитулировал вермахт. При том, в отличие от Иодля, Кейтель отказался от фальшивой позы.
А Иодль?
Даже в своем последнем слове он прибег к отвратительным приемам лжи. Говорил так, будто не было второй мировой войны, не было Нюрнбергского процесса, не было тысяч и тысяч документальных доказательств, не было Освенцима и Дахау, Орадура и Лидице:
— Господин председатель, господа судьи! Моя непоколебимая вера заключается в том, что история более позднего времени выскажет объективное и справедливое суждение о высших военных руководителях и об их соратниках. Ибо они и вместе с ними вся германская армия стояли перед неразрешимой задачей, а именно: вести войну, к которой они не стремились, которой они не хотели, находясь под руководством верховного главнокомандующего, доверием которого они не пользовались и которому они сами не вполне доверяли...
Трудно определить, чего было больше в последнем слове Иодля: ложной патетики или лицемерия. Иодль вдруг, видите ли, осознал, что война «решала, будет существовать или погибнет любимое отечество». Но «любимое отечество» могло существовать и без войны. Война нужна была для того, чтобы погибли другие отечества.
Иодль пытался уверить трибунал в том, что он и другие генералы «служили не аду и не преступнику, а своему народу, своему отечеству».
Снова ложь. Он сам называл Гитлера шарлатаном и преступником и все же служил ему. Нельзя одновременно служить и преступнику и народу!
«Для чего я родился?»
Читатель знает, что между судьями Нюрнбергского трибунала возникли разногласия по поводу кары некоторым подсудимым. Но эти разногласия никак не касались Кейтеля и Иодля. Чудовищны были их преступления, беспощадным оказался и приговор. Приказы сверху не могли рассматриваться как смягчающие вину обстоятельства для тех, кто сознательно, безжалостно, без всякой военной необходимости пролил реки человеческой крови.
И вот приговор оглашен: смерть через повешение. Кейтеля уводят. Уводят и Иодля, также осужденного к смерти.
Но когда ушли в небытие главные герои позорной и преступной драмы, казенный боннский историк Герлиц, уже известный читателю, решил подложить мину под Нюрнбергский процесс. По крайней мере, в той его части, которая была посвящена Кейтелю и Иодлю.
«Судьи в Нюрнберге, — пишет Герлиц, — пытались отыскать истину. Что касается обоих солдат, которых они предали проклятию, остается открытым вопрос, можно ли вообще масштабами земного суда измерить то, как они выполняли свой долг, или об этом, как о человеческом заблуждении, вынесет свой непостижимый приговор высший судия на небесах».
Вся книга Герлица — это крик души убежденного милитариста, это стремление спасти репутацию гитлеровского вермахта. Герлиц подробно говорит о «солдатском повиновении», которое Кейтель считал главной причиной своей «трагедии». И издатели книги вынесли эту проблему даже на суперобложку: «Судьба немецкого фельдмаршала служит примером для понимания смысла и границ солдатской верности своему долгу в тот век, который и сегодня пытается защищать дисциплину, порядок и право».
Так сегодня в Бонне пытаются сделать кейтелевское повиновение образцом для бундесвера, а его «непоколебимую верность» Гитлеру примером для офицеров, служащих ныне под началом вчерашних гитлеровцев.
Как хорошо, что Нюрнбергский процесс раскрыл перед всем миром истоки и истинный смысл этой верности, показал, что кейтелевское «повиновение» — это горы трупов невинных людей, пепел разрушенных городов, муки и смерть миллионов людей.
Книга Герлица вышла в 1963 году, то есть почти через двадцать лет после Нюрнберга. Но в 1946 году, когда происходил процесс, ни один, даже самый завзятый милитарист на Западе не осмеливался подвергать сомнению справедливость приговора Кейтелю и Иодлю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165
* * *
Пришел черед для последних слов подсудимых.
Вильгельм Кейтель сразу обращает внимание суда на то, что он признал свою ответственность в границах своего «служебного положения». Относительно собственной причастности к преступлениям германского фашизма бывший фельдмаршал сказал:
— Я далек от того, чтобы умалять долю моего участия в случившемся.
Однако тут же Кейтель делает беспомощные попытки хоть как-нибудь смягчить свою вину.
«Человеческая жизнь в оккупированных областях ничего не стоит...» Признавая, что он так говорил и в таком духе инструктировал подчиненных, Кейтель называет эти слова «ужасными», но утверждает, что они являются лишь синтезом приказов Гитлера.
Но как бы то ни было, бывший начальник штаба ОКВ оказался одним из немногих подсудимых, признавших себя виновными. В последнем слове перед лицом трибунала он довольно четко сформулировал эту свою позицию, итог всех размышлений в Нюрнберге.
В свое время на вопрос защитника, отказался ли бы он от участия в дележе лавров в случае победы, бывший фельдмаршал ответил:
— Нет, я был бы, безусловно, горд этим.
Тогда последовал другой вопрос доктора Нельте:
— Как бы вы поступили, если бы еще раз попали в аналогичное положение?
— В таком случае, — заявил подсудимый, — я лучше избрал бы смерть, чем дал бы втянуть себя в сети таких преступных методов.
Тем не менее и в последнем слове Кейтель все время упирал на то, что был лишь послушным исполнителем приказов.
— Трагедия состоит в том, — сказал он, — что то лучшее, что я мог дать как солдат, — повиновение и верность — было использовано для целей, которые нельзя было распознать, и в том, что я не видел границы, которая существует для выполнения солдатского долга. В этом моя судьба.
Чтобы оценить степень лицемерия этого кажущегося искренним заявления, я мысленно представил себе, что случилось бы, если бы предположение, заключенное в первом вопросе адвоката, стало реальностью. Нетрудно было предугадать поведение Кейтеля — пожинателя победных лавров — его верноподданническую покорность Гитлеру, легкость, с какой он подписывал бы снова любые приказы, декретировал любые бесчинства и зверства. Совесть? Какая там совесть! Фюрер утверждал, что совесть — это химера, и от нее Кейтель давно избавился.
Нет, не трагедию видел бы Кейтель в «повиновении и верности» Гитлеру, как твердит теперь, а огромную свою заслугу, за которую он мог бы ждать от фюрера новых и новых милостей.
Но приключилась беда — осталась без дела команда подрывников, подготовленная для взрыва московского Кремля. Германия разбита. Вермахт разгромлен. Гитлер мертв. Кейтель на скамье подсудимых. Надо отвечать за содеянное. Кейтель оказался бессильным перед фронтальным наступлением неопровержимых доказательств. И он сдался, капитулировал так же, как капитулировал вермахт. При том, в отличие от Иодля, Кейтель отказался от фальшивой позы.
А Иодль?
Даже в своем последнем слове он прибег к отвратительным приемам лжи. Говорил так, будто не было второй мировой войны, не было Нюрнбергского процесса, не было тысяч и тысяч документальных доказательств, не было Освенцима и Дахау, Орадура и Лидице:
— Господин председатель, господа судьи! Моя непоколебимая вера заключается в том, что история более позднего времени выскажет объективное и справедливое суждение о высших военных руководителях и об их соратниках. Ибо они и вместе с ними вся германская армия стояли перед неразрешимой задачей, а именно: вести войну, к которой они не стремились, которой они не хотели, находясь под руководством верховного главнокомандующего, доверием которого они не пользовались и которому они сами не вполне доверяли...
Трудно определить, чего было больше в последнем слове Иодля: ложной патетики или лицемерия. Иодль вдруг, видите ли, осознал, что война «решала, будет существовать или погибнет любимое отечество». Но «любимое отечество» могло существовать и без войны. Война нужна была для того, чтобы погибли другие отечества.
Иодль пытался уверить трибунал в том, что он и другие генералы «служили не аду и не преступнику, а своему народу, своему отечеству».
Снова ложь. Он сам называл Гитлера шарлатаном и преступником и все же служил ему. Нельзя одновременно служить и преступнику и народу!
«Для чего я родился?»
Читатель знает, что между судьями Нюрнбергского трибунала возникли разногласия по поводу кары некоторым подсудимым. Но эти разногласия никак не касались Кейтеля и Иодля. Чудовищны были их преступления, беспощадным оказался и приговор. Приказы сверху не могли рассматриваться как смягчающие вину обстоятельства для тех, кто сознательно, безжалостно, без всякой военной необходимости пролил реки человеческой крови.
И вот приговор оглашен: смерть через повешение. Кейтеля уводят. Уводят и Иодля, также осужденного к смерти.
Но когда ушли в небытие главные герои позорной и преступной драмы, казенный боннский историк Герлиц, уже известный читателю, решил подложить мину под Нюрнбергский процесс. По крайней мере, в той его части, которая была посвящена Кейтелю и Иодлю.
«Судьи в Нюрнберге, — пишет Герлиц, — пытались отыскать истину. Что касается обоих солдат, которых они предали проклятию, остается открытым вопрос, можно ли вообще масштабами земного суда измерить то, как они выполняли свой долг, или об этом, как о человеческом заблуждении, вынесет свой непостижимый приговор высший судия на небесах».
Вся книга Герлица — это крик души убежденного милитариста, это стремление спасти репутацию гитлеровского вермахта. Герлиц подробно говорит о «солдатском повиновении», которое Кейтель считал главной причиной своей «трагедии». И издатели книги вынесли эту проблему даже на суперобложку: «Судьба немецкого фельдмаршала служит примером для понимания смысла и границ солдатской верности своему долгу в тот век, который и сегодня пытается защищать дисциплину, порядок и право».
Так сегодня в Бонне пытаются сделать кейтелевское повиновение образцом для бундесвера, а его «непоколебимую верность» Гитлеру примером для офицеров, служащих ныне под началом вчерашних гитлеровцев.
Как хорошо, что Нюрнбергский процесс раскрыл перед всем миром истоки и истинный смысл этой верности, показал, что кейтелевское «повиновение» — это горы трупов невинных людей, пепел разрушенных городов, муки и смерть миллионов людей.
Книга Герлица вышла в 1963 году, то есть почти через двадцать лет после Нюрнберга. Но в 1946 году, когда происходил процесс, ни один, даже самый завзятый милитарист на Западе не осмеливался подвергать сомнению справедливость приговора Кейтелю и Иодлю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165