И Томас Кавенант ничему вас не научил? Сдавайтесь, я говорю! Перестаньте упрямиться. К чему вам эти бессмысленные мучения? Сдавайтесь! Клянусь, вы станете слугами Лорда Фоула по рангу равными мне!
Несмотря на язвительный сарказм слов Опустошителя, они звучали со странной убедительностью. Дело было в могуществе Камня, который принуждал слушателей повиноваться. Пока самадхи говорил, Морэм чувствовал, как стремление противиться куда-то исчезает. У него заболело горло, точно само тело готово было предать его; он с трудом сглотнул, прежде чем смог начать говорить.
– Самадхи-Шеол… – чуть слышно просипел он, сглотнул снова и, вложив в голос всю свою решимость, прокричал:
– Самадхи-Шеол! Ты пытаешься рассмешить нас, но нам не смешно! Мы не слепые – мы видим, на какой жестокости основаны твои доводы. Убирайся! Фоул – раб! Забирай отсюда армию своих презренных мучеников и возвращайся к хозяину. Он заставил тебя страдать – пусть радуется, пока может. Дни его могущества сочтены. Когда ему придет конец, будь уверен – он и пальцем не пошевельнет, чтобы спасти твою жалкую жизнь. Убирайся, Опустошитель! Мне неинтересно слушать твои дешевые насмешки.
Он надеялся, что, разозлившись. Опустошитель забудется и подойдет ближе, тогда стрелы смогут достать его. Но Сатансфист лишь дико расхохотался, зашагал прочь и крикнул, чтобы его силы снова двинулись в атаку.
Морэм отвернулся и с трудом заставил себя взглянуть на остальных Лордов. Но они не смотрели на него. Их внимание было поглощено гонцом, который, дрожа, стоял перед ними. Несмотря на стужу, у него было мокрое от пота и страха лицо, горло его свело, и он не мог произнести ни слова. Молча он сунул руку за пазуху, вынул оттуда сверток и трясущимися руками развернул его.
Спустя мгновение напряженного ожидания он извлек оттуда крилл.
Его драгоценный камень стал тусклым, как сама смерть.
Морэму показалось, что он слышит стоны, вздохи, плач, но он не был в этом уверен. Страх ревел в его ушах, заглушая все прочие звуки. Он схватил крилл. Пристально, с ужасом глядя на него, он упал на колени, словно его ноги подломились. Со всей силой, к которой вынуждала его крайняя необходимость, он вперил свой взгляд в самоцвет, пытаясь уловить в нем хоть слабый отблеск жизни. Однако металл остался холодным, когда он прикоснулся к нему, и края лезвия потускнели. Слепая, бесстрастная зима завладела камнем, проникнув до самых его глубин.
Надеяться на дикую магию больше было нечего. Кавенанта не стало.
И только теперь Морэм понял, почему смеялся Опустошитель.
– Морэм?
– Высокий Лорд!
– Морэм!
До него донеслись молящие о чем-то, нет – требовательные, зовущие голоса, но он не обращал на них никакого внимания. Он отклонил их помощь. Пророчество, которого он опасался, сбылось. Ему нечего было ответить на призывы, мольбы и просьбы.
– Ах, Высокий Лорд!
В едва доносившихся до него словах звучали и слезы, и отчаяние, но ему нечего было ответить.
Едва осознавая, что делает, он поднялся на ноги и вернул крилл гонцу. Ему хотелось убрать его с глаз долой, точно меч предал его, однако это ощущение было лишь частью того, что он испытывал. Почти спокойным жестом он потуже запахнул на себе тонкую голубую мантию, словно был настолько глуп, чтобы верить, будто она защитит его от холода, и в оцепенении пошел прочь с поля боя. Копна коротких, жестких волос, уже отросшая после пожара в Совете, придавала ему немного сумасшедший вид. Люди двинулись вслед за ним, умоляя, прося о чем-то, но он продолжал широко шагать, все время обгоняя их, чтобы не видеть этих несчастных лиц.
Он не думал о том, куда идет, пока не достиг места, где галерея разветвлялась. Здесь необходимость выбирать снова навалилась на него – влево и вниз простирался Замок, вправо и вверх тянулось нагорное плато. Он решил повернуть вправо, не в силах выносить обвинений Ревелстоуна, пусть даже не намеренных, а также потому, что теперь стал человеком, у которого не было больше выбора.
Когда он начал долгий подъем наверх, люди, шедшие следом, постепенно отстали. Он услышал их шепот:
– Он идет к Вольному Ученику – толкователю снов. Однако он направлялся совсем не туда; вопросов к оракулу у него не было. Прорицания оракулов предназначались для тех, для кого их неясные видения могли что-то изменить, но сейчас Высокий Лорд Морэм, сын Вариоля, мог рассчитывать только на собственное мужество.
Цепенея от страха, он выбрался на плато, по которому гулял ветер. Сквозь его завывания он слышал грохот битвы у стен Замка, цепи атакующих бросались на них, словно пытаясь раздробить непокорные, но в конечном счете ломкие скалы. Но он не стал вслушиваться в эти звуки, просто выкинул их из головы; это был всего лишь символ ужасной судьбы, которая ожидала Страну. Без Томаса Кавенанта!.. Но Морэм не в силах был довести до конца эту мысль. Он поднялся на бесплодную возвышенность и пошел прочь от Ревелстоуна, к реке и вдоль ее северного берега, ощущая разверзшуюся в душе бездну. Именно это должен был чувствовать Кевин-Расточитель Страны – сказал он себе, – когда Лорд Фоул нанес ему поражение под Кураш Пленетор. Он не знал, как можно вынести такую боль.
Через некоторое время он обнаружил, что стоит на холодном ветру на холме, возвышающемся над Мерцающим озером, поверхность которого оставалась гладкой, несмотря на сильный ветер. Хотя небо над ним было серым, как прах, оставшийся после конца света, озеро, казалось, еще не забыло, что такое солнечный свет. В нем отчетливо отражались холмы и далекие горы, и сквозь кристально чистую воду Морэму видно было глубокое дно.
Он знал, что ему следовало делать; ему не хватало смелости, а не понимания. Замерзнув, он спустился вниз, к озеру, потому что больше некуда было идти. От Мерцающего исходила мощная Сила Земли. Он положил жезл на берег, снял одежду и бросился в озеро, молясь о том, чтобы ледяная вода сделала за него то, что он не мог сделать сам.
Хотя он окоченел от холода, вода, казалось, ошпарила тело, вырвала его из оцепенения, зажгла огонь в его крови. У него и в мыслях не было плыть, когда он заскользил в глубину, но мощная сила Мерцающего вызвала в нем ответную реакцию, заставив устремиться вверх. Задохнувшись, он вскрикнул и забил руками по воде, пытаясь, несмотря на обжигающий холод, восстановить дыхание, а затем поплыл к берегу, туда, где оставил свою одежду.
Карабкаясь по склону холма, он чувствовал, что все его тело горит, но не одевался до тех пор, пока вода на коже заледенела от ветра. Тогда он быстро натянул одежду и прижал жезл к груди, чтобы жар согревал его там, где это было важнее всего. Его бил лихорадочный озноб, и Морэм обхватил себя руками, стараясь помочь своему сердцу справиться со страхом, который ему предстояло испытать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
Несмотря на язвительный сарказм слов Опустошителя, они звучали со странной убедительностью. Дело было в могуществе Камня, который принуждал слушателей повиноваться. Пока самадхи говорил, Морэм чувствовал, как стремление противиться куда-то исчезает. У него заболело горло, точно само тело готово было предать его; он с трудом сглотнул, прежде чем смог начать говорить.
– Самадхи-Шеол… – чуть слышно просипел он, сглотнул снова и, вложив в голос всю свою решимость, прокричал:
– Самадхи-Шеол! Ты пытаешься рассмешить нас, но нам не смешно! Мы не слепые – мы видим, на какой жестокости основаны твои доводы. Убирайся! Фоул – раб! Забирай отсюда армию своих презренных мучеников и возвращайся к хозяину. Он заставил тебя страдать – пусть радуется, пока может. Дни его могущества сочтены. Когда ему придет конец, будь уверен – он и пальцем не пошевельнет, чтобы спасти твою жалкую жизнь. Убирайся, Опустошитель! Мне неинтересно слушать твои дешевые насмешки.
Он надеялся, что, разозлившись. Опустошитель забудется и подойдет ближе, тогда стрелы смогут достать его. Но Сатансфист лишь дико расхохотался, зашагал прочь и крикнул, чтобы его силы снова двинулись в атаку.
Морэм отвернулся и с трудом заставил себя взглянуть на остальных Лордов. Но они не смотрели на него. Их внимание было поглощено гонцом, который, дрожа, стоял перед ними. Несмотря на стужу, у него было мокрое от пота и страха лицо, горло его свело, и он не мог произнести ни слова. Молча он сунул руку за пазуху, вынул оттуда сверток и трясущимися руками развернул его.
Спустя мгновение напряженного ожидания он извлек оттуда крилл.
Его драгоценный камень стал тусклым, как сама смерть.
Морэму показалось, что он слышит стоны, вздохи, плач, но он не был в этом уверен. Страх ревел в его ушах, заглушая все прочие звуки. Он схватил крилл. Пристально, с ужасом глядя на него, он упал на колени, словно его ноги подломились. Со всей силой, к которой вынуждала его крайняя необходимость, он вперил свой взгляд в самоцвет, пытаясь уловить в нем хоть слабый отблеск жизни. Однако металл остался холодным, когда он прикоснулся к нему, и края лезвия потускнели. Слепая, бесстрастная зима завладела камнем, проникнув до самых его глубин.
Надеяться на дикую магию больше было нечего. Кавенанта не стало.
И только теперь Морэм понял, почему смеялся Опустошитель.
– Морэм?
– Высокий Лорд!
– Морэм!
До него донеслись молящие о чем-то, нет – требовательные, зовущие голоса, но он не обращал на них никакого внимания. Он отклонил их помощь. Пророчество, которого он опасался, сбылось. Ему нечего было ответить на призывы, мольбы и просьбы.
– Ах, Высокий Лорд!
В едва доносившихся до него словах звучали и слезы, и отчаяние, но ему нечего было ответить.
Едва осознавая, что делает, он поднялся на ноги и вернул крилл гонцу. Ему хотелось убрать его с глаз долой, точно меч предал его, однако это ощущение было лишь частью того, что он испытывал. Почти спокойным жестом он потуже запахнул на себе тонкую голубую мантию, словно был настолько глуп, чтобы верить, будто она защитит его от холода, и в оцепенении пошел прочь с поля боя. Копна коротких, жестких волос, уже отросшая после пожара в Совете, придавала ему немного сумасшедший вид. Люди двинулись вслед за ним, умоляя, прося о чем-то, но он продолжал широко шагать, все время обгоняя их, чтобы не видеть этих несчастных лиц.
Он не думал о том, куда идет, пока не достиг места, где галерея разветвлялась. Здесь необходимость выбирать снова навалилась на него – влево и вниз простирался Замок, вправо и вверх тянулось нагорное плато. Он решил повернуть вправо, не в силах выносить обвинений Ревелстоуна, пусть даже не намеренных, а также потому, что теперь стал человеком, у которого не было больше выбора.
Когда он начал долгий подъем наверх, люди, шедшие следом, постепенно отстали. Он услышал их шепот:
– Он идет к Вольному Ученику – толкователю снов. Однако он направлялся совсем не туда; вопросов к оракулу у него не было. Прорицания оракулов предназначались для тех, для кого их неясные видения могли что-то изменить, но сейчас Высокий Лорд Морэм, сын Вариоля, мог рассчитывать только на собственное мужество.
Цепенея от страха, он выбрался на плато, по которому гулял ветер. Сквозь его завывания он слышал грохот битвы у стен Замка, цепи атакующих бросались на них, словно пытаясь раздробить непокорные, но в конечном счете ломкие скалы. Но он не стал вслушиваться в эти звуки, просто выкинул их из головы; это был всего лишь символ ужасной судьбы, которая ожидала Страну. Без Томаса Кавенанта!.. Но Морэм не в силах был довести до конца эту мысль. Он поднялся на бесплодную возвышенность и пошел прочь от Ревелстоуна, к реке и вдоль ее северного берега, ощущая разверзшуюся в душе бездну. Именно это должен был чувствовать Кевин-Расточитель Страны – сказал он себе, – когда Лорд Фоул нанес ему поражение под Кураш Пленетор. Он не знал, как можно вынести такую боль.
Через некоторое время он обнаружил, что стоит на холодном ветру на холме, возвышающемся над Мерцающим озером, поверхность которого оставалась гладкой, несмотря на сильный ветер. Хотя небо над ним было серым, как прах, оставшийся после конца света, озеро, казалось, еще не забыло, что такое солнечный свет. В нем отчетливо отражались холмы и далекие горы, и сквозь кристально чистую воду Морэму видно было глубокое дно.
Он знал, что ему следовало делать; ему не хватало смелости, а не понимания. Замерзнув, он спустился вниз, к озеру, потому что больше некуда было идти. От Мерцающего исходила мощная Сила Земли. Он положил жезл на берег, снял одежду и бросился в озеро, молясь о том, чтобы ледяная вода сделала за него то, что он не мог сделать сам.
Хотя он окоченел от холода, вода, казалось, ошпарила тело, вырвала его из оцепенения, зажгла огонь в его крови. У него и в мыслях не было плыть, когда он заскользил в глубину, но мощная сила Мерцающего вызвала в нем ответную реакцию, заставив устремиться вверх. Задохнувшись, он вскрикнул и забил руками по воде, пытаясь, несмотря на обжигающий холод, восстановить дыхание, а затем поплыл к берегу, туда, где оставил свою одежду.
Карабкаясь по склону холма, он чувствовал, что все его тело горит, но не одевался до тех пор, пока вода на коже заледенела от ветра. Тогда он быстро натянул одежду и прижал жезл к груди, чтобы жар согревал его там, где это было важнее всего. Его бил лихорадочный озноб, и Морэм обхватил себя руками, стараясь помочь своему сердцу справиться со страхом, который ему предстояло испытать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136