Ободранный, чёрный от копоти, с тяжёлыми от пыли волосами, забрызганный кровью, он крутил над головой меч, скалил зубы и был таким страшным, что никто не смел к нему сунуться.
— Сдавайся! — крикнул Босяцкий. — Иначе арканы бросать будем.
Христос грязно выругался.
— А рожна не хочешь, хряк? Тут камни внизу. Пока долечу до реки — разорвёт. Живым не возьмёте. Не дамся. Я вам не святая Цецилия, чтоб меня лапать.
— Взгляни, — сказал рыцарь Иисуса.
Вражеская цепь расступилась. Стража держала за руки Анею и связанного Раввуни с заткнутым ртом. Нагло усмехаясь, подошёл к женщине великан Пархвер, чёрный и смердящий от пота, как и все. Весело блестел синими глазами. Взял Анею за волосы — испуганно вздрогнули веки, закатились чёрные в синь глаза.
— Сейчас я её... при тебе, — хохотнул Пархвер. — Братьями будем.
Позже никто не мог сообразить, как это случилось, и меньше всех сам Юрась. Словно независимые от его воли, глаза заметили ножную пику рядом с трупом повстанца, тело сделало к ней молниеносный рывок, рука схватила и направила куда надо.
В следующее мгновение длинная пика, брошенная с подъёма ступни, взвилась в воздухе и ударила...
...За эту долю секунды Пархвер не успел не то что уклониться, но даже понять. Остриё вылезло у него из спины. Он стоял, словно опираясь грудью на древко, и ещё не сознавал, что убит. Затем его начало рвать кровью. Долго-долго. Ещё чуть позже существо в сажень и шесть дюймов роста, непобедимый Пархвер, повалилось на землю. Все стояли словно оглушённые.
Христос подумал, вздохнул и заключил:
— Ладно, Босяцкий, поладим.
— Не смей! — немо заголосила женщина.
Иуда извивался в руках стражи, словно вьюн, но освободиться не мог.
— Молчи, Анея, — Голос Юрася был безжизненным. — Не тужись, брат Иосия. А то случится с тобою что-то — только людей насмешишь. Ну их к дьяволу! Недостойны они и нашего смрада. — Глядел прямо в глаза псу Божьему: — Моё слово, кот ты мой бархатный, не твоё слово. Так вот, ты этих двоих в лодку посадишь. Целых, не дырявых, как большинство твоих людей сегодня, после беседы со мной. Вёсла дашь. Самолично оттолкнёшь их от берега. И как только они будут на середине реки — я брошу меч. Иначе...
— Слово? — улыбнулся монах. — Я даю слово. — И он бормотнул: — Juzo.
— Слово.
Анея голосила и вырывалась всё время, пока её несли в лодку. Пришлось скрутить ей руки и ноги.
— Береги себя! — кричал с обрыва Юрась. — Береги! Может, дитя будет.
— Нет! Нет! Не-е-ет!
Иуда шёл за ней как убитый. Сел в лодку, бессильно опустив руки.
— Раввуни! Раввуни! Если позволишь ей выскочить — продашь меня!
— Ладно! Ладно! — захлебываясь слезами, говорил Раввуни.
Лодку оттолкнули. Шальное течение закрутило, понесло её на середину. Юрась видел, как отражаются в Немане берега, и ослепительно белые облака, и шапки деревьев, сизые леса на горизонте — вся эта земля, по которой столько ходили его ноги и по которой им больше не ходить.
И тогда, чтоб уже не жалеть больше, он бросил меч:
— Ваше время и власть тьмы. Его схватили.

Глава 52
РАВВУНИ

...И поразил Филистимлянина в лоб, так что камень вонзился в лоб его...
Первая Книга Царств, 17:49.
Всё ещё ревела и ревела над городом дуда. Над ранеными, над трупами, над мортусами, над мародёрами, над всей этой кровавой, гнойной помойкой, в которую именем Бога превратили великий и прекрасный белорусский город, бриллиант Немана, Гродно.
Этот звук тревожил, напоминал, угрожал. И тогда на острые крыши ближайших домов послали лучников.
Дударь трубил, ему больше ничего не оставалось. Чуть слащавое лицо Братишки было теперь каменным. Шагайте, топчите землю, мёртвые Божьи легионы. Встаньте, обесславленные, дайте отпор надругавшимся над вами, отрекитесь от предавших вас.
Рыдала дуда. Лучник натянул лук. Звучно щёлкнула по бычьей перчатке тетива. Стрела пробила мехи и впилась дударю в ямку на границе груди и шеи, туда, где «живёт душа».
...Тишина легла над трупами, и её услышали все. Услышали её и Раввуни в лодке, и Братчик на берегу. Только Иуда увидел страшное раньше, потому что к Христу как раз подходил Лотр. В руке у пастыря была кошка — семихвостый карбач с крючком на каждом конце.
— Лжеучитель! Ересиарх! — Только тут ярость на его лице выплеснулась наружу, смывая последние остатки представительности. — Грязный схизмат!
Весь раскрасневшись, он ударил кошкой, срывая у Братчика с плеча одежду вместе с кожей. Замахнулся в другой раз — Босяцкий и Комар схватили его за руки: поняли, сдерёт со схваченного шкуру до суда.
Братчик плюнул Лотру под ноги.
— Ишь всполошился как! Ну чего ты? Шкуру с меня дерут — чего ж ты горланишь? Признавайся, нунций, сколько раз со страху грех случился, пока я вас колотил, как хотел?
Он жаждал, чтоб его скорей убили. Тут, на месте. Он боялся пытки. Но не знал, какую пытку они приготовили ему. Увидел, что все смотрят то на него, то на реку, глянул и впервые утратил самообладание.
— Где же твоя честь, Лотр? Где же твоё слово, Босяцкий? Где, вшивые пастыри?!
Две лодки отчаливали от берега, готовясь в погоню. В каждой было четыре вооружённых гребца.
— С тобой да честь? — спросил Лотр.
— Босяцкий, ты же сказал juzo! Где твоя совесть?
— Ну, — пёс Божий усмехнулся почти приятной, разумной усмешкой, — моя совесть, понятно, не вынесла бы этого, но ты не обратил внимания, не расслышал, — я вместо juzo сказал izo. Ты слишком простодушен, сын мой. Мужчина может молчать, когда видит несправедливость, и остаться честным. А женщина — скажем, она — молчать перед насильником, и это не опозорит её, и останется она самой верной или даже нетронутой.
Христос попробовал ударить монаха ногой в пах, но не достал. Его оттащили. Даже он, в сто раз более ловкий, чем любой из них, полный хозяин своего тела до последнего нерва, ничего не мог поделать, если десять человек держат его.
— Делай что хочешь, — изо рта у Босяцкого словно плыл смердящий гной, из-под языка высовывалась травинка-жало, — только внутренне в этом не участвуй, мой юный друг.
— Щенок, — плюнул Христос. — Думаешь, за те несколько лет ты видел, ты думал больше, чем я? Гнойный раб. Ты солнца не видел, веков не видел, быдло!
— Да и вообще милости Божьей не лишишься даже тогда, когда дашь присягу без намерения её сдержать. Вот я тебе пообещал: «Выполню». А сам себе добавил: «Если меня к этому принудят или я сам удостоверюсь, что ты не враг, а полезный для родины и государства человек».
И тогда понимая, что это всё, что этим людям можно даже плевать в глаза, он, сам не ведая, на что надеется, в ярости крикнул:
— Раввуни! Раввуни! Рав-ву-у-ни-и!
Заслышав этот крик, Иуда, давно заметивший погоню, в отчаянии заметался по лодке. Река мчала, берега пролетали быстро, но ещё быстрей, словно на крыльях, приближались с каждым взмахом вёсел лодки преследователей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130